Пьёт стрелявший. жизнь полна озноба
Пьёт. знакомится уходит
Кинолента правильно покажет
и дорога утром вновь уводит
Большой город. первые попытки
Там и сям. — в редакциях не примут
Голод. и опять самоубийство
мёртвые чего-то там не имут
шляпа широка. дырявый вечер
в мастерскую дверь открыта
ты стоишь нелепая такая
поражённа и полузабыта
Эта спешка не моя и наша
пару пива. бублик. бублик в соли
Муж он называется папаша
Я тебя при этом не неволю
Я проснулся. от жары проснулся
и увидел вечер
фонари горят. полно прохожих
а меня развлечь беднягу нечем
«можно есть растения вышелушивая колос в муку…»
можно есть растения вышелушивая колос в муку
эти растения полезны
все племена мира ели и едят зерно
о мясе другая речь
стада широкогрудых быков переходят реки
убойное мясо сочно плещется на траве
При закате солнца поплёвывая
Лев свежует антилопу
и причмокивает при этом
Бывший солдат зарезав свинью закурил
и по телу ещё ходят волны борьбы
Кто бы спел восхитительную песнь о мясе
перемежая её песнею о зерне
туманные равнины по колено в воде
сизый рис испаряется в небо
вода многодневных лягушачьих стран
где люди очень мало сто́ят
и где тысячи военачальников дикими глазами
во все времена оглядывали степь
продолжительную степь
и борьба с золотыми песками центральной Азии
покрывала морщинами лбы китайцев
этих умных евреев Азии
строя стену пели одну и ту же песнь
девять веков или десять веков
Я напевающий это себе под нос
отключившись от внешнего мира
и подразумеваю себя далеко
Еду на пароходе при лёгкой тоске и интеллигентности
ожидая какой-нибудь зо́нтичной шляпки
короткая прелесть
и вот уже снова ты один
«О Гродно! О Гродно! О Вильно Вильно…»
О Гродно! О Гродно! О Вильно Вильно!
О какой-нибудь город ещё!
Обширные поля и равномерные деревни
поставляли России парней-солдат
и так под звук барабана и иностранную организацию
марширует в долину русский полк
Захватывали и Нахичевань углублялись в горы
офицеры из высшего сословия —
отглаженный морской флот
белые бороды — хрустальные квартиры
всевозникающая чепуха — мировые сны
если задаться почему Россия?
потому что… а не другая страна.
Обширные деревни. полей скаты склоны
голубоглазые неграмотные берут в войска
набравши полную фуражку земляники
спускается к Польше русский солдат
«Тра-та-тата… трагедия…»
Тра-та-тата… трагедия.
Шенье Андре — он сидя на столе писал
Андре. вновь вновь карандаши
нет перья он ломал
Вскочил! бежит. вина несёт бокал
и горло запрокинул
чего хотел алкал
тогда того и кинул
он бросил ту — её
средь моря над скала́ми
тревожных дней убьёт —
он властвует над нами —
Республики круша —
необъяснимый гений!
и стеблю палаша
не отрубить творений
Шенье. Андре. с больным открытым горлом
сидит. ведёт как сумасшетший
но это всё равно кого сюда припёрло
и кто за короля а кто и не нашедший
Найдя влияний силу зону
и применение своё
Андре за короля! Шенье за всю корону
и драгоценное житьё!
Восторг за короля! Восторг за всю корону!
За даму паутинку дрожащую во сне
За чёрные глаза! За лошадь за попону
и воздухом тюрьмы писали на стене
«Когда мой брат найдёт
остаток скорбный брата
пусть он не узнаёт —
оттуда нет возврата
Но милый Александр! — сквозь персики походы
и диво-корабли туманят наши воды
Но есть одна стена.
Но есть одна лазейка
И мне она видна
А ты найти сумей-ка»
Так сидя на столе Шенье заволновался
Грядущего кусок внутри его дрожал
он плакал как больной. к бокалу порывался
и шумные войска бряцали за стеной
и мой кипит восторг по поводу служенья
в торжественных войсках
Ах Боже Боже мой!
