Из дымно-серого Штеттина
На Одере, как на одре…
Как тихоходка-канонерка,
В час восемь делая узлов,
Трусящею рысцой ослов
Плыла эстонка-иноверка.
В сплошной пронзающий туман,
Свивавшийся с ночным покровом,
Свисток вонзался зычным зовом;
Но вот поднялся ураган,
И пароход, “подобно щепке”
(Простите за стереотип!),
Бросался бурей и не гиб
Лишь оттого, что были крепки
Не пароходные болты,
Не корпус, даже не машины,
А наши нервы и мечты…
Остервенелые дружины
Балтийских волн кидались вспять
Разбитые о дряхлый корпус.
То выпрямляясь вся, то сгорбясь,
Старушка двигалась опять.
Спустя три дня, три темных дня,
Мы в Ревель прибыли в Сочельник.
Как в наш приморский можжевельник,
Тянуло к Праздникам меня!
На цикл блистательных побед
Своих берлинских не взирая,
Я помнил давний свой обет:
Когда, в истоме замирая,
О лесе загрустит душа,
Стремиться в лес: не для гроша,
А для души мне жизнь земная…
Я все отброшу, отшвырну -
Всю выгоду, всю пользу, славу,
Когда душа зовет в дубраву
Иль на озера под луну!
Я лирик, а не спекулянт!
Я не делец, – дитя большое!
И оттого-то мой талант
Владеет вашею душою!
Я непрактичностью горжусь,
Своею “глупостью” житейской
Ко всей культуре европейской
Не подхожу и не горжусь.
И пусть я варвар, азиат,-
Я исто-русский сын природы,
И мне закаты и восходы -
Дороже городских услад.
Изысканного дикаря
Во мне душа, и, от культуры
Взяв все изыски, я в ажуры
Лесов, к подножью алтаря
Природы – Золотого бога -
Иду, сияя и горя,
И этот путь – моя дорога!..
1923 г.
НЕ ПО ПУТИ
И понял я, вернувшись к морю,
Из экс-властительной страны,
Что я “культурой” лишь позорю
Свои лазоревые сны.
Что мне не по пути с “Культурой”,
Утонченному дикарю,
Что там всегда я буду хмурый,
Меж тем как здесь всегда горю.
Что механическому богу
Не мне стремиться на поклон…
Свою тернистую дорогу
И свой колеблющийся трон
Не променяю на иные.
Благословенны вы, леса,
Мне близкие, мои родные,
Где муз святые голоса!
1928 г.
НОВЫЙ ГОД
И снова Новый год пред хатой,
Где я живу, стряхает снег
С усталых ног. Прельшая платой
Хозяев, просит дать ночлег.
Мне истекает тридцать пятый,
Ему идет двадцатый век.
Но он совсем молодцеватый
И моложавый человек -
Былых столетий соглядатай,
Грядущих прорицатель нег,
Цивилизации вожатый,
Сам некультурный печенег.
Его с классической заплатой
На шубе знал еще Олег.
Он входит. Пол трещит дощатый
Под ним: ведь шаг его рассек
Все почвы мира. Вид помятый
Его надежил всех калек
И обездоленных. Под ватой
Шубенки старой – сердца бег,
Бессмертной юностью объятый:
Его приемлет дровосек -
Ваятеля античных статуй,
Виновника зачатья рек…
1922 г.
ФЛАГОВАЯ ГОРА
С отвесной Флаговой горы,-
Где первое свиданье с Тию,-
Когда ты подойдешь к обрыву,
В часы оранжевой поры,
В часы усталые заката,
Увидишь море цвета злата
И кедров синие шары.
Не говори, – не говори
Тогда о прозном, о житейском:
В лученьи стонущей зари,
Как в древнем истинно-еврейском
Творении песен неземных
Царя-поэта Соломона,
Так много отблесков святых
И дуновений анемона,
Волшбы вечеровой игры
И несозданного созданья,-
С отвесной Флаговой горы,
Где с Тию первое свиданье!
1923 г.
ОКТЯБРЬСКИЙ ЛОВ
Уже долины побурели,
Уже деревья отпестрели,
Сон в желтом липовом листке,
И вновь веселые форели
Клюют в порожистой реке.
Брожу я с удочкой в руке
Вдоль симфонической стремнины:
Борись со мной, форель, борись!
Как серьговидный барбарис
Средь лиловатой паутины
Нагих ветвей колючих – ал!
Проковылял на мостик заяц,
И пес, кудлатый пустолаец,
С ним встретясь, только зачихал,
Не помышляя о погоне,-
Русак к нахохленной вороне
На всякий случай прибежал
Поближе… Вдалеке в затоне -
Крик утки. Дождь заморосил…
И трехфунтовые лососки,
Хватая выползня, на леске
Упруго бьются. Что есть сил,
Струнишь лесу, но вот изгибы
Их тел, – и удочка без рыбы…
1924 г.
НА САЛАЗКАХ
А ну-ка, ну-ка на салазках
Махнем вот с той горы крутой,
Из кедров заросли густой,
Что млеют в предвесенних ласках…
Не торопись, дитя, постой,-
Садись удобней и покрепче,
Я сяду сзади и айда!
