И в каждом - ритм одной и той же воли,
К единой цели точная стезя,
Единый смысл, которым каждый болен,
Но разгадать который нам нельзя…
Что знаем мы? Как мухи по картине,
Мы ползаем по трещинам земли,
Следя мазки, сверяя точность линий,
Ткань полотна исследуя в пыли.
А что на ней Сикстинная Мадонна
В двойном сияньи света и тепла,
Явила лик свой просветленный
И перед ним Христа приподняла,
Что некий луч, немеркнущее пламя,
Вокруг него на все предметы лег,
Что Он живет, что Он навеки с нами,
Навеки в нас - нам это невдомек!
Так будем же по крайней мере честны
И в горестном бессилии своем
Не оскорбим премудрости небесной
И «опыт» свой - незнаньем назовем!
Незнаньем! Тем, что радостнее знанья,
Затем, что в нем, уму наперерез,
Неистребимых истин обещанье,
Предчувствие восторгов и чудес!
Засохшей краскою и тканью плотной
Слепому только вещий мир грозит.
На расстоянии, а не вблизи,
Учись читать высокие полотна!
Сентябрь 1947 г.
501. Дома
Вот и все! А ты просил о многом!
Молний ты хотел, а не лампад!
Только видишь: дальняя дорога
Привела тебя опять назад!
Возвратила старое наследство,
То, о чем не думалось никак:
В спаленке утраченного детства -
Тишину, киот и полумрак.
Вот теперь уже совсем ты дома,
И опять, как прежде, как в былом,
Своему угоднику седому
Можешь ты молиться перед сном.
И из-за сиреневой лампадки,
Огонек пронесший сквозь года,
Улыбнется он тебе украдкой
И тебя услышит, как тогда!
Ноябрь 1947
502. Игла
Жизнь-игла острием своим
Прошивает вечности шелк,
И за каждым стежком, что зрим,
Есть невидимый нам стежок.
Тонкой нити не оборвать -
Так туга она и крепка.
Погляди: вот она опять
На мгновенье в твоих руках.
Осторожно иглу держи,
Позаботься, чтоб узкий шов
Не петлял бы и не кружил,
А прямою дорожкой шел.
Чтобы он не подался вкось
И от вечности не отстал.
И терпи. И иглу не брось,
Даже - если совсем устал.
Потому что, когда дошьешь
(И у вечности есть конец!),
Только с нитью в руке войдешь
В золотой, как звезда, дворец.
В тот, где ангелы смертных ждут,
Смертных, шьющих свой путь земной,
В тот, куда только те войдут,
Что умели владеть иглой.
май 1949
503. У бездны
Забыты чистейшей нежности
Дышавшие мятой сны,
В холодной земной безбрежности
Бредем мы, обречены.
Той мерою не отмерится,
Какою отмерил ты,
А если тебе не верится -
Нет знака из темноты.
Прошел, что был дан в подарок нам,
Младенческий век земли,
Когда тебя боги за руку
К своим алтарям вели,
Когда над тобою реяли
И знаменья, и слова,
И плоть Свою Галилеянин
Нам радостно раздавал.
Ты должен читать пророчества
Отныне в самом себе.
Великое одиночество
Дается твоей судьбе.
Ведут серафимы строгие
Наш мир в пустоту и мрак,
И только совсем немногие
У бездны замедлят шаг.
1949
504. На чердаке
Вот живу я на чердаке
Безобразно большого мира.
Звезды теплятся в потолке…
Замечательная квартира!
Подо мною гудит-звенит
Пьяно-праздничное веселье:
После драк, убийств и обид
Там справляется новоселье.
Только мне там нет ничего -
Ни пристанища, ни обеда:
Не зарезал я никого,
Не украл, не растлил, не предал.
Я ведь только бродил и пел,
Рвал колосья и верил в Бога;
Выше молний и ниже стрел
Пролегала моя дорога.
От того, что весь мир дышал,
Я испытывал лишь удушье…
Могут выселить с чердака
За подобное равнодушье!
Вот и нынче - в рассветной мгле
Замыкаются звенья круга:
Томик Пушкина на столе,
На постели - моя подруга.
