и высь оглашает мычаньем,
чтоб слышали эти и те,
как жизни грядущей мы чаем,
посеяв ключи в пустоте.
* * *
О, раж, в который входишь,
когда, слепя глаза,
гроза с далеких стойбищ
надвинется, грозя
крушеньем, разрушеньем
и выжженной землей,
и – головокруженьем,
обморочной тьмой.
О жар грозы отцветшей,
увядших молний блеск,
в виру причин и следствий
одной песчинки всплеск.
* * *
Не в стихах, а наяву
тамариск бросает тень
на дорогу.
Не в Москва-, Москву-реку
меж полей бежит ручей,
а в Гаронну.
Это я или не я?
Это тут или по ту
сторону?
Спугивая воронье,
тащит трактор, весь в поту,
борону.
* * *
Как по улице Сен-Жак сквозняк
и до самой Компостелы[7]. Знать,
то Иаков подает тебе знак:
званых много – мол, не стану зазывать.
Что ж, пойдешь ли в дождь и пыль, в жару и снег
на уступы и на приступ Пиреней,
будто франк на сарацина в набег,
под хоругвью, с верной сталью при ней.
Ну а коли не пойдешь – не урон:
ни погода переменится, ни срок,
сто дорог выходит на сто сторон,
и на всех какой ни есть ветерок.
* * *
Пой, Филомела…[8]
Не плачь, ракита, – это ивы дело.
Не пой, бедняжка, – ты ж не Филомела.
Стучат копыта при въезде на паром.
Скрипит бумажка под расщепленным пером.
Вздыхая косо под сенью пересылки,
в последней хватке стяни концы косынки.
Стучат колеса, опоясывая земь,
раз-два́, раз-два́-три, четыре-пять-шесть-семь.
* * *
И увидел Бог,
что это хорошо -
и душа, и плоть,
и пшеница, и осот.
И в день седьмой
Он велел отдыхать -
спать медведю зимой,
а человеку не спать.
И яблочком вслед
запустил Он, когда
наши бабка и дед
вышли за ворота.
* * *
Зелье медово и маково
выпито досуха.
Все мне теперь одинаково
– дождь или засуха.
Дождь или засуха засветло
ухают, гукают.
Между рассвета и УСВИТЛа
деток баюкают.
* * *
Я живу на улице Гей-Славяне,
у меня под окнами молоток отбойный,
и в глазах от грохота бяло-червоно.
Я сижу за рулем, управляю словами,
и словам не тошно, хоть бывает больно,
и слова развеваются, как знамена.
Как знамена разные – разного дела,
разной нации, разного паньства
и самого разного скрытого смысла.
И под ними идут водолей и дева,
и лев и ягненок, и пастырь и паства,
и большая медведица, и большие числа.
И в асфальт вгрызается молотком отбойным
тот, кто вышел на поиски самого себя же
под веще́й поверхностью, под их оболочкой.
Тот, кто станет тогда совершенно свободным,
когда услышит: «На тобi, небоже»,
– и замрет как вкопанный с пустою ладошкой.
* * *
Шкатулка или полный шкаф воспоминаний,
где гулко дышишь, отыскав открытку с кантом.
Напав на след былых сует, минувших маний,
себе самой промолвишь «ой» сухим дискантом.
Зеркалка щелкнет за плечом, и позабытый
так жалко будет извлечен из тьмы и тленья.
Как будто ты сии черты любви несытой
резцом в стене секла, а не в стихотворенье.
* * *
Жестко слезы утру.
Вкус дождя на ветру.
Шорох шуршащей гальки.
Время завинчивать гайки.
От океана соль
белою полосой
губы мне обводит,
спазмой желудок сводит.
Время уйти налегке
прежде, чем грянет жатва.
Время считать, в кулаке
сколько пальцев зажато.
