Отношение к родителям в поэзии Эдуарда Лимонова можно разделить на три этапа: ироническое — ностальгическое — трагическое.
В основном ироническое отношение характерно для стихов доэмигрантского и раннеэмигрантского периода. Скажем, первая строка стихотворения «Маленькие люди — родители мои» уже говорит о многом. Или посмотрим на финал стихотворения «Вот я вечером гуляю взаперти…»: «И других ещё я буду побеждать / Уходить а их далёко оставлять / И привиделось сегодня ночью мне / Что один останусь в полной тишине // И тогда соседку Лиду позову / И Макакенко соседа позову / И свою мамашу нервно позову / И отец мой — где ты робкий мой — ау!»
Некоторая ирония слышится даже в таких вот строках: «Отец мой — он военным был / порядок он во всём любил / после работы он дремал / затем он ужинал. Читал». Не говоря уже о прямом диагнозе, выставленном в тексте «Мы — национальный герой», где Лимоновым упомянута «…косность <…> моей матери Раисы Фёдоровны Зыбиной».
Ностальгическое отношение к родителям характерно для периода эмиграции: это остро отражено в сборнике «Мой отрицательный герой», см., например, такие стихи, как «Я не верю уже в эту даму…»: «…Но надвинув на брови шляпу / Пятой рюмкой взмахнув у рта / Тихо вспомню в России папу / Полумальчика и растяпу / Хоть Россия уже не та // — Офицер ты мой офицерик / В гимнастёрочке полевой / На украденном фото — скверик / Ты и друг лейтенант Валерик / Перед самой большой войной // Ах когда на душе полвторого / И все мысли спешат в Москву / Я припомню тебя сурово / И десятую рюмку без слова / За тебя отец подыму…»
Характерна реплика из романа «Иностранец в смутное время»: «В сегодняшней западной жизни я героя не нашёл, но нашёл его, совершенно неожиданно для себя, в моем раннем детстве, в послевоенной жизни. Где отец мой, лейтенант в кителе с золотыми погонами, в галифе, сапогах и с пистолетом “ТТ” на бедре, и явился мне таким героем. Вышел ко мне, как Ахилл в сияющих доспехах».
Трагическое отношение характеризует стихи позднего периода: см. такие стихи, как «Моя мать сошла с ума…», «Мать умирает, гниёт…» или «25 марта 2004 года» («Умер отец мой сегодня днём…»).
Из сборника «Некоторые стихотворения»(архив Александра Морозова)
Александр Григорьевич Морозов (р. 1944) — писатель, поэт. Был участником группы СМОГ. Лауреат Букеровской премии (1997). Любопытный факт: Морозов был шафером на венчании Эдуарда Лимонова и его жены Елены Щаповой. Упоминается в стихотворении «Я ведь, братцы, помру, и никто не узнает…» из «Девяти тетрадей», в тексте Лимонова «Золотой век», в «Книге мёртвых» (2000) и других книгах цикла некрологов.
В 1975 году в газете «Новое русское слово» (США) была опубликована статья Лимонова, посвящённая прозе Морозова, Венедикта Ерофеева и Юрия Мамлеева. В этой статье Лимонов пишет о Морозове: «Особенную известность получил его роман “Чужие письма”. Это как бы продолжение “Бедных людей” Достоевского».
В архиве Александра Морозова хранится несколько иной по составу, чем у Жолковского, вариант сборника «Некоторые стихотворения».
«Некоторые стихотворения» в архиве Морозова расположены меж сборниками «Кропоткин и другие стихотворения» и «Прогулки Валентина», то есть датируются примерно 1967–1968 годами.
Лимонов лично несколько раз сверял верность хронологической последовательности своих сборников в морозовском архиве. Это даёт нам основания разместить «Некоторые стихотворения» в той же последовательности по отношению к другим самиздатовским сборникам Лимонова, что и в архиве Морозова.
«Он всего вам всего приготовил / Он и каперсов вам и сыру». Каперсы — растение семейства Капустные, чьи плоды маринуют в уксусе и растительном масле, а после подают, как правило, с маринованной закуской или с блюдами из рыбы и мяса. Благотворно влияют на сексуальное здоровье мужчины.
Владимир Григорьевич Бенедиктов (1807–1873) — русский поэт и переводчик. Отличительной чертой его творчества является совмещение возвышенной романтической составляющей с прозаической, а стихотворения, исполненные любви к «идеальной деве», во многом предвосхищают работу Александра Блока с образом Прекрасной Дамы.
Стихотворение датируется 31 января 1968 года. Именно здесь — в силу двух принципиальных моментов — хотелось бы отметить характерные практически для всего поэтического творчества Лимонова (включая поздние периоды) обэриутские мотивы. Важно, однако, подчеркнуть, что Эдуарду Вениаминовичу близки эстетические установки ОБЭРИУ, но к метафизике поэтов этой группы он почти равнодушен. В ранних стихах Лимонова заметно влияние Александра Введенского и особенно Николая Заболоцкого периода «Столбцов» и практически не ощущается абсурдистской эксцентрики Даниила Хармса. Стихотворение «Лифтёрша Клевтретова» — одно из немногих исключений, где хармсовская поэтика звучит вполне отчётливо.