Я прислушивался всю ночь
К голосам и шагам, и крикам…
Разве может мне кто помочь
В этом омуте многоликом!?
Что такое? Скребется мышь?
Или люди пришли за мною?
И за счастье свое дрожишь,
За простое свое, земное…
505
Есть роковая дрожь. Не тела, а души,
Неизъяснимое и страшное мгновенье!
В обычном шуме дня или в ночной тиши
Оно приходит вдруг - и нету исцеленья.
Ты обречен. Ты мертв. Еще ты будешь петь,
Любить и трепетать, но это все пустое.
Вчера ты был один, теперь вас стало двое.
Ты человек и труп. Ты жизнь еще и смерть.
506. Может быть…
Не сосчитать, не взвесить, не измерить,
Пропавшее не отыскать звено…
И счастлив тот, кто может просто верить,
Не мудрствуя лукаво и темно.
Дана простая заповедь Господня:
Любить других, как самого себя.
И, может быть, кратчайший путь сегодня -
Прожить свой век, не зная, но любя.
И, может быть, придет к Последней Двери
Тот, кто любил, куда быстрей, чем тот,
Кто сосчитал, и взвесил, и измерил,
Но сохранил в душе покой и лед.
Не торопись! Быть может, просто надо,
Не выбирая дальнего пути,
Открыть калитку своего же сада,
Чтоб до всего дойти и все найти.
507
Еще страдать мы не умеем,
Боимся есть земную соль,
И, получив в подарок боль,
Не знаем, что нам делать с нею.
В сосуде скрытого вина
Боимся мы изведать сладость,
И разрушительная радость
Нам соблазнительна одна.
А созидающих обид
И благотворных испытаний,
Не доверяя им, заране
Наш ум испуганный бежит.
А между тем, как много сот
Таит гудящий гневом улей,
И тучи молнии метнули
С каких прозрачнейших высот!
Не укрывайся же от бури,
Не бойся пасеки своей
И через них себе пробей
Дорогу к меду и лазури!
508
Работай только на вечность -
Над камнем и над стихом.
Заманчивая беспечность
Всегда отомстит потом!
И пусть твоя вечность станет,
Как молния, коротка:
Рассыпется в прах твой камень,
Истлеет твоя строка…
Но что хорошо построишь,
И миг проживет, как век.
Довольно, что до него лишь
Дотронулся человек.
Твой камень ему был домом,
Причастьем - твоя строка.
Не зная того, ведом он
Тобою издалека.
И в вечность возьмет с собою
Для новых и слов и дел
Тот дом, что ты здесь построил,
И песню, что здесь пропел.
1950
509. Истина
Валялось тело. Уже не дыша.
Скорчившись беспомощно и убого.
Тело было трупом. А его душа
На своей звезде говорила с Богом.
Враги вытирали окровавленные ножи,
Друзья, закрывая лицо, рыдали.
А того, что убитый не мертв, а жив -
Ни те, ни другие не понимали.
И это хорошо. Нам смерть нужна,
Как нужна зерну, чтобы стать злаком.
И скорбь нужна, - как дождь для зерна.
И если бы человек это только знал -
Никто бы не убивал и никто не плакал.
510. Перед осенью
Геннадию Панину
Усталостью первой уже тяжелеет природа:
Цветы догорают, тускнеет и никнет трава,
Умолкшие реки несут равнодушные воды,
И тронута пеплом остывших небес синева.
Но не был напрасен торжественный путь к умиранью:
Колосья сухие о хлебе тугом шелестят,
На ветке поблекшей плоды наливаются тканью,
И, кроясь загаром, вино бережет виноград.
…И нас уже тоже сковала земная усталость…
Беднее становятся мысли, скупее - дела…
И вот уже сердце томит безнадежная жалость
К единственной жизни, что так ни к чему отцвела.
О, если бы стать виноградником, рощею, нивой,
И к осени горькой, к зиме равнодушной придти
Тяжелою гроздью, зерном, ароматною сливой,
Кому-то глоток подарить и ломоть принести!
Но нет! Нам одни лишь овраги, холмы, перелески, -