Мне мерещится давно,
Что общенье между нами
Тем прочней закреплено,
Что порой одной строкою
Вся молитва решена
И летит тогда стрелою
Ко Всевышнему она.
Что Он делать будет с нею -
Я не знаю. Может быть,
С ангелом мою затею
Он захочет обсудить?
И велит ему, пожалуй,
Осторожно мне внушить,
Что такой молитвы мало,
Чтоб просимого достичь.
Чтоб от гордости лечился,
Не всегда считал, что прав,
И молиться научился
Без лирических приправ.
1976
Cтихотворения, не включавшиеся в сборники
492. Первая любовь
Есть в жизни каждого одна
Неистребимая страница,
И ей, мучительно верна,
Душа не устает молиться.
На золотой заре любви
Она записана навеки.
Она, тая лучи свои,
Все озаряет в человеке.
Пройдут года. Мы перечтем
Книгохранилища любовей,
Но в этом пиршестве земном
Для нас ничто не будет внове.
И станет ясно, что давно
Прошло прекраснейшее мимо,
И что для каждого оно,
Как жизнь сама, неповторимо!
5 января 1945 Ebensee
493. Исповедь
Ты в жизнь меня послал. И я прошел ее.
Всю, из конца в конец, по тропам и дорогам.
На странствие меня благословив мое,
Ты многое мне дал - я возвращу не много.
Я принесу тебе в сухой моей горсти
Лишь уголек любви да пепел вдохновенья.
К ногам Твоим упав, скажу тебе: прости!
Не осуди меня! Вот все мое уменье!
Я грешен пред Тобой, что не сумел, не смог
Всю жизнь мою зажечь Твоим чудесным даром…
Но что бы сделал я, скажи, с таким пожаром,
Коль этим я уже ладонь свою обжег!?
июнь 1945
494. Сомнение
Отзвенели радости - лучший дар земли:
Бег крылатой младости в золотой пыли,
Песенного бдения жертвенный восторг,
Двух сердец в томлении сладострастный торг…
Все прошло! Остались мне в роковой тиши
Лишь налет усталости - седина души
Да покой мучительный, да в ночи пустой
Опытности мстительной мертвенный отстой.
И глубокой жалости грудь моя полна…
Вот для этой малости жизнь была дана!?
Для нее отпущена песнь душе моей!?
Для нее распущена пряжа вешних дней!?
И невольно медлю я на моем пути…
В дверь мою последнюю я боюсь войти…
Может быть, узнается горестная весть,
Что и там кончается все совсем, как здесь!
август 1945
495
В плену снегов поля лежат,
В плену холодных снов…
Но смотришь - за ночь вырос ряд
Кротовых чердачков!
Они, как холмики, легли
В неведомой стране -
Немного трепетной земли
На мертвой пелене.
И люди мимо них пройдут -
Пройдут и не поймут,
Что подвиг воли явлен тут,
Незримой жизни труд.
Не так ли моего труда
Незримая страда
Для всех, теперь и навсегда,
В конце концов чужда!
Скупая россыпь моих слов,
Неверный мой двойник, -
Вот все, что хоть немного их
Займет, и то на миг…
А то, как я в глухой ночи
Не медлил и не ждал,
Крошил покой и мозг точил,
Гранит души кусал,
Как больно было путь пробить
К себе же самому -
Об этом, сердце, говорить
Не стоит никому!
Январь 1946
496
Не вся душа заключена
Вот в эти строфы, эти строки!
Они, как волны ото дна,
От тайников ее далеки!
В них мимолетное живет,
В них не ответы, лишь вопросы -
Короткий всплеск дробимых вод,
Глубинных таинств отголосок.
А там, где мрак и тишина,
Там дремлют редкостные клады,
Там навсегда погребена
Немая мощь моей армады.
Лишь иногда ночной прибой
В своем скитаньи нелюдимом
Швырнет на камни золотой -
Дукат другой казны незримой.
В ладони, завистью томим,
Иной их взвесит со злорадством…
Но разве можно счесть по ним
Мое несметное богатство?!