Не включённое в сборники
После сборника «Некоторые стихотворения» в морозовском архиве отдельно вклеено это стихотворение, написанное, согласно утверждению Морозова, примерно в то же время, но не вошедшее ни в один вариант этой самиздатовской книжки.
Публикуется по сохранившейся авторской рукописи. Стихотворение входит в так называемые «Вельветовые тетради», хранящиеся в архиве Александра Шаталова, — это ранние сочинения Лимонова, которые он не внёс в состав сборника «Кропоткин и другие стихотворения».
«Основные поэмы»
Сборник «Основные поэмы» состоит из трёх поэм: «Любовь и смерть Семандритика», «Птицы ловы», «Максимов». В книгу «Русское» Лимонов его не включал, ни в какие последующие книги эти поэмы не входили и публикуются в данном издании впервые.
Оригиналы этого сборника хранятся в архивах Александра Морозова и Александра Шаталова.
В архиве Шаталова рукой Лимонова проставлены дата и место написания поэмы «Птицы ловы»: февраль 1967 года, Харьков. Поэмы «Любовь и смерть Семандритика» и «Максимов» также написаны в Харькове.
«Нет! Не хочу быть рабом! / Пора мне туда не идти!» — восклицание главного героя поэмы «Максимов» не случайно. У Эдуарда Лимонова во многих книгах возникает нечто подобное — но это ни в коем случае не ненависть к рабочему классу, а простая подростковая асоциальность и даже мизантропия. Приведём несколько похожих суждений из романа «Подросток Савенко»: «…на Салтовском посёлке ребята и взрослые общаются друг с другом не на основании того, что они друг о друге знают, а на основании того, что они друг о друге чувствуют. Эди-бэби чувствует, что Голливуд хороший парень, и пусть и рабочий, но не козье племя»; «…мир Салтовского посёлка состоит из шпаны и противостоящих им мусоров. Огромное же море рабочих и служащих между ними Эди-бэби не принимает во внимание, ибо они неактивны»; «Эди-бэби презирает всех рабочих, кроме Борьки».
«Начальник меня не увидев / Уже записал у себя / Максимова уж ожидает / За ум наказанье в деньгах» — синтаксический строй предложения и сама описываемая ситуация позволяют предположить, что здесь есть аллюзия на самое начало «Котлована» Андрея Платонова: «В день тридцатилетия личной жизни Вощёву дали расчёт с небольшого механического завода, где он добывал средства для своего существования. В увольнительном документе ему написали, что он устраняется с производства вследствие роста слабосильности в нём и задумчивости среди общего темпа труда».
Ло́вы — устаревшее слово, означает «охота», «занятие ловлей».
«И привлекали завлекали / Ту самую пичугу породы “бурк”…» Попугай Бурка (Boиrkie) — маленький попугай, обитающий в Австралии; напоминает колибри; назван в честь генерала Ричарда Бурка, губернатора Нового Южного Уэльса (1831–1837). Попугай Бурка гнездится обычно на деревьях, но может и на земле, где легко маскируется. Дистанция полёта небольшая, но птица преодолевает её стремительно, так как очень быстро машет крыльями (слышно жужжание) и летает близко к земле.
«Русское»: из сборника «Прогулки Валентина и другие стихотворения»
В данном составе «Прогулки Валентина» входили в книгу «Русское» (Нью-Йорк: Ардис, 1979). Публикуется по изданию «Стихотворения» (М.: Ультра. Культура, 2003).
В книге «По тюрьмам» это стихотворение Лимонов подаёт в любопытном контексте: «Когда я шёл со свиданки с Клюковкой, пристёгнутый к Игорю наручником, дул мощнейший ветер, раздувая мои штаны, как шаровары Тараса Бульбы. Штук шесть шнырей перебирали кучу толстой моркови с ботвой, вываленной из рядом стоящего со вздыбленным ящиком самосвала. Ещё пара шнырей ворочала вилами в ванне, сидящей ножками в траве, там в воде они мыли морковь. Я вдруг вспомнил своё древнее, 1968 года, если не ошибаюсь, стихотворение: “Под диким небом северного чувства / Раз Валентин увидел пароход…” Я долгие годы истолковывал это стихотворение как зарисовку Дантова Ада, но вот в третий год XXI века сподобился наблюдать в тюремном дворе сцену из своего стихотворения. Морковь мешали не багром, но вилами, вилы — атрибут Ада. Гостей пришло семеро, ведь к одному зэка пришли, как уже упоминалось, двое. Не гости пошли пить из кружек чёрный сок, но свой дымящийся чёрный чифирь пошли пить зэки. Двор был дуновенный и пустой. Шныри не в счёт, чёрные, они сливались с природой. Небо было дикое, осеннее, чувственное. “Под диким небом северного чувства”. И тюрьма, как большой пароход о четырёх палубах, плыла в Вечность»