ть книгу Терапиано - не воспользуюсь. Дело в том, что я уже однажды обжегся… По совету Н.Н.Берберовой я послал Т<ерапиано> в 1950 г. мой «След жизни», и он поторопился дать о нем в «Н<овом> рус<ском> слове» недоброжелательный отзыв, единственный в моей практике. Редакция опубликовала этот отзыв накануне получения моей книги, а получив ее - тотчас же отмежевалась от рецензии Терапиано. Лично незнакомый мне тогда Аронсон выразил мне от имени редакции сожаление, что рецензия нашла место в газете, добавив, что Т<ерапиано> изменило на этот раз его критическое чутье и что, получи газета вовремя мою книгу, - рецензия Т<ерапиано> не была бы напечатана. По поручению редакции Аргус написал хлесткий фельетон, в котором возмущался критикой Т<ерапиано>, а В. Александрова?– дополнительную статью о моей книге. Терапиано вскоре обидчиво реагировал на фельетон в письме в редакцию, настаивая на своей точке зрения. Естественно, что после этого происшествия у меня нет никакого желания посылать Т<ерапиано> мои книги. Каждый вправе, конечно, иметь свою точку зрения, но напрашиваться на отрицательную критику нет никакого смысла. Впрочем, впоследствии Терапиано, следуя общему по отношению ко мне тону критики (особенно после лестных отзывов Г. Иванова в “Возрождении” и Г.Адамовича в “Н<овом> р<усском> слове”), начал высказываться обо мне одобрительно» (РГАЛИ. Ф.2512. Оп. 1. Ед.хр.267. Л.46).
Упомянутый «лестный отзыв» Георгия Иванова также появился вскоре после выхода книги Кленовского в обзоре, посвященном поэтам второй волны: «Среди последних есть немало одаренных людей. Двое из них - Д.Кленовский и И.Елагин - быстро и по заслугам завоевали себе в эмиграции имя. <…> Кленовский сдержан, лиричен и для поэта, сформировавшегося в СССР, - до странности культурен. Не знаю его возраста и “социальной принадлежности”, но по всему он “наш”, а не советский поэт. В СССР он, должно быть, чувствовал себя “внутренним эмигрантом”. <…> Каждая строчка Кленовского - доказательство его “благородного происхождения”. Его генеалогическое древо то же, что у Гумилева, Анненского, Ахматовой и О.Мандельштама» (Иванов Г. Поэзия и поэты // Возрождение. 1950. №10. С.180).
Распространить тираж помог Родион Березов, описав это в статье, призывающей эмигрантов прививать друзьям любовь к стихам: «В апреле Д.Кленовский прислал мне свой сборник “След жизни”. Стихи меня потрясли. Я их читал, перечитывал. При встрече со знакомыми спрашивал: “Хотите пережить высочайшую радость? Хотите? Так слушайте”. И начинал читать присланные мне стихи. Везде и всюду слушатели были в восторге. От частого повторения многие стихи я выучил наизусть. Написал автору: “Пришлите 100 экземпляров”. На одном из “вторников” Русского центра, в концертной программе прочел несколько стихотворений и предложил подписаться на книгу. В течение 20 минут было собрано 60 долларов. Некоторые подписывались на два и на три экземпляра (“для друзей”). На следующий день через “Банк оф Америка” деньги были посланы автору. Каждый может представить радость бедного безработного поэта в Европе, когда, как будто с неба, падает чек на 60 долларов <…> Я получил 100 экземпляров книги. Шестьдесят роздал заранее подписавшимся, а 40 продал новичкам. Теперь прошу прислать еще экземпляров 50» (Березов Р. Редкостная любовь // Новое русское слово. 1950. 20 июня. С. 8).
48. Возрождение. 1950. №7. С.94. Подборку стихотворений Кленовского в «Возрождении» эмигрантские критики оценили по-разному. Юрий Терапиано высказался о ней скептически: «В обоих стихотворениях, помещенных в “Возрождении”, Кленовский, как теперь ясно, был ниже себя. Присущее ему в книге чувство вкуса и меры изменило ему как раз в этих двух стихотворениях: первое начиналось нелепой строчкой: “Двоился лебедь ангелом в пруду”, а во втором - безвкусица двух строк портила все стихотворение: “здесь ночью гимназиста лицеист целует в окровавленный затылок” (речь идет о призраках Гумилева и Пушкина)» (Терапиано Ю. Новые книги // Новое русское слово. 1950. 26 марта), однако несколько лет спустя именно стихотворением «Долг моего детства» открыл подборку Кленовского в журнальном варианте своей антологии «Сорокалетие русской зарубежной поэзии» (Грани. 1959. №44. С.46). Г. Аронсон, напротив, очень высоко отозвался о Кленовском, назвав его «одним из лучших поэтов, выдвинутых новой эмиграцией» (Новое русское слово. 1950. 9 апреля).
