То с важным видом обходил наряд,
То шел на стрельбы, то на рубку лозы.
Он сразу словно весь помолодел:
Стоял ровнее, шел – не спотыкался,
Как будто шкуру новую надел,
В живой воде как будто искупался!
В вечерний час, когда закат вставал,
Трубы пронесся серебристый звон:
То навсегда деревню покидал,
Пыля проселком, конный эскадрон.
«Марш-марш!» И только холодок в груди,
Да ветра свист, да бешеный карьер!
И разом все осталось позади:
Дома, сады и конь Пенсионер.
Зарянка
С вершины громадной сосны спозаранку
Ударил горячий, веселый свист.
То, вскинувши клюв, как трубу горнист,
Над спящей тайгою поет зарянка.
Зарянкой зовется она не зря;
Как два огонька и зимой, и летом
На лбу и груди у нее заря
Горит, не сгорая, багряным цветом.
Над чащей, где нежится тишина,
Стеклянные трели рассыпав градом,
– Вставайте, вставайте! – звенит она. –
Прекрасное – вот оно, с вами рядом!
В розовой сини – ни бурь, ни туч,
Воздух, как радость, хмельной и зыбкий.
Взгляните, как первый веселый луч
Бьется в ручье золотою рыбкой.
А слева в нарядах своих зеленых
Цветы, осыпанные росой,
Застыли, держа на тугих бутонах
Алмазно блещущие короны
И чуть смущаясь своей красой!
А вон, посмотрите, как свежим утром
Речка, всплеснув, как большой налим,
Смеется и бьет в глаза перламутром
То красным, то синим, то золотым!
И тотчас над спящим могучим бором,
Как по команде, со всех концов
Мир отозвался стозвонным хором
Птичьих радостных голосов.
Ветер притих у тропы лесной,
И кедры, глаза протерев ветвями,
Кивнули ласково головами:
– Пой же, заряночка! Пой же, пой!
Птицы в восторге. Да что там птицы!
Старый медведь и ворчун барсук,
Волки, олени, хорьки, лисицы
Стали, не в силах пошевелиться,
И пораженно глядят вокруг.
А голос звенит горячо и смело,
Зовя к пробужденью, любви, мечте,
Даже заря на пенек присела,
Заслушавшись песней о красоте.
Небо застыло над головой,
Забыты все битвы и перебранки,
И только лишь слышится: – Пой же, пой!
Пой, удивительная зарянка!
Но в час вдохновенного озаренья
В жизни художника и певца
Бывает такое порой мгновенье,
Такое ярчайшее напряженье,
Где сердце сжигается до конца.
И вот, как в кипящем водовороте,
Где песня и счастье в одно слились,
Зарянка вдруг разом на высшей ноте
Умолкла. И, точно в крутом полете,
Как маленький факел упала вниз.
А лес щебетал и звенел, ликуя,
И, может, не помнил уже никто
О сердце, сгоревшем дотла за то,
Чтоб миру открыть красоту земную…
Сгоревшем… Но разве кому известно,
Какая у счастья порой цена?
А все-таки жить и погибнуть с песней
Не многим такая судьба дана!
Дачники
Брызгая лужами у ворот,
Ветер мчит босиком по улице.
Пригорок, как выгнувший спину кот,
Под солнцем в сонной дремоте щурится.
Радость взрослых и детворы!
Долой все задачи и все задачники!
Да здравствуют лодки, грибы, костры!
И вот из города, из жары
С шумом и грохотом едут дачники.
Родители любят своих ребят
И, чтобы глаза малышей блестели,
Дарят им кошек, птенцов, щенят,
Пускай заботятся и растят.
Хорошему учатся с колыбели!
И тащат щенята с ранней зари
С хозяев маленьких одеяла.
Весь день раздается: – Служи! Замри! –
Нет, право же, что там ни говори,
А добрых людей на земле немало!
Ветер колючий листву сечет
И, по-разбойничьи воя, кружит,
Хлопья седые швыряет в лужи
И превращает их в ломкий лед.
