Вот хожу я по берегу моря — холмистое чрево бугрится
вспоминают глаза мои бедный наряд мой тюркский
Не туда я пошёл в своём стремлении гордом
Стал я страшный человек сообразно причудам
Что я мыслил потопить. что использовать думал
и какую-то весну встретить в облике юном
но как старый помещик покидающий усадьбу
Я гляжу с придыханием в горле бессердечно
Всё я бросил и на рукописи серые бросил
поменял все на рукописи серые сразу
поманили меня только буквы буквы
а уж весь я побежал. застучали ноги
Не поднять мне у окна тяжести взгляда
И по сонному пути домой не вернуться
Уж мою кровать давно родители убрали
ничего там не стоит. пустое только место
И шагами гигантскими неподходящими
он измеряет берег моря повымерший
после отлива остаются формы разные
черепные. костяные. игольчатые
И эти формы встрепенутся. к морю бросятся
не догнать уж его вам. не старайтеся
А я шляпу в песок позаброшу выброшу
бледнолицый мой костюм разведу крылом
Пропадай ты грусть тоска моя чернильница
Начинайся день постыл плодовита моя семени
Черепные. в панцирях и игольчатые
формы жизни молодой невозвратные…
«Ах родная родная земля…»
Ах родная родная земля
Я скажу тебе русское — «бля»
До чего в тебе много иных
молодых и нагих
Так зачем же тебе я — урод
народившийся из тёмных вод
подколодных ночных берегов
городов
Так зачем я тебе от стены
Где всегда раздвигали штаны
Где воняет безмерно мочой
Так зачем я тебе городской
Краснощёких возьми деревень
У них поросль растёт каждый день
Я зачем тебе с тонким лицом
Со здоровым носись подлецом
Отвечает родная земля
— Ты назад забери своё «бля»
Только ты мне и нужен один
Ты специально для этих равнин
Ты и сделан для этой беды
для моей для травы-лебеды
И для шёпота ржавых ножей
Я ищу бедной груди твоей
Но за службу такую плачу
Твоё имя свиваю в свечу
и горит же она всё горит
тебя всякий из русских простит
И поймёт всё поймёт
шапку снимет и слёзы прольёт
«Этим утром открывшийся год…»
Е. Щ.
Этим утром открывшийся год!
Я спешу тишиной насладиться
Озирается грозная птица
Разбираясь во пламени вод
Где начало земным китам!?
Разве нам интересно это
Мы с тобою пройдём по следам
По увядшим печально цветам
Незабвенного нашего лета
И с тех пор как гвоздики цветут
не спеша между нас полевые
убедился я: мы роковые
и к подножию двое придут
Мы умрём! мы умрём! мы умрём!
Разумеется милая вместе
Ты пойдёшь к жениху. я — к невесте
незабвенным летающим днём
Разумеется милая вместе
Ты и я под единым лучом
С высоты опрокинутым в травы
нет то не́ были наши забавы
этим старым морщинистым днём
прижимаясь друг к другу умрём
То оказывается не забавы!
Не вошедшее в книгу «Русское»: из «Пятого сборника»(архив Александра Шаталова)
«А ласточки…»
А ласточки
Трубой Иерихона летают надо мной…
А в первом сборнике зародыши второго
и всех последующих — надо посмотреть…
А дни отрывочны и что вам скажет
какой-то Бог на внутреннее ухо
А вдруг вам не понять…
как Гиппократ сказал «Искусство
врачевания так длинно…»
а что-то коротко…
Ах жизнь!
так вот и жизнь
и всё искусство…
и рыба рыбу поздно проглотила
и третья рыба уже съела их…
Полезно… подобно воскообразной мумии
привезённой с Востока
доводить себя до отвращения
земными плодами, девушками, финиками
Суламифью, шакалом, львом
и ведром ключевой воды.
знакомым оазисом, нашим народом до отвращенья
всем…
Довёл себя. Тогда берись за дело
и бодро сей какие-то ростки —
желанье быть. Быть, есть, глотать, спасаться.
жену чужую, розы с потолка, обветренной полуживой
беседки…
и так до тех… пока не призовут.