49. Новый журнал. 1947. №15. С.131. Подпись: Дм.Крачковский. Стихи для первой подборки поэта в «Новом журнале» передала в редакцию Н.Н.Берберова, за что Кленовский ее благодарил в письме от 25 апреля 1948 года, добавляя, что решил не печататься больше под своей фамилией: «Я имею теперь возможность лично поблагодарить Вас за Вашу любезность - посылку моих стихов в редакцию “Нового журнала” <…> Мои стихи выйдут под псевдонимом “Дм.Кленовский”. Учтите его, пожалуйста, в случае если бы Вы вновь передали мои стихи в какой-нибудь журнал. Псевдоним необходим не только потому, что в Париже существует, как я недавно узнал, мой однофамилец-беллетрист. Поэтому очень прошу Вас хранить в тайне и никому не сообщать ни подлинного имени, ни адреса “Дм.Кленовского”» (N.Berberova Papers. Hoover. Nikolaevsky Collection. Box 401). Началом своих отношений с «Новым журналом» Кленовский остался недоволен и 21 июля 1949 года писал Берберовой: «За те мои стихи, которые останутся в Ваших руках, я спокоен, а вот за те, что Вы отошлете в “Нов<ый> журнал”, - не очень. Ведь уже в 1947?г. из 10 моих стихотворений, что Вы туда послали, журнал напечатал только 2 и я долго не знал, могу ли я располагать остальными» (N.Berberova Papers. Hoover. Nikolaevsky Collection. Box 401). Об истории публикации стихотворения и решении взять псевдоним, Кленовский писал Глебу Струве 29 июня 1954 г.: «“Рука” была написана в 1947, а напечатана в 1948 г., в “Новом журнале”, притом не под псевдонимом, а под моей фамилией, ибо, будучи новичком в эмиграции, я ничего не знал о существовании моего не только однофамильца, но и тезки, прозаика Д.Крачковского. Сей муж тотчас же заявил “протест” и в следующем № редакция напечатала “разъяснение”, что, мол, автором стихотворения является не “известный писатель Д.Крачковский”, а его однофамилец. Пришлось мне тогда срочно придумывать псевдоним, что оказалось на редкость скучным и сложным занятием» (Hoover. Gleb Struve Papers. Box 96. Folder 4).
51. Грани. 1950. №8. С.91.
52. Грани. 1950. №8. С.92.
53. Возрождение. 1961. №109. С.111.
56. Новый журнал. 1949. №22. С.103.
57. Грани. 1950. №8. С.92.
58. Новый журнал. 1949. №22. С.104.
60. Грани. 1950. №8. С.93.
61. Новый журнал. 1949. №22. С.102.
62. Грани. 1950. №8. С.94.
63. Грани. 1950. №8. С.94.
69. Возрождение. 1950. №7. С.95.
75. Грани. 1950. №8. С.95.
77.оцет - уксус (устар.); евангельское выражение «напоять оцтом и желчью» применялось в литературном языке в значении: «приносить страдания».
78. Грани. 1950. №8. С.98.
84. Грани. 1950. №8. С.98.
88. Новый журнал. 1947. №15. С.132. Подпись: Дм. Крачковский.
92.«Назначение земли - стать планетой Любви» - Подобные рассуждения у Рудольфа Штейнера встречаются, в частности, в цикле из 11 лекций «Миссия единичных народных душ в связи с мифологией германского севера», прочитанном в Христиании (Осло) 7–17 июня 1910 года: «Так является наша планета планетой любви, и итог этого равновесия, возникающий из взаимодействий этих трех сил, является поэтому, так сказать, “деянием любви”. В течение всех последующих воплощений Земли в процессе осуществления ее миссии это деяние любви должно влиться во всеобщую эволюцию <…> восстановить в общем назначении Земли равновесие или любовь» (лекция 5 и 6; пер. О. Погибина).
94. Грани. 1950. №8. С.97.
97. Грани. 1950. №8. С.98.
Навстречу небу (1952)
Через два года после первой эмигрантской книги «След жизни» у Кленовского выходит сборник «Навстречу небу» (Франкфурт-на-Майне: Иверни, 1952).
12 января 1952 г. он пишет Шаховскому: «...Самое радостное, чем могу поделиться с Вами, это известие о предстоящем выходе новой книги моих стихов “Навстречу небу”. Рукопись уже в типографии и, если не случится ничего непредвиденного, книга выйдет в марте из печати, а в апреле дойдет и до Вас...» (Переписка с Кленовским. С.14). Через несколько месяцев, 9 ноября 1952 г., он сообщает Шаховскому: «...На книгу мою продолжаю получать теплые отклики, как от малых, так и от великих мира сего. В свое время меня отговорили послать “След жизни” Бунину, уверяя, что он - озлобленный эгоист и не признает никаких поэтов, кроме себя. Теперь я послал ему сразу обе книги. И вот недавно получил от него очень сердечное письмо с лестным отзывом о моих стихах и обещанием прислать свою» (Там же. С.20).
Одной из первых на новую книгу Кленовского откликнулась Берберова: «Появление стихов Кленовского для огромного большинства тех, кто любит поэзию, большая радость. Два года назад вышла его первая книга стихов “След жизни” - она была не только замечена и оценена, но и... распродана, что бывает не так часто. Кленовского не только печатали, его любили. Где-то в Германии, мало кому знакомый лично, он продолжает писать, и в разных углах мира, после второй войны сильно урезанного, ему отвечает читатель любовью и признанием. <…> О том, что Кленовский мастер, каждый узнает, прочтя его книгу. <…> Тема его - бессмертие - завершена такими стихами, как “Здесь все не так, как надо”, или “Непрочен матерьял моей земли” или “Уже сентябрь позолотил листы”. <…> хочется сказать о втором сборнике поэта, что это явление крупное, редкое в нашей бедной литературными радостями жизни; что он важен столько же сам по себе, сколько и как завершение глубоких внутренних исканий Кленовского; что в каждом стихотворении чувствуется громадная культура стиха, “любовь к мудрости” и та подлинная поэзия, которая проникает в читателя и остается жить и цвести надолго» (Новый журнал. 1952. №31. С.328. Подп.: Н.Б.).