Не время ль нам оставить
Про небеса мечтать,
Земную жизнь бесславить,
Что есть — иль нет, желать?
Он сомневается:
...от души ль порою
В нас чувство говорит,
Что жизнию земною
Нет нужды дорожить?..
Отвлеченной мечтательности и аскетическим настроениям Кольцов теперь противопоставляет красоту земной жизни с ее чувственными радостями и удовольствиями.
В начале 40-х годов прогрессивные деятели русской общественной мысли во главе с Белинским развертывают напряженную борьбу с романтическим идеализмом и мистическими настроениями, отвлекавшими общество от решения острейших практических проблем современности.
Стихотворение «Из Горация» знаменовало, по словам Белинского, «решительный выход из туманов мистицизма и крутой поворот к простым созерцаниям здравого рассудка» (IX, 541). В мировоззрении Кольцова этих лет можно, стало быть, отметить тенденции, сближавшие его с передовой общественной мыслью 40-х годов. Интересные данные по этому вопросу можно почерпнуть из книги де Пуле о Кольцове.
В журнале «Дело» де Пуле был зло охарактеризован как «воронежский француз» или «французский воронежец», избравший своей специальностью «розыски о поведении и благонадежности некоторых писателей».[34] Книга де Пуле «Алексей Васильевич Кольцов в его житейских и литературных делах и в семейной обстановке» направлена против Белинского и проникнута консервативным духом, но в ней есть ценный фактический материал, который позволяет говорить о радикализации взглядов Кольцова, об усилении в его мировоззрении демократических и радикальных тенденций. Основной тезис книги де Пуле сводится к тому, что знакомство Кольцова с Белинским было роковым, ибо критик оказал якобы растлевающее влияние на поэта. Пытаясь вскрыть причины отчуждения Кольцова в Воронеже в последние годы его жизни, де Пуле говорит, что Кольцов превратился в пропагандиста идей Белинского и это настроило против него образованных воронежских мещан: «Им казалось чем-то болезненным в Кольцове эта страсть к пропаганде крайних идей Белинского, выразившихся, например, в известном письме его к Гоголю».[35] Де Пуле едва ли преувеличивал: несомненно, что в последний период жизни Кольцова демократические и радикальные тенденции усилились у него именно под влиянием Белинского.
По свидетельству сестры поэта А. В. Андроновой, в последние минуты своей жизни Кольцов «страдал не только физически, но и морально: его мучила не осуществленная им мечта стать выше той сферы, в которую поставила его судьба, и сделаться проповедником новых идей...»[36] Преодолевая мещанские предрассудки, освобождаясь от мистических представлений, Кольцов действительно усваивал новые идеи великого революционного демократа Белинского.
Новаторство Кольцова проявилось не только в содержании его поэзии, но и в ее художественных особенностях.
Прежде всего здесь следовало бы отметить то, на что в свое время обратил внимание Чернышевский. Характеризуя место Кольцова в истории русской литературы, Чернышевский подчеркнул свойственную его поэзии «энергию лиризма».
В чем же состояла эта «энергия лиризма»? Лирике Кольцова в целом была чужда пассивная созерцательность. Поэзия его проникнута бурными и сильными чувствами.
Еще в раннем стихотворении «Ответ на вопрос о моей жизни» (1829) Кольцов так определял своего лирического героя:
Вся жизнь моя — как сине море,
С ветрами буйными в раздоре —
Бушует, пенится, кипит,
Волнами плещет и шумит.
Этим бурным эмоциональным тоном окрашено немало стихотворений Кольцова. Поэзия его лишена какой бы то ни было мелодраматической аффектации. Но герои его отличаются не унылым бессилием и безропотной покорностью судьбе, им свойственны пламенные страсти, и в радости и в горе они раскрывают свои могучие душевные силы. В стихотворении «Измена суженой» рассказывается о том, что герой узнает об измене своей возлюбленной; и вот в каких образах передаются его переживания, исполненные большой эмоциональной силы:
Мучит душу мука смертная,
Вон из тела душа просится.
Или:
В ночь, под бурей, я коня седлал;
Без дороги в путь отправился —
Горе мыкать, жизнью тешиться,
С злою долей переведаться...
Глубокий и напряженный лиризм кольцовской поэзии никогда не вырождался в слезливую чувствительность. «Чувство его, — писал Белинский, — всегда глубоко, сильно, мощно и никогда не впадает в сентиментальность, даже и там, где оно становится нежным и трогательным» (IX, 536).
Далее следует отметить ту черту, которую, условно говоря, можно определить как объективацию лирических жанров, как внесение в них эпико-драматического элемента.
