Необычность образов метафизическая — это прекрасно.
Конкретность — главная линия. Неясность, туманность — недостаток. Всегда описывается обстановка и все действия по прямой линии. Только что-то какие-то предметы ярче, а что-то пожиже.
Лжемудрости получаются из пустоты, когда есть только форма — вот тогда лжемудрости. Долой их.
Писать чётко.
Украшательство — плохо.
Отвлечённые образы — плохо. В каждом стихотворении только я — плохо».
«Четвёртая и пятая тетради» содержат 20 зачёркнутых, оконченных и неоконченных стихотворений Лимонова, а также неоконченную поэму «Пузырёк», которую мы приводим здесь.
Порою тихою ночною
когда заснуло всё подряд
и развлекаясь тишиною
лишь только некоторые не спят.
Вот в это время и случился
со мной печальный анекдот,
Которым я потом пленился,
и он теперь со мной живёт.
Я буду умирать когда-то
и, собираясь умирать,
я вспомню мамочку и брата,
с которыми шагал гулять.
А осень, это была осень
деревья сыпали листву
специально, будто кто-то просит
валили валом на траву
Трава сама уж погибла,
на ней набросано ещё
куски газет, зачем-то иглы
и лужи медленные сплошь.
Бежала рядом моя тень,
сливаясь с родственной порою
и был прекрасный яркий день
но были тучи над горою.
Немного лет мне — лишь пятнадцать
Пишу стихи, хожу гулять
по алгебре мне надо заниматься
и повторить, и почитать…
Кроме того, в «Четвёртой и пятой тетрадях» размещены три незачёркнутых, но, судя по всему, неоконченных стихотворения, которые мы приводим здесь.
Ваша волна ни по что
Ваше стекло не для Вас
Чьих-то отдельных волос
Вам я напас.
28 или 29 сент.
Пусто в овраге нет никого
Нет никого и совсем черно
В жёлтом ручье плывёт доска
Праздник прошёл, засыпать пора.
Я в свои пуговицы нагляжусь,
да и крупою своей накормлюсь,
и я поеду на пруд с мешком
ночью за водорослью и тростником.
Там я сниму калошу свою
шляпку свою, положу свой зонт,
жилет, из-под горла романский бант
я отвяжу и отложу
Порции рыб средь воды шелестят
мокры деревья над нею кишат
красный на то и козловский свет
Предназначен я для жизни вот какой
Близко моря мне служить рабочим
Комнату снимать у бабушки седой
со французским языком, шкафо́м и прочим
И тепло своею кожей принимать
за все тридцать три столетья
Ручкой ученической писать
на окне и на столе в отрепьях
и растенья очень обожать, и хо́лмы
жизни, без них бедных не иметь
Каждый день записывать число
купаясь в море, заболеть.
Также в «Четвёртой и пятой тетрадях» есть несколько прозаических отрывков, которые не помещены нами в основной раздел, как не имеющие самостоятельной ценности, мы приводим их здесь.
«Дело было давнее. Он был начальник в своём доме. Нет, не в своём доме, а в нанятом комнатном помещении многих лет и жил, как хотел, и жил один и вообще-то вначале он жил с женой. Я его тогда знал и помнил, и был он тогда двадцати так шести, что ли, лет».
«Какие-то эдакие большие и небольшие площади, на которых ходили и бесновались голые мужики и говорили даже не на своём, а на каком-то спутанном языке, даже не иностранно определённом, а что ли неизвестно каком. Описывать эти площади и что на них происходит».
«Поэзия без изюминки, таинственности не черта, не стоит не туману — в моей конкретной поэзии его быть не должно. А вот таинственность, некую необщность, странность персонажей и событий надо поддерживать.
Очень странным со стороны Василь Петровича было то, что в целые два часа ночи он так и не лёг спать. Но до чего это довело.
Была немецкая страна
С колоннами и в гуще леса
Осталось вовсе никого
и только птицы поднебеса».
Стихотворение датируется 5 сентября. Имеется в виду: 1968 года, как и далее.
«Она всегда иногда раньше заводилась истерически хохотала и переводила немецких поэтов. Например, Кляйста». Генрих фон Клейст (1777–1811) — немецкий драматург, поэт и прозаик.
