Над могилой И. С. Тургенева*
Тревожные слухи давно долетали;
Беда не подкралась к отчизне тайком, –
Беда шла открыто, мы все ее ждали,
Но всех взволновал разразившийся гром:
И так уж немного вождей остается,
И так уж безлюдье нас тяжко гнетет,
Чье ж сердце на русскую скорбь отзовется,
Чья мысль ей укажет желанный исход?..
Больной и далекий, в последние годы
Немного ты дал нам, учитель и друг:
Понять наши стоны и наши невзгоды
Тебе помешал беспощадный недуг.
Но жил ты – и верилось в русскую силу,
И верилось в русской души красоту, –
Сошел, побежденный страданьем, в могилу –
И нет тебе смены на славном посту.
Не здесь, не в мерцаньи свечей погребальных,
Не в пестрой толпе, не при громе речей,
Не в звуках молитв заунывно-печальных
Поймем мы всю горечь утраты своей, –
Поймем ее дома, поймем над строками
Высоких и светлых творений твоих,
Заслышав, как сердце трепещет слезами –
Слезами восторга и чувств молодых!..
И долго при лампе вечерней порою,
За дружным и тесным семейным столом,
В студенческой келье, в саду над рекою,
На школьной скамейке и всюду кругом –
Знакомые будут мелькать нам страницы,
Звучать отголоски знакомых речей
И, словно живые, вставать вереницы
Тобою воссозданных русских людей!..
Сентябрь 1883
Цветы*
Я шел к тебе… На землю упадал
Осенний мрак, холодный и дождливый…
Огромный город глухо рокотал,
Шумя своей толпою суетливой;
Загадочно чернел простор реки
С безжизненно-недвижными судами,
И вдоль домов ночные огоньки
Бежали в мглу блестящими цепями…
Я шел к тебе, измучен трудным днем,
С усталостью на сердце и во взоре,
Чтоб отдохнуть перед твоим огнем
И позабыться в тихом разговоре;
Мне грезился твой теплый уголок,
Тетради нот и свечи на рояли,
И ясный взгляд, и кроткий твой упрек
В ответ на речь сомненья и печали, –
И я спешил… А ночь была темна…
Чуть фонарей струилося мерцанье…
Вдруг сноп лучей, сверкнувших из окна,
Прорезав мрак, привлек мое вниманье:
Там, за зеркальным, блещущим стеклом,
В сияньи ламп, горевших мягким светом,
Обвеяны искусственным теплом,
Взлелеяны оранжерейным летом, –
Цвели цветы… Жемчужной белизной
Сияли ландыши… алели георгины,
Пестрели бархатцы, нарциссы и левкой,
И розы искрились, как яркие рубины…
Роскошные, душистые цветы, –
Они как будто радостно смеялись,
А в вышине латании листы;
Как веера, над ними колыхались!..
Садовник их в окне расставил напоказ.
И за стеклом, глумясь над холодом и мглою,
Они так нежили, так радовали глаз,
Так сладко в душу веяли весною!..
Как очарованный стоял я пред окном:
Мне чудилось ручья дремотное журчанье,
И птиц веселый гам, и в небе голубом
Занявшейся зари стыдливое мерцанье;
Я ждал, что ласково повеет ветерок,
Узорную листву лениво колыхая,
И с белой лилии взовьется мотылек,
И загудит пчела, на зелени мелькая…
Но детский мой восторг сменился вдруг стыдом:
Как! В эту ночь, окутанную мглою,
Здесь, рядом с улицей, намокшей под дождем,
Дышать таким бесстыдным торжеством,
Сиять такою наглой красотою!..
К чему бессилен ты, осенний вихрь? К чему
Не можешь ты сломить стекла своим дыханьем,
Чтоб в этот пошлый рай внести и смерть и тьму
И разметать его во прах с негодованьем?
Ты помнишь, – я пришел к тебе больной…
Ты ласк моих ждала – и не дождалась:
Твоя любовь казалась мне слепой,
Моя любовь – преступной мне казалась!..
1883
«Опять вокруг меня ночная тишина…»*
Опять вокруг меня ночная тишина.
Опять на серебро морозного окна
Бросает лунный свет отлив голубоватый,
И в поздний час ночной, перед недолгим сном,
Сижу я при огне, склонясь над дневником,
Тревогою, стыдом и ужасом объятый.