Конечно, у Кольцова имеется много стихотворений, непосредственно выражающих чувства и мысли автора. Но наряду с ними в его поэзии мы видим значительное число лирических стихотворений другого типа. Поэт выступает в них как бы не от своего имени, а от имени того или другого «объективного» героя, и они становятся тогда лирическими монологами уже не автора, а персонажа.
Так, например, в стихотворении «Люди добрые, скажите» перед нами монолог девушки, покинутой возлюбленным. Обращаясь к «людям добрым», она просит сообщить ей, где ее милый:
За далекими ль горами
Он живет один, тоскуя?
За степями ль, за морями
Счастлив с новыми друзьями?
Вспоминает ли порою,
Чья любовь к нему до гроба?
Иль, забыв меня, с другою
Связан клятвой вековою?
В стихотворении «Совет старца» уже самое название определяет характер произведения. Умудренный печальным опытом старости, человек взывает к молодежи:
Поспешайте ж, юноши,
Наслаждаться жизнию!
Отпируйте в радости
Праздник вашей юности!
Простые, повседневные, будничные заботы, думы, переживания, чувства и мысли крестьянина выражены в лирическом монологе, который так и называется «Размышления поселянина». Дерзновенные мечты молодого удальца, преисполненного бурных сил, чувствующего избыток могучей энергии, переданы в стихотворении «Удалец».
Подобных примеров в лирике Кольцова много. Они демонстрируют ту особенность, на которую мы указывали: поэт предоставляет возможность самому персонажу высказаться, выразить свой внутренний мир.
Иной раз эпический элемент настолько усиливается, что стихотворение полностью приобретает повествовательный характер. Лирический монолог уступает место стихотворному рассказу о горестных переживаниях молодой крестьянской девушки («Молодая жница») или же колоритному повествованию о веселом и обильном пиршестве в деревне («Сельская пирушка»).
Эта особенность творчества Кольцова, идущая в основном от народной поэзии, представляется весьма существенной. Она придавала лирической поэзии и большее разнообразие и большую жизненную конкретность, она давала возможность шире и многостороннее отразить жизнь народа.
Отличительной чертой поэзии Кольцова является и ее близость к народному творчеству. Жанр русской песни складывался у Кольцова под могучим воздействием народной поэзии.
С народной поэзией, и с русской и с украинской, Кольцов знакомился непосредственно из уст самого народа, во время деловых поездок по деревням и селам. Это знакомство с фольклором усилилось в ту пору, когда он, по совету своих друзей, стал собирать песни и пословицы.
В лучших своих созданиях Кольцов возрождает высокие традиции фольклора, чистоту и ясность образов, глубокую содержательность, целостность эмоционального колорита.
Когда мы говорим о поэзии Кольцова и об устном народном творчестве, разумеется, надо иметь в виду, что песни Кольцова не были слепым копированием народных песен. Фольклорные темы и мотивы Кольцов подверг художественной обработке, использовал их в соответствии со своими поэтическими заданиями. И глубоко прав был Белинский, когда он говорил о Кольцове как о продолжателе высоких и подлинных традиций народной поэзии: «Кроме песен, созданных самим народом и потому называющихся «народными», до Кольцова у нас не было художественных народных песен, хотя многие русские поэты и пробовали свои силы в этом роде...» (IX, 81).
Преобладающее большинство тем и мотивов кольцовских песен находит себе соответствие в произведениях фольклора. Несчастная любовь девушки, горе женщины, выданной замуж за немилого, любовь доброго молодца, молодеческий разгул удальца, горькая доля бедняка, житейские радости и неудачи, чувство слияния с природой, тема одиночества, скорбь об утраченной молодости, — в разработке всех этих тем Кольцов перекликается с мотивами народной поэзии.
Как и в народной поэзии, у него господствует трезвое и жизнеутверждающее отношение к действительности.
Кольцов широко пользуется приемами фольклорной поэтики. Фразу он строит, избегая подчинения предложений: «Суму дадут — не спорь с судьбой»; «А тряхнул кудрями — в один миг поспело». Кольцов часто прибегает к постоянным эпитетам, столь характерным для народной поэзии: «сине море», «ярый воск», «буйные ветры», «красная девица», «удалый молодец», «сыра земля», «добрый конь». У него часты эпитеты, выраженные именами существительными: «душа-девица», «земля-матушка», «вещун-сердце», «Волга-матушка». Отдельные его стиховые формулы представляют собой перефразировку пословиц; так в «Песнях Лихача Кудрявича» встречаются вариации пословицы: «От радости кудри вьются, от горя секутся». Символы, устойчивые в фольклоре, встречаются и в стихах Кольцова («Перстень», «Кольцо»).