Всегда ли дни твои сияли
Влияньем светлой тишины?
Ты кудри темные венчала
Всегда ль венком из алых роз?
Скажи, ужель ты проливала
Во тме ночей потоки слез?
Сама не зная дум мятежных,
Ты знала в цвете ранних дней
Очарованье взглядов нежных
И обольстительных речей.
В груди, мечтами упоенной,
Недолго счастью обитать;
Но дум высоких жар священный —
Поверь — святая благодать!
Мой друг! быть может, мрак унылый,
Который жизнь мою затмил,
Тебя страшит, — но тайной силой
Мою он душу озарил.
Не вовсе я убит судьбою, —
Несокрушимое со мною:
Мне мил печальный мой удел,
Поладить с горем я умел;
Страданье чувство освятило, —
Его бедам не отравить.
Всё сердце любит, что любило,
Всё так же, тем же хочет жить,
И необманчивой надежде
Оно вверяется, как прежде.
Любовь вдали земных тревог —
Краса блаженств, — в любви сам бог.
<1838>
К П. Ф. БАЛК-ПОЛЕВУ
Надолго увлечен неверною судьбой,
Быть может навсегда расстался ты со мной;
Но где бы ни был ты, доколе жив я буду,
Поверь, бесценный друг, тебя я не забуду.
Мне часто вспоминать о наших вечерах,
Когда глубокий ум ты в пламенных речах
Обильно изливал душою непритворной,
И как мои мечты и бред мой стихотворный
С улыбкой слушал ты, и дружно руку жал,
Когда, встревоженный, о том я тосковал,
Чего давно уж нет, навек что миновало
И только у меня лишь в сердце не увяло.
Итак, увидишь ты те дальние края,
Где светлою стезей летела жизнь твоя, —
Блестящий тот Париж, где вскоре над тобой
Завьется, зашумит воспоминаний рой,
Со всею полнотой бессмертных впечатлений,
Со всею легкостью минутных наслаждений.
В раздумье, может быть, опять ты бросишь взгляд
На тот дворец тревог, на тот веселый сад,
Где часто сравнивал в прогулках одиноких
Столицу чувств живых с столицей дум глубоких.
Но зданий и садов, мой друг, знакомый вид
Внезапной мрачностью невольно дух стеснит;
Ты будешь окружен заветными местами, —
Но встретишься ли в них ты с прежними друзьями?
Увы! о скольких ты сердечно воздохнешь
И станешь их искать, хотя уж не найдешь!
Где та волшебница, чьей пламенной душою
Был обнят тайный мир, чьей милой остротою
Пленялись, чье перо, чей вдохновенный дар
Прекрасного в сердца вливал священный жар?
О! где Монморанои? Умел он, благородный,
Престол, законы чтить — и дух хранить свободный;
Он витязь прежних дней был нашею порой,
И жизнь свою венчал кончиною свитой.
Но ту, с кем их сердца все думы разделяли,
Кто дружбы ангелом являлась в дни печали,
Ее увидишь ты, — в убежище своем
Прелестная цветет и сердцем, и умом.
Но полно горевать; и я от дум тяжелых
Отраду нахожу в рассказах тех веселых.
Как прежде ты живал. И взгляд стремлю я вдруг
На твой блистательный, разнообразный круг:
Там речь ведет Saint-Pierre, а здесь поет Грассини,
Мечтает Benjamin, танцует Биготини;
Я вижу, как идут на лакомый обед
Мерсье, l'abbe Boulogne. Но бешеный Гамлет,
Мятежник Манлий где? — Простяся с здешним миром,
Быть может, он теперь беседует с Шекспирам
Иль спорит с Гарриком. Но знай, ни Альбион,
Который мудрою свободой просвещен,
Ни даже та страна, где огненные горы
Под небам голубым твои встречали шоры —
Священных древностей чудесная земля,
Край песен и любви, — не так манят меня,
Как дарданедльские пленительные волны.
О друг, какая ночь! блестят, мелькают челны,
И веет музыка с стамбульских берегов,
Роскошной Азии ты слышишь соловьев;
С кинжалами, в чалмах вот турки удалые,
Вот пляшут сладостно гречанки молодые,
Нежнее роз своих, — и яркая луна
Ночною прелестью сама удивлена.
Еще люблю мечтать, как, путь оконча трудный,
Пленялся ты красой Бразильи изумрудной,
Где вечной радугой играет свод небес
И блеском дивных птиц пестреет темный лес,
Огнистый ананас в открытом поле рдеет
И пальма над волной, как радость, зеленеет;
Из дерева ее корабль сооружен,
Из листьев паруса, и в путь он нагружен
Ее же сладкими, душистыми плодами.
Так дружба твердостью, советами, делами
От бед спасает нас, в опасности хранит
И нежной ласкою нам душу веселит.