И лес восторженно зашепчет,
Стряхнув с макушек снежный чепчик,
Когда натянем повода
Салазок и начнем зигзаги
Пути проделывать, в овраге,
Рискуя разможжить мозги…
Ночеет. Холодно. Ни зги.
Теперь домой. Там ждет нас ужин,
Наливка, фрукты, самовар.
Я городов двенадцать дюжин
Отдам за этот скромный дар,
Преподнесенный мне судьбою:
За снежный лес, катанье с гор,
За обезлюденный простор,
За ужин в хижине с тобою
И наш немудрый разговор!
1923 г.
НА ДРОВНЯХ
С крутой горы несутся дровни
На лед морской, – без лошадей,-
И налетают на шиповник,
На снег развеерив детей…
Сплошную массу ягод алых,
Морозом хваченных и вялых,
На фоне моря и песков
Попутно я воспеть готов.
И вновь, под крики и визжанье
Шалящей шалой детворы.
Идет веселое катанье
На лед морской с крутой горы!
l923 г.
ПЕНЬЕ СТИХОВ
О вы, поэзовечера,
Но не на блещущей эстраде,
А на лужайке у костра,-
Не денег, а искусства ради,-
Признательный, забуду ль вас?
Благословен счастливый час,
Когда, свернув и спрятав лески,
Поужинав своей ухой,
Мы возвращаемся домой
Через лесок, где спят березки,
Петь соловьизы, как псалмы,
Петь, как умеем только мы:
Благоговейно, вдохновенно,
Переживая каждый слог…
О, жизнь, простая, как цветок,
Да будешь ты благословенна!
1923 г.
ТЮЛИ ЛУЧИСТЫЕ
От вьюги снег в полях муаров,
Сиренево-голубоват.
И рядом грохотных ударов
Морской пустой простор объят.
Сверкает солнце. Вьюга тюли
Лучисто-снеговые ткет.
Снежинки, – золотые пули,-
Летят в раскрытый смехом рот…
Попали мы на праздник вьюги,
Как дети, радые ему.
А к ночи в призраковом цуге
Увидим самое зиму.
(На миг запнулся стиль надежный,
Но… не “саму”, а “самое”,
Согласно этике падежной,
Звучащей что-то “не тае”…)
1923 г.
ОЗЕРО УЛЬЯСТЭ
(Письмо Б. В. Правдину)
От омнибуса и фиакра
Я возвратился в нашу глушь
Свершать в искусстве Via Sacra[49]
Для избранных, немногих душ.
Мир так жесток, мир так оклавден,
Мир – пронероненный злодей,
И разве я не прав, о Правдин,
Чуждаясь издавна людей?
Я, уподобленный монаху,
Вхожу в лесной зеленый храм.
Не оттого ли альманаху
Названье захотелось Вам
Дать “Via Sacra”, чтоб отметить
Мою священную судьбу?…
Теперь поговорим о лете.
Я летом взять хочу избу
В трех с четвертью верстах от Сондо,
На диком озере в лесу,
Где можно запросто лису
И лося встретить. Горизонты
Для рыбной ловли широки
На Uljaste: мне старики -
Аборигены говорили,
Что там встречаются угри,
Лещи и окуни по три -
И больше! – фунта. Правда, три ли,
Увидим сами, но грибов
И янтареющей морошки
Сбирал я полные лукошки
В тени озерных берегов,
Быв прошлым летом только на день.
Итак, весной, взяв нож свой складень,
Удилища, стихи, табак,
До поздней осени мы будем
С женой, на удивленье людям,
Предпочитающим кабак,
Ловить лешей. А как мы удим,
О6 этом знает каждый: с трех
Утра до самого заката,
На утлом челноке, у ската,
Нос челнока в прибрежный мох
Уткнув, и, в зеркале озерном
Отражены, без лишних слов,
На протяжении часов,
Забыв о всем культурно-вздорном,
С удилищем в руке застыв,
За колебаньем поплавковым
Следить и трезвым и здоровым
Умом постичь, что вот ты жив
В бесспорном – солнечном – значенье
Понятья этого. Влеченье
К природе и слиянье с ней
Мне лучезарней и ясней,
Чем все иные увлеченья.
1923 г.
ОТ ДЭНДИ К ДИКАРЮ
Покинь развращенные улицы,
Где купля, продажа и сифилис,
И, с Божьею помощью, выселясь
Из мерзости, в дом мой приди.
К пресветлому озеру Ульястэ
С его берегами гористыми
И с западными аметистами,
Смолу ощущая в груди.
Излечит эстийское озеро,
Глубокое озеро Ульястэ,
Тебя от столичной сутулости,
Твой выпрямив сгорбленный стан.
Вздохнешь ты, измученный, грезово,
Ты станешь опять человечнее,
Мечтательней, мягче, сердечнее,
Забыв окаянный шантан.
Привыкший к чиновничьей стулости,
Гуляющий только аршинами,
Считающий крыши вершинами
И женщинами “этих” дам,
К просторному озеру Ульястэ
Приди без цилиндра и смокинга
И в том не усматривай шокинга,