Ума броженье намекал;
Но странный, непонятный шепот
В устах дрожащих замирал.
Она, казалось, устремляла
Всю память сердца к прежним дням,
И вдруг мне руку крепко сжала,
И молвила: «Ты любишь сам:
Ты тронут был тоской моею!
Радушен, добр ты, вижу я,
А добрым не любить нельзя!
Будь счастлив с милою твоею!
Но, путник, ей не измени;
Иль черные настанут дни,
И сердце ум ее встревожит,
И совесть страхи наведет —
И с горя, как моя, быть может,
Ее родимая умрет!»
Тогда кладбище указала
Она мне трепетной рукой
И, запинаясь, продолжала
Рассказ печальный и простой:
«Да! как моя! — Ее убила,
Убила дочь; но мне простила
Моя родная: обо мне
Теперь, в безвестной стороне,
Она всё молится... Ужасно
Мне без нее на свете жить! —
Как без приюта, в день ненастный,
Себя фиалке сохранить?
10
И что? и как? Сама не знаю;
А с той поры, как нет родной,
Творится чудное со мной:
Я небывалое видаю,
И, может быть, одна мечта!
Но и природа уж не та:
Хотелось мне убрать цветами
Родной могилу: что ж? в полях
Ни травки — снег! И я, в слезах,
Бегу к реке, и над волнами
Я вижу лед, — и тайный страх
Кругом меня, как призрак, бродит.
Вот полночь — а не месяц всходит!
Взгляни — пожар на небесах!
11
И всё не так, как было прежде!
Но, путник, ты моей надежде
Не изменишь... Страшней всего
С ним розно жить — пришли его!
Спроси, зачем он любовался
Моей девичьей красотой?
Зачем, жестокий, издевался
Над бесталанной сиротой?
Когда ж настанет день отрадный!
Когда же друг мой ненаглядный
Приедет к нам — и с женихом
Я стану под святым венцом!
По нем, с утра до поздней ночи,
Тоскует сердце; плачут очи.
Он дал мне слово; для чего
Так долго, долго нет его?
Я не хочу тоски умерить:
Беда — мне сердце разуверить!
12
Но быть за ним мне суждено.
На прошлых святках я гадала;
Кольцо под песни вынимала,
И — как по бархату зерно,
Зерно бурмицкое катилось;
Как с алым яхонтом оно,
Катяся, вместе очутилось, —
Мне вышла песня. Также я
На месяц в зеркало смотрела:
Но тмился он, и я робела;
В нем будто черная змея,
Клубясь, к себе меня манила;
Бежать я бросилась домой,
От страха зеркало разбила, —
И кто-то всё гнался за мной!
13
Нет, не венчаться мне! Могила,
Могила ранний мой удел!
Мой светлый призрак улетел,
И смерть меня бы не страшила,
И сладко б я в земле сырой
Уснула, здесь, с моей родной!
Но, путник, как не ужаснуться?
Придет пора нам всем проснуться;
Священник говорит: пойдут
Все из гробов на божий суд!
Как там без друга я предстану?
Меня сожжет моя вина!
Но боле за него страшна
Мне грешных доля. Ни обману,
Ни лести хитрой места нет
В стране святой, где вечный свет.
О, если можно, пусть за друга
Его забытая подруга
Горит одна!..»
14
И дикий взор
Стремился к небу. Страх, укор,
Любовь, молитва в нем пылали;
Но мрак таинственной печали
Исчез, — и с новою мечтой
Она как будто бы очнулась,
Откинув кудри, улыбнулась,
И, с торопливостью живой,
Краснея, шепотом сказала:
«Ты не поверишь, я слыхала
Здесь от одной ворожеи,
Что мертвые гроба свои
В глухую полночь покидают
И всюду бродят и летают.
О! к белокаменной Москве
Тогда б и я, в полночной мгле,
С кладбища к милому носилась,
Не с тем чтоб мне ему пенять,
Не с тем чтоб друга испугать:
Я б в невидимку обратилась,
Дышала б в тишине ночной,
Как ландыш на полях весной;
Я б томным ропотом сказала:
«Не бойся, милый, это я,
Всё неразлучная твоя!» —
И тихо бы являться стала,
Не бледным, страшным мертвецом,
Холодной тенью гробовою,
Но в виде радостном моем,
Собой румяной, молодою
И с темно-русою косою —
Как перед ним я вечерком,
Бывало, пела и плясала
Или тайком к нему бежала
С клубникой, с свежим молоком.
Но если я и за могилой
Гонима тайною судьбой —
Когда забыл меня мой милый
И счастлив он теперь с другой, —
Я б мести ярой предалася,
Взыграло сердце бы мое,
Как острый пламень вкруг нее
Я б трижды, путник, обвилася!..»
15
И голос замер на устах.
Взбунтована мечтой ревнивой,
Она дрожит; в ее очах
Сверкает блеск любви строптивой.
Невольно разделял я с ней
Души угрюмое волненье.
Был страшен мрак ее речей;
Но быстрый призрак прежних дней
Вдруг озарил ее смятенье, —
Так ночью бурною волна
Кипит во мгле и с пеной хлещет;
Проглянет месяц — и она
Опять, мятежная, заблещет.