* * *
Чтой-то вы мне, листья, на ухо щебечете,
еле слышно шепчете, щеку мне щекочете,
глухоты моей души этим не излечите,
не пролью напрасных слез, вспоминая ночи те -
те, которые, которых, за которыми
– были, нету, не угнаться сломя голову,
не доехать ни курьерскими, ни скорыми
до росистого рассвета голоногого.
На любовь заточенный нож держу за пазухой,
угрожаю дождику: «Дождик, перестань!»
Чтой-то вы мне, листья, нашептали на ухо,
вшелестели под ребро, щекоча гортань…
* * *
В начале жизни помню детский сад,
где я пою «Шаланды полные кефали»,
– и слышу, пальцем вымазав тарелку:
«Ты, что ли, голодающий индус?»
А школой был военный снегопад,
мы, как бойцы, в сугробах утопали,
по проходным ложились в перестрелку,
а снег горстями был таков на вкус,
как сахар, но без карточек и много…
Какая же далекая дорога
и длинная вела меня сюда,
где первый снег – а он же и последний,
где за полночь – теплей и предрассветней
и где река не ела корки льда.
* * *
Назначь мне свиданье
на севере диком,
где вьюга рыдает
в просторе безликом,
где вечной зимою,
не тронуты тленом,
на метр под землею,
полено с поленом,
ряды над рядами
промерзлые трупы.
Назначь мне свиданье
на сходке тергруппы,
на старом Арбате,
где новые ЗИСы
летят на закате
бесшумно, как крысы.
Назначь мне свиданье
под пальмой горючей,
где нас поджидает
судьба, а не случай,
ступенька в застенок
и пуля в затылок.
Назначь мне свиданье
в двадцатом столетье.
ars poetica
Все напевы перепеты, пере-
биты, полегли на поле жатвы,
все любимые, и ахнуть не успели,
во строфах, как во гробах, зажаты.
Все мелодии к губам пристыли
инеем былых времен, и мерзлый
звук рожка не отогреется в пустыне
на хамсине жгучем и промозглом.
Все стихи написаны. Глотаю
воздух, как лягушка, пучеглазо.
Колом в горле та неспетая, спитая,
изнутри захлестнутое лассо.
de revolutionibus orbis
Генеалогичное древо
поэзии тряс листопад,
тишайшая Анна Андревна
кидалась в морозные дровни,
и рухал под лед Летний сад.
Гелиоцентричный Коперник
валился с овальных орбит
и, в звездный закутавшись пыльник,
крошился, как торунский перник,
под вяземский пряник обрит.
Что́ мне! и без благословенья,
и без благодати и без
открывшегося откровенья
рублю я на рифмы поленья,
и щепки срастаются в лес.
* * *
Но спесь – не в том, чтоб спеть
про степь да степь кругом и дальше,
а чтобы молвить: «Передай же
поклон…», – распластывая песть
в ладонь, сводимый конь
закинет голову на гриву,
и полнолуние к приливу
ковыльному прильнет, не тронь
крыла души-щегла,
взлетающей – взлетающего
наружу из глухого чрева,
туда, где дальняя легла
доро-о-…женька до ро-
кового в поле перепутья,
чтобы самой ли спотыкнуться,
коню ли подшибить крыло.
Еще одна
Вышла в 1993 вместе с «Седьмой книгой» в составе сб. «Цвет вереска» в изд. «Эрмитаж» (Тинафлай, США). Частично вошла в сб. «Не спи на закате» (СПб, 1996).
Еще одна абстрактная картина…
* * *
Крутится ржавая пластинка
…тинка …тинка. Передвинем иглу.
Плоское небо из цинка
с месяцем в самом углу.
Целлулоидные слезы… грезы…
березы из раскрашенных досок,
в баре пираты и гёзы
пьют апельсиновый сок.
О идиллические обломки
конвейера трепетных снов,
змейкой по дырчатой кромке
музыка райских тонов.
* * *
По наветренной стороне
веянье духа.
По канаве ручей-казначей
накопил тополиного пуха.
Пенье уха, открытого встречь