Из детства обречен и вьюгам и туману;
По бесконечному, как вечность, океану,
Мой друг, я не плывал. — Но что ж? В Руси святой
Мне сладостен и мил дым хижины родной:
Я взрос, я цвел душой, любил, страдал в отчизне,
И в ней хочу я ждать конца мятежной жизни.
Но если уж с тобой здесь не видаться мне, —
Тогда, как будешь ты в цедимой стороне,
Тень друга навести вечернею зарею:
У храма сельского, под ивою густою,
В кустах шиповника, дубовый крест простой
Надеждой озарит подземный ужас мой, —
И там я буду спать до вечного свиданья
В безоблачном краю любви и упованья.
<1838>
К ***
Что я во цвете юных дней
Был навсегда убит страданьем, —
В том дива нет: огонь страстей
Своим губительным дыханьем
Меня крушил, меня он жег
В мечтах, в тоске, в пылу тревог.
Что я в борьбе с моей душою
Внезапно схвачен был грозою;
Что опален надежды цвет,
Истлела жизнь, — в том дива нет.
Но ты, прекрасная, чья младость
Цвела, невинности полна,
Кто взору и сердцам на радость
Улыбкою небес дана, —
О милый друг! какой судьбою
Страданье встретилось с тобою
И муки бренные земли
С эфирным ангелом любви?
Иль ждет нас всех печаль и горе,
Как ждет пловца ветр буйный в море?
Ужели та должна страдать,
В чьем сердце дышит благодать?
Но не страшись: опять день ясный
Проглянет после тмы ненастной!
Ах, об тебе и день, и ночь
В молитве муж, и мать, и дочь!
Твое пролетное мученье
Не есть беда, но искушенье!
И мрак, летящий над тобой,
Нам веет тайною святой.
Тебя лелеет искупитель! —
Томленье мук пройдет как сон,
Твоя душа — его обитель,
Везде, всегда с тобою он!
<1838>
ПЕСНЯ
Солнце красное, о прекрасное,
Что ты тратишь блеск в глубине лесов?
Месяц, дум святых полунощный друг,
Что играешь ты над пучиною?
Ах! уж нет того, чем душа цвела,
Миновало всё — всё тоска взяла!
Ветры буйные — морю синему,
Росы свежие — полевым цветам,
Горе тайное — сердцу бедному!
Песни слышу я удалых жнецов,
Невеселые, всё унывные;
Пляски вижу я молодых красот, —
Со слезой в очах улыбаются.
И у всех у нас что-то дух крушит
И тоска свинцом на сердцах лежит.
Ветры буйные — морю синему,
Росы свежие — полевым цветам,
Горе тайное — сердцу бедному!
Загорелась вдруг в небе звездочка, —
Тихо веет нам весть родимая.
Вот в той звездочке — радость светлая:
Неизвестное там узнается;
Но святой красы в небесах полна,
Между волн во тме здесь дрожит она.
Ветры буйные — морю синему,
Росы свежие — полевым цветам,
Горе тайное — сердцу бедному!
<1838>
ИЗ ДЖИЯУРА
Блестя на пурпурных крылах,
В зеленых Индии полях,
Дыша восточною весной,
Царевной воздуха живой,
Подруга мотылька летит,
Младенца за собой манит,
Пред ним порхает на цветах
И, вдруг теряясь в облаках,
Мелькая, вьется; утомлен,
Почти в слезах вздыхает он, —
Так юношу краса манит,
И так легка и так блестит;
Надежду в нем тревожит страх,
Безумье кончит он в слезах.
Удастся ль, — горе и тоска
Ждут и красу, и мотылька:
Покоя, счастья лишены,
Они бедам обречены:
Один — младенческой игрой,
А та — любовью роковой.
Едва желанное сбылось
И рьяной воле удалось
Достать пленительный предмет, —
Уж в нем очарованья нет:
Прикосновеньем каждым он
Сиянья прежнего лишен,
И цвет, и прелесть потерял,
Забыт и брошен — и увял.
Без крыльев и томясь тоской,
Двум жертвам где найти покой?
Ах, мотылек уж не блестит,
С тюльпана к розе не летит!
Красе, которой нежный цвет
Увянет вмиг, — блаженства нет.
Где мотылек полуживой?
Не вьется их веселый рой;
И те, кто их милей, — и те
Без чувств к виновной красоте;
И, всякой тронуты бедой, —
Подруге не простят одной.
<1838>
ВСТРЕЧА
«Ты знаешь над Днепром-рекой
Утес, где вся в цветах
Икона девы пресвятой
От сердца гонит страх?»
— «Видал я над рекой Днепром
Тот сумрачный утес,
И мать Спасителя на нем
В венке из белых роз».
— «Скажи скорей, видал ли ты,
Как раннею зарей
Людмила, ангел красоты,
Туда идет с тоской?
Видал ли ты, — когда луна
Сребрит лазурный свод,