Загудят, не умолкая,
Грома тяжкие раскаты.
16 июля 1856
«Еду я ночью. Темно и угрюмо…»
Еду я ночью. Темно и угрюмо
Стелется поле кругом.
Скучно! Дремлю я. Тяжелые думы
Кроются в сердце моем.
Вижу я чудные очи… Тоскою
Очи исполнены те,
Ласково манят куда-то с собою,
Ярко горят в темноте.
Но на приветливый зов не спешу я…
Мысль меня злая гнетет:
Вот я приеду; на небе, ликуя,
Красное солнце взойдет,
А незакатные чудные очи,
Полные сил и огня,
Станут тускнеть… И суровее ночи
Будут они для меня.
Сердце опять мне взволнуют страданья,
Трепет, смущение, страх;
Тихое слово любви и признанья
С воплем замрет на устах.
И, безотрадно чуя несчастье,
Поздно пойму я тогда,
Что не подметить мне искры участья
В этих очах никогда,
Что не напрасно ль в ночи безрассветной
Ехал я… в снах золотых,
Жаждал их взора, улыбки приветной,
Молча любуясь на них?
7 августа 1856
Павлодар
Осенняя примета
Всюду грустная примета:
В серых тучах небеса,
Отцветающего лета
Равнодушная краса;
Утром холод, днем туманы,
Шум несносный желобов,
В час заката – блик багряный
Отшумевших облаков;
Ночью бури завыванье,
Иль под кровом тишины
Одинокие мечтанья,
Очарованные сны;
В поле ветер на просторе,
Крик ворон издалека,
Дома – скука, в сердце – горе,
Тайный холод и тоска.
Пору осени унылой
Сердце с трепетом зовет:
Вы мне блйзки, вы мне милы,
Дни осенних непогод;
Вечер сумрачный и длинный,
Мрак томительный ночей…
Увядай, мой сад пустынный,
Осыпайся поскорей.
16 августа 1856
Пловцы
Сотрудникам «Училищного вестника»
Друзья, неведомым путем
На бой с невежеством, со злом
И с торжествующею ленью
Мы плыли. Ночь была темна,
За тучи пряталась луна,
Гроза ревела в отдаленье.
И мы внимали ей вдали,
Дружнее прежнего гребли;
Уж берег виделся в тумане…
Но вихорь смял наш бедный челн,
И он помчался между волн,
Как падший витязь, жаждя брани.
И под покровом той же тьмы
Нас мчал назад. Очнулись мы
На берегу своем печальном.
А берег милый, хоть чужой,
Как путеводною звездой
Сиял на горизонте дальнем.
И мы воспрянули душой…
И снова нас зовет на бой
Стремленье к истине свободной.
Так что ж! Пускай опять, друзья,
Помчит нас по морю ладья,
Горя отвагой благородной!
Знакомый путь не страшен нам:
Мы выйдем на берег, а там
Доспехи битв не нужны боле:
Там воля крепкая нужна,
Чтоб бросить чести семена
На невозделанное поле.
И верьте, нам не долго ждать:
Мы поплывем туда опять,
На берегу нас солнце встретит;
Придет желанная пора
И жатву пышную добра
Оно с любовию осветит.
3 октября 1856
Ночь
К ***
Замолкли, путаясь, пустые звуки дня,
Один я наконец, всё спит кругом меня;
Всё будто замерло… Но я не сплю: мне больно
За день, в бездействии утраченный невольно.
От лампы бледный свет, бродящий по стенам,
Враждебным кажется испуганным очам;
Часы так глухо бьют, и с каждым их ударом
Я чую новый миг, прожитый мною даром.
И в грезах пламенных меж призраков иных
Я вижу образ твой, созданье дум моих;
Уж сердце чуткое бежит к нему пугливо…
Но он так холоден к печали молчаливой,
И так безрадостен, и так неуловим,
Что содрогаюсь я и трепещу пред ним…
Но утро близится… Тусклей огня мерцанье,
Тусклей в моей душе горят воспоминанья…
Хоть на мгновение обманчивый покой
Коснется вежд моих… А завтра, ангел мой,
Опять в часы труда, в часы дневного бденья
Ты мне предстанешь вдруг как грозное виденье.