Стихотворение датируется 30 сентября.
«Мои глаза раздражились от цвета голубого от обширности небесного предмета, т. е. воздуха и от его голубого цвета. Но кто сказал да. Кто сказал нравится. Кто отдал команду смеяться. Глаза ведь они только раздражились. И всё. Считаю, что внутри меня какой-то аппаратик зарегистрировал это раздражение». Эту идею много позже Эдуард Лимонов разовьёт до того, что мы по сути своей биороботы. Это отразится в стихотворении «Мы — биороботы…» из сборника «Мальчик, беги!» (том IV): «Мы — биороботы. И то, что мы восстали, / Построили орудия из стали, — / лишь доказательства, что коды ДНК / нам набирала умная рука». Подробней об этом читайте в книге «Illuminationes» (2012): «Человека сделали, создали при помощи неких технологий (к которым и человечество стремительно приближается), близких к технологиям клонирования, некие сверхсущества. Описания создания человека в Книге Бытия (глава 2) и в Коране (сура XXIII) суть достоверные воспоминания о создании биороботов сверхсуществами. Да-да, мы биороботы. Мы были бы разновидностью животных, если бы не наш разум. Разум мы украли сами».
Стихотворение датируется 13 декабря.
«Подпрядова вот — например…». Подпрядов — приятель Лимонова. Встречается также в идиллии «Золотой век» (том I).
Стихотворение датируется 17 декабря.
Описанный в стихотворении эпизод также встречается в «Дневниковых записях» из «Третьей тетради» и в книге «У нас была Великая Эпоха…» (1987).
Стихотворение датируется 17 декабря.
Стихотворение датируется 18 декабря.
Стихотворение датируется 20 декабря.
«Задолго до меня жил прадед / высокий ловкий осетин». Мы уже касались этой истории, когда комментировали стихотворения «А Киев мирно он лежит…» и «как немчура приехал я на дачу…» (том I), но сейчас можно привести более развёрнутые размышления и разыскания Эдуарда Лимонова из книги «Седого графа сын побочный»: «Бабка рассказала мне, что “твои корни по отцу, Эдинька, выходят из слободы Масловка. Прадед твой был кавалерийский офицер, осетин-сотник, то есть командовал сотней. Он был начальником личной охраны генерала Звягинцева (позднее я выяснил, что точная фамилия генерал-лейтенанта Звегинцов). Этот офицер-сотник, осетин, женился на экономке генерала, оттуда и пошла наша семья”. Осетин-сотник меня, я помню, взволновал, хотя мать моя скептически рекомендовала мне не слушать “бабкины бредни”. Вопреки матери, я уверовал в бабкино скупое сообщение о нашей семье. <…> Бабка в тот единственный приезд свой больше никаких запомнившихся мне сведений о нашей семье не сообщила. Я теперь сквозь годы думаю, что отец мой Вениамин Иванович провёл с бабкой разъяснительную работу, когда вёз её к нам с вокзала. Объяснил, что можно говорить внуку, а что — нельзя. Впрочем, от бабки тогда поступило ещё одно сообщение, ещё одна деталь, подчёркивающая осетинскость нашей крови. Бабка утверждала, что во время русско-турецкой войны она ехала с дедом по железной дороге и деда на некоторое время задержала полиция, настолько дед оказался похож на сбежавшего в Воронеже из-под стражи турецкого пленного. Сейчас, разглядывая фотографии деда (их мне недавно удалось получить какое-то количество), не вижу никакого сходства деда с турком. На Украине так каждый второй мужик походит на турка. Но зато я теперь вижу, как умно меня склоняли к тому, чтобы я уверовал в подсказанное бабкой наше происхождение. Бабке эту версию сообщил мой дед, но вот верил ли он сам в неё — остаётся большим вопросом».
«Шестая тетрадь» содержит около 65 зачёркнутых стихотворений — отдельные из них написаны целиком и перечёркнуты, у отдельных написаны только первые строки, у отдельных вычеркнуты только последние строфы.
Также в «Шестой тетради» есть ряд отдельных строк и строф, которые мы не можем расценить как отдельные стихи, но приводим здесь, в примечаниях.