Всё спит кругом; лишь воют рощи,
И Гелы тень во мгле ревет:
Не страшны мне призрАки нощи,
Мой меч скользит по влаге вод!
Сижу на бреге ярых вод.
Страшися, враг, беги стрелою!
Ни меч, ни щит уж не спасет
Тебя с восставшею зарею…
Мой меч скользит по влаге вод!
Сижу на бреге ярых вод.
Мне ревность сердце раздирает:
Супруга, бойся! День придет,
И меч отмщенья заблистает!..
Но он скользит по влаге вод.
Сижу на бреге шумных вод.
Всё спит кругом; лишь воют рощи,
Лишь Гелы тень во мгле ревет:
Не страшны мне призрАки нощи,
Мой меч скользит по влаге вод!»
Батюшков сделал свой перевод со второго издания поэмы Парни, напечатанного в 1808 г. и значительно отличавшегося от ее первого издания, которое вышло в 1802 г. По поводу этого перевода возникла ожесточенная полемика между Батюшковым и Гнедичем, отрицательно относившимся к поэзии Парни, не соответствовавшей его взглядам на искусство, которое, по его мнению, должно было быть посвящено «важным» предметам. Батюшков, со своей стороны, утверждал, что «поэма Парни прекрасна», и указывал на оригинальность и художественность своего перевода. «Кажется, перевод мой не хуже подлинника», — писал он Гнедичу (Соч., т. 3, стр. 113–114), а в другом письме к нему говорил о переводе: «Эти стихи написаны очень хорошо, сильно…, они меня достойны» (Соч., т. 3, стр. 117). Оба поэта остались на своих позициях.
Вои — воины.
Рамена — плечи.
Скальд*
Впервые — «Известия Академии наук СССР», Отделение литературы и языка, 1955, т. 14, вып. 4, стр. 364–365, по автографу ПД. Стихотворение представляет собой очень вольную обработку начала первой песни поэмы Парни «Иснель и Аслега». Превращая отрывок в самостоятельное художественное произведение, Батюшков исключает находящиеся в начале первой песни слова о героях поэмы Иснеле и Аслеге и заменяет их упоминанием о других героях оссиановского цикла (Оскаре и Элое). По всей вероятности, это произведение относится к тому периоду, когда Батюшков работал над «Сном воинов». Так как бумага, на которой написано стихотворение, имеет водяной знак 1809 г., датируем его между 1809 и 1811 гг.
На смерть супруги Ф.Ф. Кокошкина*
Впервые — ССП, ч. 1, стр. 138–139. С исправлением ст. 7 — ПРП, ч. 6, стр. 62–63, где имеет заглавие: «К Ф. Ф. Кокошкину (на смерть его супруги)». Печ. по «Опытам», стр. 84–85. Эпиграф — из 10-го сонета Петрарки на смерть Лауры.
Супруга Ф. Ф. Кокошкина — рано умершая Варвара Ивановна Кокошкина, урожденная Архарова (1786–1811), жена знакомого Батюшкова, поэта-дилетанта, переводчика и театрального деятеля Федора Федоровича Кокошкина (1773–1838)
Тисы — вечнозеленые хвойные деревья и кустарники.
<Н.И. Гнедичу> («Сей старец, что всегда летает…»)*
Впервые — PC, 1883, т. 38, № 5, стр. 345. Стихи находятся в письме Батюшкова к Гнедичу от 27 ноября — 5 декабря 1811 г. Написаны по поводу именин Гнедича (Соч., т. 3, стр. 163). К последнему стиху, заключающему пожелания «любви и счастья», Батюшков прибавил: «Вот мое желание: оно одинаково и в прозе, и в стихах» (там же, стр. 164).
<Отрывок из XXXIV песни «Неистового Орланда»>*
Перевод из поэмы Лодовико Ариосто (1474–1553) «L’Orlando Furioso». Впервые — PC, 1883, т. 38, № 5, стр. 338. Стихи находятся в письме Батюшкова к Гнедичу от 29 декабря 1811 г. Здесь Батюшков сообщал Гнедичу: «Я… перевел вчерась листа три из Ариоста, посягнул на него в первый раз в жизни». Как свидетельствует указанное письмо, Батюшков в это время переводил «целую песнь» (34-ю) «Неистового Орланда», и его смущало, что шутливое снижение евангельских образов в поэме Ариосто может помешать появлению перевода в печати. «У нас это вовсе не годится, а если мне не веришь, то загляни в цензурный комитет», — писал он Гнедичу (Соч., т. 3, стр. 171). Замысел переводов из «Неистового Орланда» возник у Батюшкова еще в 1810 г. В письме к Вяземскому от 29 июля 1810 г. он говорил, что хочет перевести «несколько отрывков» из Ариосто, «которого еще нет вовсе на русском, ибо перевод, который сделан с французского, так похож на оригинал, как Батонди <итальянец, живший в доме Вяземского> на честного человека» (ЦГАЛИ). Впоследствии, в 1817 г., Батюшков перевел прозой конец 23-й и начало 24-й песни поэмы Ариосто и с заглавием «Исступление Орланда» напечатал этот перевод (в ВЕ, 1817, № 17–18, стр. 17–29). См. также на стр. 237 батюшковское «Подражание Ариосту». Творчество итальянского поэта Батюшков анализировал в статье «Ариост и Тасс» (1815), подчеркивая вольнолюбивые мотивы в произведениях Ариосто, который «писал, что хотел, против пап» (Соч, т. 2, стр. 151).
