Неизбежную встретить разлуку…
1882
«Темно грядущее… Пытливый ум людской…»*
Темно грядущее… Пытливый ум людской
Пред тайною его бессильно замирает:
Кто скажет – день ли там мерцает золотой
Иль новая гроза зарницами играет?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Напрасно человек в смятеньи и тоске
Грядущие века пытливо вопрошает.
Кто понял этот свет, блеснувший вдалеке, –
Заря ли там зажглась, зарница ли мерцает?
1882
«С пожелтелых клавиш плачущей рояли…»*
С пожелтелых клавиш плачущей рояли,
Под ее больными, дряхлыми руками,
Поднимались звуки, страстно трепетали
И вились над ней заветными тенями…
Чудные ей в звуках виделись картины!..
Вся отдавшись им, она позабывала,
Что ее чело изрезали морщины,
Что прожитой жизни не начать сначала…
В жалком, старом теле силою искусства,
Как в цветке, ожившем с солнцем и весною,
Пылко разгорались молодые чувства,
Проходя по сердцу лаской и грозою…
И мечтался зал ей, блещущий огнями,
И в толпе, объятой мертвой тишиною,
Он, ее избранник, с темными кудрями,
С ясною улыбкой, с любящей душою…
И мечталось ей, что вновь к ней возвратились
Красота и свежесть…
1882
«Ни звука в угрюмой тиши каземата…»*
Ни звука в угрюмой тиши каземата,
Уснул у тяжелых дверей часовой.
Нева, предрассветной дремотой объята,
Зеркальною гладью лежит за стеной.
По плитам сырого, как склеп, коридора
Не слышно привычных дозорных шагов,
И только с белеющей башни собора
Доносится бой отдаленных часов.
Внимая им, узник на миг вспоминает,
Что есть еще время, есть ночи и дни,
Есть люди, которым и солнце сияет
И звезды свои зажигают огни;
Что он еще жив, хоть сознанье и силы
Слабеют в нем с каждым угаснувшим днем,
И что эти плиты – не плиты могилы,
А плиты тюрьмы, позабывшейся сном.
Кого ж стерегут эти тихие воды,
Гремящая сталь заостренных штыков,
И крепкие двери, и душные своды,
И тяжкие звенья позорных оков?
Ответьте, не мучьте… Душа изнывает!
И пусть – если люди бездушно молчат –
Мне плеском и шумом Нева отвечает
И мертвые камни проклятьем гремят…
Кровавая повесть! Позорная повесть!
На суд перед гневной отчизной твоей,
Холопская наглость, продажная совесть
И зверская тупость слепых палачей!
И ты, повелитель, как заяц трусливый,
Дрожащий на дедовском троне своем,
На суд беспощадный, на суд справедливый
С руками в крови и…
1882
«Ты, для кого еще и день в лучах сияет…»*
Ты, для кого еще и день в лучах сияет,
И ночь в венце из звезд проходит в небесах,
Кому дышать и жить ни ужас не мешает,
Ни низкий свод тюрьмы, ни цепи на руках, –
Из каменных гробов, и душных и зловонных,
Из-под охраны волн, гранита и штыков
Прими, свободный брат, привет от осужденных,
Услышь, живущий брат, призывы мертвецов!
Да, мы погребены, мы отняты врагами
У нашей родины, у близких и друзей,
Мы клеймены огнем, изорваны кнутами,
Окружены толпой злорадных палачей…
Пускай же эта песнь, как звук трубы сигнальной,
От нас домчится в мир и грянет по сердцам,
И будет нам она – молитвой погребальной,
А вам – еще живым – ступенью к лучщим дням!
1882
Ночью («Пусть плачет и стонет мятежная вьюга…»)*
Пусть плачет и стонет мятежная вьюга
И волны потока угрюмо шумят:
В них скорбное сердце почуяло друга,
В них те же рыданья и стоны звучат.
Мне страшно затишье… В бессонные ночи.
Когда, как могила, природа молчит,
Виденья минувшего смотрят мне в очи
И прошлая юность со мной говорит,
О, эти виденья!.. Сурово, жестоко
Они за измену былую казнят
И в бедную душу глубоко-глубоко
Своим негодующим взором глядят.
Она беззащитна!.. Слова оправданья –
Бессильны пред правдой немых их речей,
И некому высказать эти страданья,
И некуда скрыться от этих очей!
Когда же осенняя вьюга бушует
И бьется поток беспокойной волной,
Мне кажется – мать надо мною тоскует
И нежно мне шепчет: «Усни, дорогой!»