Январь 1946
497
Благословенна простота
В прикосновеньи, взгляде, слове,
И новая, как вечно внове
Узор прибоя, вязь листа.
Но что мне делать, если мне
Созвездий полыхает пламя
И ангел жгучими словами
Со мною говорит во сне?
Как уловить в земной кристалл
Сверканье истины нездешней,
Как заточить в земные песни
Небесной мудрости хорал?
И я кидаю в мусор слов
Неназываемые клады
И говорю не то, что надо,
И вовсе замолчать готов…
Прости меня! Я виноват
Моим бессвязным бормотаньем
(Невыполненным обещаньем!)
Перед тобой, мой нищий брат!
Ты просишь хлеба и воды,
А я дарю тебе сапфиры,
Алмазы, перлы - сгусток мира,
Мои ненужные труды!
И ты проходишь, оскорблен
Моим бессмысленным богатством,
И обличаешь со злорадством
Его косноязычный звон!
Так рядом мы живем, враги,
Которые могли быть - братья,
И одиночества проклятьем
Заклеймлены мои шаги.
Но в горестной моей судьбе
Утешься все-таки сознаньем,
Что мне, в моем великом званьи,
Порой больнее, чем тебе!
1946
498. Муза
Для иных она была вакханкой[1],
Для других - наложницей в бреду[2],
А один - больною обезьянкой,
Злясь, водил ее на поводу[3].
И свиданья наши вспоминая,
Все, что ты взяла и что дала, -
Я решить хотел бы, кем, родная,
Для меня ты все-таки была…
Только не богиней! Слишком просто
Рядом мы играли и росли,
Слишком дружно на лужайке пестрой
Солнечную юность провели!
И не обезьянкой, потому что
Никогда я по чужим дворам
Не ходил, и буду нищим лучше,
Но твоей гримаски не продам!
И когда я напоследок все же
Для тебя название найду,
То была ты - яблонькой пригожей
В незатейливом моем саду!
Ты весной в мое окно глядела,
Пчел поила, кружево плела,
На мои тетради ворох целый
Лепестков душистых намела.
А потом надолго задержала
Тайной вязи дремлющую нить,
Чтобы осенью моей усталой,
Сладкое под кожицею алой,
Яблочко мне в руку уронить.
И теперь, когда, ноябрь встречая,
От тебя я ничего не жду, -
Я тебя в рогожу спеленаю,
Землю заступом перекопаю,
Обниму покрепче - и уйду.
И, прощаясь навсегда с тобою,
Лишь одно желанье затаю:
Чтоб с другим ты будущей весною
Повторила с той же чистотою -
Но еще щедрее! - жизнь свою.
Ноябрь 1946 Surrberg
499. Симон - Петр
Он - крепкий старичок. Сухая седина
Ласкает голову и освежает щеки.
Морщинистого лба прекрасна крутизна,
И летней звездочкой сияет взор глубокий.
Пусть Иоанновой в нем нету красоты
И Павел, может быть, его проникновенней,
Но сколько в нем зато душевной простоты,
Как много радости в прямом его служеньи.
Он часто спрашивал. Он даже изменил
(Во всех Евангельях немного он обижен!).
Но верно потому он нам сугубо мил,
Среди двенадцати - других родней и ближе.
Его не одолеть, как ангельскую рать!
В десятый - спасшийся и в сотый раз - гонимый,
Упрямый, как стрела, вот он уже опять
В общинах Греции и катакомбах Рима!
А если смерть придет - нет отдыха и в ней,
И на земле сполна свершив свой путь чудесный,
Уже хлопочет он со связкою ключей
У врат затворенных Обители Небесной.
Пастух Его овец, рачительный ключарь,
Он с нами навсегда, неистребим и вечен,
И пахнет от него сегодня, как и встарь,
Умытой сединой и шерстию овечьей.
1947
500. Незнанье
Славно, что знаешь о мире ты, человек,
Но радостней то, что не знаешь!
Плывут миры, плетя и расплетая,
Расчисленный и предрешенный ход,
И в каждом жизнь, от края и до края,
Звенит и плещет, зреет и цветет.