красивые куски тягчайшего сраженья
сквозь дымы разведу намеренной рукой
…Шенье за стол под стол
и прыгает и пляшет
хотя в одном белье
проснулся только лишь
Да вот каков поэт
не сеет и не пашет
но душу теребит
чего ты душу злишь?!
«На самом краешке мужчины…»
На самом краешке мужчины
Вода лиясь в гончарный зал
По мере пасынка из глины
Бог долгорукий воздвигал
По племенам простым громадным
Бежала нежная вода
Законом светлым беспощадным
Ты умилял меня всегда
Я знал что ты мужчин завистник
Что из злодейского труда
Мне прилепил в паху трилистник
И побеждай мол города
И вот в тоске кривясь лукавой
Не зная крови ток откуда
Иду я будто бы за славой
Желаю будто бы я чуда
Сдвигай сдвигай мои колени
Ты! О седая борода!
В одной аргивя́нке Елене
Сидит троянская беда
Шерше ля фам в кустах убогих
Я пьяной дейтельностью пьян
Баб крестоцветных двоеногих
сухой и утренний туман
О честолюбце
Воспоём не только наблюдающего
да наблюдающий природно хорош и он наблюдает
верно.
и осуждает когда это надо. и прощает
считая умно и простительно
всякое явление жизни
и противоборствующее
а не только цветущее рядом — он и врагов
нужными ставит —
Но воспоём действующего
хотя бы и неразумно
воспоём страстного умного мучительного
пусть похожего на ребёнка немыслимого
но воспоём этого замечательного
стремящегося с глазами распахнутыми
не видящего препятствий
воспоём его темнодействующего
своим желаниям потворствующего
сладостного. с фигурой красивой тонкою
среди толпы простых и беспамятных
чем он отличается
но отличается. видно
отдадим ему преимущество авантюрному
злобному даже
но жаления достойному. но подражания достойному
Осудите террориста безумного. но жалейте его
и восхищение
пусть сыплется от рода человеческого
тем кто содрогает семейное. государственное
чувственное
три рода существующего
а уж Богово содрогать никому не возможно
но позволено на Богово замахиваться
Кудри вокруг чела литого лица белого
по заветам старшим скульпторов
и улыбка лепная резкая
Маньякальная можно сказать загадочная
Честолюбца воспоём с принадлежностями
с мужской частью его переполненной
и графини герцогини длинноногие
и порочные. лежащие и млеющие
в переносном «графини» смысле нынешнем
никого не знали и не ведывали
лучше этого
то в бездну упадающего
то наверх летящего под крыльями
успокаивать его
или сдерживать
и занятие
и вообщем очень сладостное
честолюбец начинает из застенчивости. Если б
миг его выхождения осветить бы и увидеть
сразу вовремя.
остаётся ж он всегда в небрежении. этот миг
когда из тьмы. общей замкнутой. эта мысль
и этот дар
и вся страсть толпой
как бы вырвалась. бежит
личность поднята
грудь. нога и шеи ввод
в усть-небесное
честолюбца и конец. тоже радует.
Всё-то нужно для земли. и простой народ
но такое вот лицо
появляется
воспоём его — себя. мы — последние
я последний. я один. и я сам себя
В воскресенье. В день шестого августа
И до сведенья довёл мыслью скачущей
«монотонный дождь с разбегу…»
монотонный дождь с разбегу
остановил его летнюю глупую радость
кто он это существо. этот писатель
он — природа
Идёт дождь
сознание всех степеней дождя —
потемнения. буйства и монотонности
Что как не палисадник и домик видятся в видении
глубокое и широкое видение застлало небо
и продолжает удручающе действовать
где уж тут найти спокойствие чтобы искать иголку
где найти
Арабский колорит садов
«Расслабленное повествование о человеке…»
Расслабленное повествование о человеке
диспут монаха с учёным
он обленился
полюбил чужие обеды в середине дня