1882
«О, если б только власть сказать душе…»*
О, если б только власть сказать душе: «Молчи!
Не рвись вперед, не трепещи любовью,
За братьев страждущих в удушливой ночи
Не исходи по капле кровью!
Не стоит жалкий мир ни жертв, ни слез…
Бессильна мысль твоя, и лгут твои стремленья, –
Ищи ж и для себя благоуханных роз,
Забудься же и ты в позоре наслажденья».
Но чуткая душа не слушает ума,
Не верит выводам, проверенным годами,
И ждет – всё ждет, что дрогнут ночь и тьма
И хлынет мощный свет горячими волнами!..
1882
«Мы спорили долго – до слез напряженья…»*
Мы спорили долго – до слез напряженья…
Мы были все в сборе и были одни;
А тяжкие думы, тоска и сомненья
Измучили всех нас в последние дни…
Здесь, в нашем кругу, на свободное слово
Никто самовластно цепей не ковал,
И слово лилось и звучало сурово,
И каждый из нас, говоря, отдыхал…
Но странно: собратья по общим стремленьям
И спутники в жизни на общем пути, –
С каким недоверьем, с каким озлобленьем
Друг в друге врага мы старались найти!..
Не то же ли чувство нас всех согревало –
Любовь без завета к отчизне родной,
Не то же ли солнце надежды сияло
Нам в жизни, окутанной душною мглой?..
Печально ты нашему спору внимала…
Порою, когда я смотрел на тебя,
Казалось мне, будто за нас ты страдала
И что-то сказать нам рвалася, любя;
Ночь мчалась… За белым окном разгорался
Рассвет… Умирала звезда за звездой…
Свет лампы, мерцая, краснел и сливался
С торжественным блеском зари золотой.
И молча тогда подошла ты к рояли,
Коснулась задумчиво клавиш немых,
И страстная песня любви и печали,
Звеня, из-под рук полилася твоих…
Что было в той песне твоей, прозвучавшей
Упреком и грустью над нашим кружком
И сердце мое горячо взволновавшей
И чистой любовью и жгучим стыдом, –
Не знаю… Бессонная ночь ли сказалась,
Больные ли нервы играли во мне, –
Но грудь от скопившихся слез подымалась,
Минута – и хлынули страстно оне…
Как будто бы кто-то глубоко правдивый
Вошел к нам, озлобленным, жалким, больным,
И стал говорить – и воскресший, счастливый
Кружок наш в восторге замолк перед ним.
Поддельные стоны, крикливые фразы,
Тщеславье, звучавшее в наших речах, –
Всё то, что дыханьем незримой заразы
Жизнь сеет во всех, даже в лучших сердцах,
Всё стихло – и только одно лишь желанье,
Один лишь порыв запылал в нас огнем –
Отдаться на крест, на позор, на страданье,
Но только бы дрогнула полночь кругом!..
О друг мой, нам звуки твои показали
Всю ложь в нас, до них – незаметную нам,
И крепче друг другу мы руки пожали,
С зарей возвращаясь, к обычным трудам. –
1882
Грезы («Когда, еще дитя, за школьною стеною…»)*
Посвящается Алексею Николаевичу Плещееву
Когда, еще дитя, за школьною стеною,
С наивной дерзостью о славе я мечтал,
Мне в грезах виделся пестреющий толпою,
Высокий, мраморный, залитый светом зал…
Был пир – веселый пир в честь юной королевы,
И в замке ликовал блестящий круг гостей:
Сюда собрались все прекраснейшие девы
И весь железный сонм баронов и князей…
День промелькнул в чаду забав и развлечений:
Рога охотников звучали по лесам,
И много горных серн и царственных оленей
Упало жертвами разгоряченным псам.
А ночью дан был бал… Сияющие хоры
Гремели музыкой… меж мраморных колонн
Гирлянды зелени сплеталися в узоры,
И зыблилась парча девизов и знамен…
Всю ночь один другим сменялись менуэты,
Под звуки их толпа скользила и плыла,
И отражали шелк, и фрезы, и колеты
С карниза до полу сплошные зеркала…
Но близок уж рассвет, и гости утомились:
«Певца, – зовут они, – пусть выйдет он вперед!
Чтоб пир наш увенчать, чтоб всем мы насладились,
Пусть песню старины пред нами он споет!»
И, робкий паж, вперед я выступил… Смиренно
Пред королевой я колено преклонил,