Тир — см. стр. 278.
Багрец — ярко-красная краска.
Дурачься, смертных род, в луне рассудок твой! В 34-й песне «Неистового Орланда» рассказывается о том, как один из героев, Астольф, находит на луне рассудок, потерянный его отцом. После этой строки в письме Батюшкова к Гнедичу, содержащем перевод, следовали слова: «Вот тебе образчик и моего дурачества: стихи из Ариоста» (Соч., т. 3, стр. 170). Когда в 1817 г. Батюшков задумал издание переводов из итальянских писателей в двух томах, он включил в его проспект «Бешенство Орланда» (т. е. переведенный им эпизод «Исступление Орланда») и «Путешествие в Луну» с заметкой: «Это составит нечто целое» (там же, стр. 423). Неизвестно, сделал ли Батюшков перевод «Путешествия в Луну» или только его задумал. Все свои прозаические переводы из итальянских писателей Батюшков хотел объединить в книгу «Пантеон итальянской словесности» (см.: «Отчет Публичной библиотеки за 1895 г.» СПб, 1898. Приложение, стр. 22).
Филомела и Прогна (Из Лафонтена)*
Вольный перевод басни Лафонтена «Philomèle et Progné». Впервые — ВЕ, 1811, № 23, стр. 186–187. В «Опыты» не вошло. Сюжет был заимствован Лафонтеном у греческого баснописца Бабрия (II в. до н. э.). Вяземский нашел басню слабой и усмотрел в ней автобиографические мотивы. Батюшков ответил ему, что басня написана «хорошо» и что он «нисколько не метил на себя» (Соч., т. 3, стр. 167). Однако Вяземский верно уловил сходство основного психологического тона басни с настроениями поэта, чувствовавшего себя гонимым и обойденным.
Фракия — в древности так называли считавшиеся холодными и суровыми земли, лежащие к северу от Греции.
Дружество*
Вольный перевод из древнегреческого лирика Биона (II в. до н. э). Впервые — «С.-Петербургский вестник», 1812, № 2, стр. 166, с подзаголовком: «Из Биона». Не знавший древнегреческого языка Батюшков познакомился со стихотворением Биона, вероятно, по русскому переводу, помещенному в издании Н. Ф. Кошанского «Цветы греческой поэзии» (М., 1811).
Хор для выпуска благородных девиц Смольного монастыря*
Впервые — «Опыты», стр. 169–171. Из нового издания «Опытов» Батюшков решил «Хор» исключить, но потом все же оставил его, написав: «NB. Вычеркнуто ошибкою — печатать». «Хор», который заключает редко встречающиеся у Батюшкова монархические мотивы, несомненно, сочинен по официальному заказу.
Мои пенаты. Послание Жуковскому и Вяземскому*
Впервые — ПРП, ч. 1, стр. 55–69. Печ. по «Опытам», стр. 121–137. Автограф — ГПБ. В сборниках А. Н. Афанасьева (см. о нем стр. 283) и П. А. Ефремова (ПД), а также в Тургеневской тетради (ПД) есть следующие варианты:
стихи 131–141:
О Лила, друг мой милый,
Душа души моей!
Тобою век унылый,
Средь шума и людей,
Среди уединенья,
Средь дебрей и лесов,
Средь скучного томленья
Печали и трудов,
Тобой, богиня, ясен!
И этот уголок
Не будет одинок!
стихи 164–170:
Спускайтеся ко мне!
Пусть тени и призраки
Любимых мне певцов,
Разрушив тлен и мраки
Эреба и гробов,
Как жители эфирны,
Воздушною стезей
Вариант ст. 189–196, по-иному характеризующий Карамзина:
Пером из крыльев Леля
Здесь пишет Карамзин,
Преемник Мармонтеля,
В таблицах мнемозин
Любовны приключенья
Девиц и светских дам
И сладки откровенья
Чувствительным сердцам.
В автографе послания после ст. 200 есть следующие зачеркнутые строки, также относящиеся к Карамзину:
Всегда внушенный чувством,
Умел он позлатить
Оратора искусством
Повествованья нить
И в слоге плавном слить
Всю силу Робертсона
И сладость Ксенофона;
Аттической пчелы,
Волшебной…
Направив послание Жуковскому и Вяземскому, Батюшков просил их сделать замечания, которые и были присланы (Соч., т. 3, стр. 178 и 183–184). Батюшков радовался тому, что друзьям понравилось его послание (Соч., т. 3, стр. 184), тем более что он видел в нем недостатки, в частности считал «конец живее начала» (Соч., т. 3, стр. 153). Первоначально послание называлось «К пенатам». Батюшков так объяснял это заглавие в письме к Вяземскому от 10 мая 1812 г.: «Я назвал послание свое посланием „К пенатам“, потому что их призываю в начале, под их покровительство зову к себе в гости и друзей,