16
«Но ты жестокою меня
Не называй, о путник! я
Уловкой злою на разлуку
Осуждена, быть может, с ним, —
Пойми ж мой страх и сердца муку!
Он мой, он должен быть моим —
Порука бог! Я не рабою
На труд тяжелый рождена,
Хоть в низкой доле, хоть бедна...
Но то не горе, что судьбою
Родным полям возвращена:
На них цвела я без кручины,
Чиста, как ручеек долины;
Был светел день, отраден сон,
Не знала слез. Явился он:
Пропало всё! Родня, чужие,
Все мне пеняют, все бранят!
Когда б ты знал, что говорят!
Крестьянки грубые, простые
Со мной встречаться не хотят!
17
И правда их: не та я стала,
Какою прежде я была:
Печаль мне на сердце напала,
И тма все думы облегла!
Что вижу я — не замечаю!
Что скажут мне — я забываю!
Мой ум лукавым отравлен!
Мне жизнь мерещится как сон!
Но то, что мне, бывало, милый
Тихонько говорил, — ту речь
Умела я какой-то силой
В туманной памяти сберечь.
Его речам — хоть им не сбыться —
Как в душу мне не зарониться!..
Берет ли смех, томит ли грусть, —
Я всё твержу их наизусть,
И затвердила слово в слово;
И всё мне в них как будто ново.
Там, в роще темной, при луне,
Вот что сказал неверный мне:
«Зачем, в деревне расцветая,
Моя лилея полевая,
Несешь ты нужду и труды?
Мила ты, прелесть молодая,
Светлее утренней звезды!
Не знаю сам, но я тобою,
Прекрасный друг, обворожен!
С тобой не перстнем, а душою,
Моя невеста, обручен!
Люби меня!..» — И я любила!
Забыла я отца и мать;
Девичью совесть погубила,
В Москву хотела с ним бежать;
Но не Москвой с ее весельем
И не жемчужным ожерельем
Меня красавец обольстил.
Скажи: нет, он не изменил?
18
Бывало, только тень ночная
Оденет дальний небосклон,
Замолкнет песня плясовая,
И все пойдут на тихий сон, —
А я, украдкой от родимой,
Бегу одна в лесок любимый.
Но в тот лесок ходила я
Не с тем чтоб слушать соловья,
Не с тем чтоб небом любоваться,
Когда в нем звезды загорятся:
В сени берез, во тме ночей,
Моя звезда, мой соловей —
Всё он один! — И как, бывало,
Как сердце билось, замирало,
Когда, в полночной тишине,
Я жду его, дохнуть не смею.
Дрожу, то вспыхну, то хладею —
И он идет! — И, как во сне,
Исчезло всё! — Стыдом, тоскою
Я с той поры сокрушена;
И все смеются надо мною;
И я — Безумной названа.
Но если б то, что миновалось,
Опять к нам, бедным, возвращалось, —
В груди стеснила б я тоску,
Мой стыд и горе утаила —
И, страх сказать духовнику,
Опять бы в рощу я ходила!»
И, покраснев, она лицо
Рукой стыдливо закрывала
И долго молча целовала
Ее сгубившее кольцо.
19
Но вдруг, окинув беглым взглядом
Дорогу, даль, кладбище, храм, —
Она вздрогнула; слезы градом
Катились по ее щекам,
И буря тайного страданья
Волнует грудь сильней, сильней —
Как будто ангел упованья,
Мелькнув, навек простился с ней.
И молвил я: «Ты убиваешь
Себя напрасною тоской.
Он жив, он будет здесь — с тобой!
О чем же слезы проливаешь?»
20
— «Нет, путник добрый, нет! поверь:
Когда б я знала, что разбойник...
Что прорубь темная... что зверь...
Что нет его... что он покойник...
Так что же? Золотым венцом
Нельзя венчаться с мертвецом, —
Но я бы с ним не разлучилась:
Я б в белый саван нарядилась,
Тихонько в гроб к нему легла —
Навек моим бы назвала!
У бога правда — не земная!
Его закон — любовь святая;
А я без слез не знаю дня.
Отрада сердцу за могилой!
Ты мне сказал, что жив мой милый?
Он жив, хорош — не для меня!
И может быть, давно с другою
Злодей смеется надо мною!
И страшно мне, что, может быть,
Его не стану я любить!
21
На белом свете мне скитаться
Зачем? томиться, горевать,
В укорах совести бояться
То позабыть, что вспоминать
Так мило мне. — Заря ль алеет
На радость всем, — а я проснусь
И жду его — и не дождусь,
И всё кругом меня темнеет;
Ночные ль звезды зажжены,
И томны очи я закрою, —
Но мне и сонной нет покою...
Какая ночь! какие сны!
То на коне его видаю;
Бегу за ним — не догоняю!
То между им и между мной
Овраг с тернистою травой.
Но, путник, ах! всех снов страшнее
Мой вещий, мой последний сон:
Под ивой темной, вижу, он
Со мной один — милей, нежнее,
Нет, никогда он не бывал,
И как божился, как ласкал!
Я в нем жила! я им дышала!