Я правду говорю — тебе смешно лишь стало.
А мне так, право, нет, и всякий скажет то ж,
Кто на глупца своим рассудком не похож.
Скажите, отчего то идолослуженье
Давно презренное у нас обыкновенье?
Когда бы знали вы, как думают о том
Бояра знатные, зря в праздник ваш содом,
И каково они о всех тех рассуждают,
Поклоны отдают и кои принимают, —
Престали б больше вы поклонов развозить,
Чтоб низкого об вас бы мнения не быть.
Дивлюсь, что вас они на двор еще пускают,
Уж скучны вы им всем, хоть вас и принимают.
К поклонам низка страсть лишь в маленьких чинах
И в низких мыслию и разумом душах.
А мне порукой кто, чтобы́ мне над собою
Их повелительми не видети толпою?
Куды я с головой своей поспел тогда?
Ведь скажешь подлинно, что встань, ни ляг — беда.
Без всякия вины виновником ты будешь,
Коль к командиру быть ты в праздник позабудешь,
А чтоб опасности избавиться мне сей,
Живу я для себя и для моих друзей.
Вот шутку лишь тебе я рассказал едину,
А истинну тебе открыть ли мне причину,
Зачем не хочется мне более служить?
Но нет, причин мне всех не переговорить.
САТИРА НА ЧЕСТНЫХ И УЧЕНЫХ ЛЮДЕЙ, ЧТО ОНИ К МЕСТАМ ГОСУДАРСТВЕННЫМ НЕ СПОСОБНЫ, ИЛИ САТИРА НА ИЗРЕЧЕНИЕ НЕК<ОЕГО> ... , ЧТО ЛУЧШЕ К МЕСТАМ ОПРЕДЕЛЯТЬ ЛЮДЕЙ НЕ ЗНАЮЩИХ, А СМИРНЫХ{*}
То подлинно, что так, ты правду говоришь,
И так, как должно, Клит, на это ты глядишь:
Несносен в обществе разумный иль ученый.
Ведь в обществе вся связь — друг другу угождать
И в ну́жде помощи друг другу подавать.
А от ученого иль умного когда
Дождешься этого плода?
По книгам только он и по уму живет,
А в прочем так ни в чем ему и ну́жды нет.
Когда случится, что кто спроста погрешит
Или нарочно кто, случится, что сшалит,
Он без пощады уж того и охуждает
И как негодного во обществе марает.
Не без чего еще, они же всё хотят
По службе важные места собой занять.
Пропали бы мы все, куды бы нам деваться,
Ведь прямо бы пришло с сумою всем таскаться!
Теперь таки и мы и сами наживаем,
Да и других своей наживой соделяем,
И так взаимну мы угодность всем творим:
И сами мы берем, и брать другим велим.
Ведь и пословица старинна говорит
И в пользу общу вот как поступать велит:
Друг обо друге жить, а бог-де обо всех.
А у ученого и то уж будет грех,
Когда за дело брать ты станешь должну плату.
А про казенну уж не говори утрату,
Не смей и про нее подумать никогда,
А то беда.
Ведь молвить правду, так ужель казна разорится,
Что тот или другой от ней поущечится?
И, Клит! Не нами началось и кончится не нами,
Один бог без греха, а нам не быть богами.
Нет, подлинно что так, как некто рассуждал
И по местам людей служить распределял:
Что лучше смирных-де к местам определять,
А не ученым их и умным отдавать.
НА КОРЫСТОЛЮБИЕ{*}
Корыстолюбие, погибель смертных всех
Среди дней горести, печали и утех,
Неистовств злая мать, погибельная страсть,
Всем смертным на земле лютейшая напасть,
Рушительница благ и общего покоя,
Предмет царей, раба, министра и героя,—
Доколь людей тебе несчастными творить,
Терзать, тиранствовать и целый свет губить?
Сие чудовище, по свету простираясь,
Пределов оного повсюду прикасаясь,
Лежит, из уст своих пуская сладкий мед,
За коим страшные змии ползут вослед.
Из челюстей своих яд огненный пускает,
Которым, выпустив, всех смертных заражает,
Сокровища уж все имея под собой,
Но вечно алчный взор не насыщает свой.
Сим ядом смертные на свете заразились
И против естества злодейством воружились.
При нем нет ближнего, при нем нет и родства,
И рушится при нем порядок естества.
При нем долг дружбы друг ко другу забывает
И брату брат себя злодеем объявляет.
И плачет сирота во бедности своей
И гибнет, но никто, никто не внемлет ей.
Тьма гласов страждущих вселенну наполняют,
Но тщетно помощи, рыдая, ожидают.
Не чувствует никто другого <...> напасть,
Лишь всякий чувствует его тиранску власть.
Но возведем свой взор в злаченые пределы,
Где исходящие из уст слова суть стрелы,
Которы, излетев, тьму смертных прободают
И лютостью своей погибель устрояют.
Там царствы целые в пустыни обращенны,
Народы их в крови своей там потопленны,
И что причиною? Чтоб алчность насытить
И, мня заграбить всё, всего себя лиш<ить>.