Воззвали на тебя. Тогда иди.
И родовым случайным пролетая над угол рощи —
шевельни крылом. Ввысь любимая от
мужниной постели от тела толстого его
с усмешкой. Протянет водяные свои лапки.
пойдёт к окну. «Вон ласточка летит!»
Действительно то ласточка летит.
Она весны уже не предвещает
назойливым и сизокрылым людям
которые друг друга протирая
создали миф — какой же гадкий слух!
Летит волна от берега другого.
и к этому из Турции приходит.
сегодня она только боковая
а завтра будет роковой волной
Купальщики из города большого
поднявши бороды влезают в воду
А мне-то и влезать в неё не надо —
я часть её. Мы тихо говорим
Выходит месяц, толпы стали белы
молочные вечерние, ленивы
и я гребу последними ногами
не только ото всех от них назад
— Полезно также поучительно и даже
Хоть смерти и желать. Но сам не подойди…
Когда ковёр моей кровавой славы
повиснет над Парижем и Европой
когда с него повиснут на шнурках
кинжалы, губки, яды дорогие и русские
растрёпанные травки. Ты — господин —
посмотришь в синеву…
Бесстыдные раскрашенные девки
держа зубами ветхими гнилыми
а в волосах везде мужское сало —
летают с белокрылыми мечтами —
о да!
да! да!
представьте! Наравне
А что ещё полезно для ученья
для молодых предутренних поэтов
которые настроены случайно
и выправить премудростью хотят?
А ничего! А ничего!
А бездна! А мрак! А лошади седые!
Хохлы и русские в ночи!
Когда-нибудь меня за это и накроют
Трам-тата-там!
Когда-нибудь меня за это
Убьют наверно трам-та-там!
«В стороне и тихой и зелёной…»
В стороне и тихой и зелёной
Там где нет и книг
Там между людьми летает вольно
Птичий их язык
Ссорятся бранятся и тоскуют
Но́ как у зверят
Воздухи во рту у них подуют
Так беззлобно, брат!
Мы же отвратительны — Лимонов!
Ты и мы
Жить не можем без борьбы и стонов
И без тьмы
Горделиво бегают меж нами
Самки. Стук копыт
Вечер бледно-серый за домами
Тих, обжит
Где же тот мужчина одинокий
Или тот юнец
Что на всех нас поглядевши скажет
Вам конец!
Где же тот пророк оранжереи
Тот визгливый плут
Что к себе он призовёт руками
И пойдут
Где же тот поэт оцепенелый
Ледяной
Наше незатейливое тело
Напоит душой
И размазывая наши слёзы
Первый я пойду
Вот он. Вот. На каменной скамейке
Он сидит в саду
«Когда поджёг блестящий Кремль…»
Когда поджёг блестящий Кремль
Приятель мой — Отрепьев Гришка
И взял женой себе в постель
Большую дочь поляка Мнишка
То это было хорошо
О мой любимый самозванец!
Как жаль что не было меня
Тебе я был бы помоганец
Но в некий час глядя любя
Как ты с полячкою балуешь
Я бы озлился на тебя
Вон как её смешно цалуешь
И в заговор против царя
Я бы вошёл фигурой главной
Мечтою дерзостной царя
Стать головой самодержавной
Марине юбки задирать
И выгнать к бесу до отчизны
Другую девку в жёны взять
Чего ты смотришь с укоризной!
Ну да немыслимый портрет
Это предательство а что же
Ведь ей же восемнадцать лет
А ты с разбойничьею рожей
Вот лисья мордочка моя
Она подходит к её шейке
Прости, но очень должен я
Тебя зарезать на скамейке…
Так он с портретом говорил
Опасности ему казались
Вокруг люд пошлый проходил
И все чуть-чуть отодвигались
Победа не была видна
Вечернему людей собранью
Была старушка смущена
Ранее преданна вязанью
Теперь глядит вот на него
И удивляется сверх меры
Красивый юный человек…
Ах видела бы ты химеры!
Простая робкая душа
В пустыне города и тела
Не на минуту не болела
Но разве ты есть хороша?
Владей вязаньем редькой луком