Томясь, увижу я средь мелкой суеты
Осмеянную грусть, разбитые мечты
И чувство светлое, как небо в час рассвета,
Заглохшее впотьмах без слов и без ответа!..
И скучный день пройдет бесплодно… И опять
В мучительной тоске я буду ночи ждать,
Чтобы хоть язвами любви неутолимой
Я любоваться мог, один, никем не зримый…
20 октября 1856
Ответ анониму
О друг неведомый! Предмет моей мечты,
Мой светлый идеал в посланье безымянном
Так грубо очернить напрасно хочешь ты:
Я клеветам не верю странным.
А если ты и прав, – я чудный призрак мой,
Я ту любовь купил ценой таких страданий,
Что не отдам ее за мертвенный покой,
За жизнь без муки и желаний.
Так, ярким пламенем утешен и согрет,
Младенец самый страх и горе забывает,
И тянется к огню, и ловит беглый свет,
И крикам няни не внимает.
29 октября 1856
Божий мир
В. Н. Юферову
Как на божий мир, премудрый и прекрасный,
Я взгляну прилежней думой беспристрастной,
Точно будто тщетно плача и тоскуя,
У дороги пыльной в знойный день стою я…
Тянется дорога полосою длинной,
Тянется до моря… Всё на ней пустынно!
Нет кругом деревьев, лишь одни кривые
Высятся печально вехи верстовые.
И по той дороге вдаль неутомимо
Идут пешеходы мимо всё да мимо.
Что у них за лица? С невеселой думой
Смотрят исподлобья злобно и угрюмо,–
Те без рук, другие глухи, а иные
Идут спотыкаясь, точно как слепые.
Тесно им всем вместе, ни один не может
Своротить с дороги – всех перетревожит…
Разве что телега пробежит порою,
Бледных трупов ряд оставя за собою…
Мрут они… Телега бедняков сдавила –
Что ж! Не в первый раз ведь слабых давит сила.
И телеге тоже ведь не меньше горя:
Только поскорее добежит до моря…
И опять всё смолкнет… И всё мимо, мимо
Идут пешеходы вдаль неутомимо,
Идут без ночлега, идут в полдень знойный,
С пылью поднимая гул шагов нестройный.
Где ж конец дороги?
За верстой последней,
Омывая берег у скалы соседней,
Под лучами солнца, в блеске с небом споря,
Плещется и бьется золотое море.
Вод его не видя, шуму их не внемля,
Бедные ступают прямо как на землю,–
Воды, расступаясь, путников как братьев
Тихо принимают в мертвые объятья,
И они всё так же злобно и угрюмо
Исчезают в море без следа и шума.
Говорят, что в море, в этой бездне чудной,
Взыщется сторицей путь их многотрудный,
Что за каждый шаг их по дороге пыльной
Там вознагражденье пышно и обильно!
Говорят… А море в красоте небесной
Так же нам незримо, так же неизвестно,
А мы видим только вехи верстовые –
Прожитые даром годы молодые,
Да друг друга видим – пешеходов темных,
Тружеников вечных, странников бездомных,
. . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . .
Видим жизнь пустую, путь прямой и дальний,
Пыльную дорогу – божий мир печальный…
15 ноября 1856
После бала
Уж к утру близилось… Унынье превозмочь
На шумном празднике не мог я и тоскливо
Оставил скучный пир. Как день, сияла ночь.
Через Неву домой я ехал торопливо.
Всё было так мертво и тихо на реке.
Казались небеса спокойствием объяты;
Облитые луной, белели вдалеке
Угрюмые дворцы, заснувшие палаты.
И скрип моих саней один звучал кругом,
Но музыке иной внимал я слухом жадным:
То тихий стон ее в безмолвии ночном
Мне душу потрясал каким-то сном отрадным.
И чудилося мне: под тканью золотой,
При ярком говоре толпы немых видений,
В неведомой красе носились предо мной
Такие светлые, сияющие тени…
То вдруг какой-то страх и чувство пустоты
Сжимали грудь мою… Сменяя призрак ложный,
Другие чередой являлися мечты,
Другой носился бред, и странный и тревожный.
Пустыней белою тот пир казался мне,–
Тоска моя росла, росла, как стон разлуки…
И как-то жалобно дрожали в тишине
Напева бального отрывочные звуки.
4 января 1857