ПИСЬМО К г. К., СОЧИНИТЕЛЮ САТИРЫ I{*}
Ну вот, не правду ли тебе я говорил,
Как не хотел, чтоб в свет сатиру ты пустил?
Кто правду говорит — злодеев наживает
И, за порок браня, сам браненым бывает.
Кто, говорят, ему такое право дал,
Чтоб он сатирою своею нас марал?
Вот как твои теперь злодеи рассуждают,
И о тебе вот так они все заключают:
Он хитрый человек, опасный, вредный, злой.
И бегают тебя, как язвы моровой.
Другие хоть в тебе тех качеств не находят,
Да только вот тебе в проступок что приводят:
Пускай бы, говорят, что хочет он писал,
Да только б никого лицом не называл,
В смертельный грех тебе сие одно считая,
Но, впрочем, разные их толки оставляя,
Я тоже говорю, что в этом ты не прав.
Ты, вором Вредова в сатире въявь назвав,
Ему назвать других воров чрез то мешаешь
И способов его чрез это всех лишаешь,
Чтоб собственный порок на ближнего сложить
И многих и других с собою обличить.
Пожалуй, этого не делай ты вперед.
Тот, кто сатирою порочных осмехает,
Не называя въявь, число их умножает:
Всяк на свой счет тогда насмешку ту берет,
Кто внутренно себя виновным признает.
Когда же именно кого ты называешь,
Как будто большего числа глупцов не знаешь,
И тот, кто от твоей сатиры бы дрожал,
Подумает: «Я прав, меня он не считал».
Вот Рубов, например, Косницкий, Канпаровский,
Весевкин, Ликошев, Храстов и Флезиновский,—
Все, сколько б ни было писателей дурных, —
Когда б не на́звал ты всех поимянно их,
Ужли дотудова б они так дерзки были
И собственну хулу к другим бы относили?
Какой ты человек! Что, разве мудрено,
Когда им знания и вкусу не дано?
Когда б ворона крик свой гнусным почитала,
То б с пеньем соловья его бы не мешала.
А это сносно ли со стороны сносить?
И дерзость надобно такую прекратить.
И там, где соловьям вороны петь мешают,
Там без пощады их и ловят и гоняют.
А что бездельников кольнул я пером, —
Кто честен, думаю, не будет мне врагом.
Когда бы на меня кто, например, озлился,
Что мной глупец или бездельник обличился,
То стану и его равно подозревать
И тож бездельником или глупцом считать,
И имя и дела его изобличая.
А если про кого хоть явно не скажу,
Тихонько на того хоть пальцем укажу,
Дам свету знать о нем, дела его вещая,
Такими новые картины умножая.
ПИСЬМО{*}
Вот как, мой друг, судьба играть изволит нами;
Мы нехотя ее окованы цепями.
Я полагал было себя определить,
Чтоб сходно с склонностью моею век прожить:
В науках, например, приятных упражняться
И светских всех сует как можно удаляться,
То с равнодушием об оных размышлять,
А иногда пером их тайно осмеять
Да Львов мне не дал жить, как жить бы мне желалось
(Отчасти он и прав, мне после показалось).
«Послушай, — он сказал, — совета моего:
Без денег ум не ум и знанье ничего,
А от наук одних ты не разбогатеешь
И потеряешь то еще, что ты имеешь.
Стихам себя хотя утешно посвятить,
Да бойся по миру ты от стихов ходить.
Нет, сделай наперед себе ты состоянье».
Итак, вхожу теперь в большое то познанье,
Как деньги, сильну власть всего, приобретать
И ими всем тогда по воле управлять.
Представь себе, что я чрез деньги делать стану:
Всё будет моему покорствовать карману.
Вот первое, что я хочу тогда начать:
Хвостов подкуплен быв Фонвизина ругать,
Я передам ему, чтоб больше не бранился,
Стихи бы не срамил и сам бы не срамился:
«Чем больше будешь ты Фонвизина бранить,
Тем больше будешь ты его чрез брань хвалить.
Ты сам его, скажу, хоть втайне почитаешь,
Да въявь затем бранишь, что плату получаешь».
И мой Хвостов тогда не только замолчит,
Но брань подкупщику он тут же сочинит.
В театрах, например, я сколько их ни знаю,
Так неустройство в них большое примечаю;
А чтоб порядок в них с устройством виден был,
Я <в> ложи и партер за всех бы уплатил
И впуск позволил бы иметь по рассмотренью,
Сказавши зрителям-невежам к устыженью:
«Вы, кои Талию сбираетесь смотреть,
Уж полно вам пред ней в невежестве шуметь,
Слова ее глушить рассказами своими
И зрителям скучать нелепостьми такими
Те, кои, зная вкус в игра́х богини сей,
Приходят ей внимать, а не шуметь пред ней, —
А вы, сюда вошед зачем, не зная сами,
Ступайте тешиться вы с прочими глупцами.
Театр вам говорит: ступайте прочь отсель
Смотреть на игрища в опальный карусель!»