Таких, как этот день, минувший без следа,
Растратил много я в последние года, –
Но их в мою тетрадь я заносить боялся:
Больную мысль страшил растущий их итог…
Так медлит счет свести неопытный игрок,
С отчаяньем в груди сознав, что проигрался…
Сегодня совесть мне отсрочки не дает…
За что, что сделал я?.. За что меня гнетет
Мое минувшее, как память преступленья?
Я жил, как все живут, – как все, я убивал
Бесцельно день за днем и рабски отгонял
Укоры разума, и думы, и сомненья!
Я жил, как все живут, – а в этот час ночной,
Быть может, я один с мучительной тоской
В тайник души моей спускаюсь беспристрастно.
И тихо всё вокруг, и за моим окном,
Окованный луны холодным серебром,
Недвижный город спит глубоко и бесстрастно.
1883
Муза*
Посвящается Д. С. Мережковскомуперед взором моим
Долго муза, таясь, перед взором моим
Не хотела поднять покрывала
И за флером туманным, как жертвенный дым,
Чуждый лик свой ревниво скрывала;
Пылкий жрец, я ни разу его не видал,
И в часы вдохновенья ночного
Только голос богини мне нежно звучал
Из-под траурных складок покрова;
Но под звуки его мне мечта создала
Яркий образ: за облаком флера
Я угадывал девственный мрамор чела
И огонь вдохновенного взора;
Я угадывал темные кольца кудрей,
Очерк уст горделивый и смелый,
Благородный размах соболиных бровей
И ресниц шелковистые стрелы…
И взмолился я строгой богине: «Открой,
О, открой мне черты дорогие!..
Я хочу увидать тот источник живой,
Где рождаются песни живые;
Не таи от меня молодого лица,
Сбрось покров свой лилейной рукою
И, как солнцем, согрей и обрадуй певца
Богоданной твоей красотою!..»
И богиня вняла неотступным мольбам
И, в минуту свиданья, несмело
Уронила туманный покров свой к ногам,
Обнажая стыдливое тело;
Уронила – и в страхе я прянул назад…
Воспаленный, завистливый, злобный, –
Острой сталью в глаза мне сверкнул ее взгляд,
Взгляд, мерцанью зарницы подобный!..
Было что-то зловещее в этих очах,
Отененных вокруг синевою…
Серебрясь, седина извивалась в кудрях,
Упадавших на плечи волною;
На прозрачных щеках нездоровым огнем
Блеск румянца, бродя, разгорался, –
И один только голос дышал торжеством
И над тяжким недугом смеялся…
И звучал этот голос: «Певец, ты молил,
Я твои услыхала молитвы:
Вот подруга, с которой ты гордо вступил
На позорище жизненной битвы!
О, слепец!.. Красотой я сиять не могла:
Не с тобой ли я вместе страдала?
Зависть первые грезы твои родила,
Злоба первую песнь нашептала…
Одинокой печали непонятый крик,
Слезы горя, борьбы и лишенья –
Вот моя колыбель, вот кипучий родник,
Блеск и свет твоего вдохновенья!..»
1883
«Не вини меня, друг мой, – я сын наших дней…»*
Не вини меня, друг мой, – я сын наших дней,
Сын раздумья, тревог и сомнений:
Я не знаю в груди беззаветных страстей,
Безотчетных и смутных волнений.
Как хирург, доверяющий только ножу,
Я лишь мысли одной доверяю, –
Я с вопросом и к самой любви подхожу
И пытливо ее разлагаю!..
Ты прекрасна в порыве твоем молодом,
С робкой нежностью первых признаний,
С теплой верой в судьбу, с детски ясным челом
И огнем полудетских лобзаний;
Ты сильна и горда своей страстью, – а я…
О, когда б ты могла, дорогая,
Знать, как тягостно борется дума моя
С обаяньем наставшего рая,
Сколько шепчет она мне язвительных слов,
Сколько старых могил разрывает,
Сколько прежних, развеянных опытом снов
В скорбном сердце моем подымает!..
1883
«Окрыленным мечтой сладкозвучным стихом…»*
Окрыленным мечтой сладкозвучным стихом
Никогда не играл я от скуки.
Только то, что грозой пронеслось над челом,
Выливал я в покорные звуки.
Как недугом, я каждою песнью болел,
Каждой творческой думой терзался;
И нередко певца благодатный удел
Непосильным крестом мне казался.
И нередко клялся я навек замолчать,
Чтоб с толпою в забвении слиться, –
Но эолова арфа должна зазвучать,
Если вихрь по струнам ее мчится.
И не властен весною гремучий ручей
Со скалы не свергаться к долине,
Если солнце потоками жгучих лучей
Растопило снега на вершине!..
1883