Сады, нахохлившись, засыпают,
В тучи закутался небосклон.
С грохотом дачники уезжают,
Машины, простудно сопя, чихают
И рвутся выбраться на бетон.
И слышат только седые тучи
Да с крыш галдящее воронье,
Как жалобно воет, скулит, мяучит
На дачах брошенное зверье.
Откуда им, кинутым, нынче знать,
Что в час, когда месяц блеснет в окошке
(Должны же ведь дети спокойно спать!),
Родители будут бесстыдно лгать
О славной судьбе их щенка иль кошки.
Что ж, поиграли – и с глаз долой!
Кончилось лето, и кончились чувства.
Бездумно меняться вот так душой –
Непостижимейшее искусство!
А впрочем, «звери» и не поймут,
Сердца их все с тою же верой бьются.
Они на крылечках сидят и ждут
И верят, глупые, что дождутся…
И падает, падает до зари,
Как саван, снежное покрывало…
Конечно же, что там ни говори,
А «добрых» людей на земле немало!
Прощеное воскресенье
Кристине Асадовой
Пекут блины. Стоит веселый чад.
На масленицу – всюду разговенье!
Сегодня на Руси, как говорят,
Прощеное святое воскресенье!
И тут, в весенне-радужном огне,
Веселая, как утренняя тучка,
Впорхнула вместо ангела ко мне
Моя самостоятельная внучка.
Хохочет заразительно и звонко,
Способная всю землю обойти,
Совсем еще зеленая девчонка
И совершенно взрослая почти.
Чуть покружившись ярким мотыльком,
Уселась на диване и сказала:
– Сегодня День прощенья. Значит, в нем
Сплелись, быть может, лучшие начала.
И вот, во имя этакого дня,
Коль в чем-то провинилась, допускаю,
Уж ты прости, пожалуйста, меня. –
И, поцелуем сердце опьяня,
Торжественно:
– И я тебя прощаю!
– С древнейших лет на свете говорят,
Что тот, кто душам праведным подобен,
Тот людям окружающим способен
Прощать буквально все грехи подряд.
И, возбужденно вскакивая с места,
Воскликнула: – Вот я тебя спрошу
Не ради там какого-нибудь теста,
А просто для души. Итак, прошу!
Вот ты готов врагов своих простить?
– Смотря каких… – сказал я осторожно.
– Нет, ну с тобою просто невозможно!
Давай иначе будем говорить:
Ну мог бы ты простить, к примеру, ложь?
– Ложь? – я сказал. – Уж очень это скверно.
Но если лгун раскаялся, ну что ж,
И больше не солжет – прощу, наверно.
– Ну, а любовь? Вот кто-то полюбил,
Потом – конец! И чувства не осталось…
Простил бы ты?
– Пожалуй бы простил,
Когда б она мне искренне призналась.
– Ну, а теперь… Не будем говорить,
Кто в мире злей, а кто добрей душою.
Вопрос вот так стоит перед тобою:
А смог бы ты предательство простить?
Какой ответ сейчас я должен дать?
Вопрос мне задан ясно и солидно.
Как просто тем, кто может все прощать!
А я молчу… Мне нечего сказать…
Нет, не бывать мне в праведниках, видно!
Подмосковный рассвет
Кристине Асадовой
До чего ж рассвет сегодня звонок
В пенисто-вишневых облаках.
Он сейчас, как маленький ребенок,
Улыбнулся радостно спросонок
У природы в ласковых руках.
А внизу туман то валом катится,
То медведем пляшет у реки,
Ежится рябинка в легком платьице,
Спят, сутулясь, клены-старики.
Яркая зарянка в небо прямо
Золотую ввинчивает трель,
И с болот, как по сигналу, с гамом
Вскинулась гусиная метель.
Ни страшинки, а сплошная вера
В солнце, в жизнь и в доброту лесов.
И ни бурь, ни пули браконьера,
А лишь чистый, без границ и меры,
Густо-пряный аромат лугов.
И бежит по дачному порядку
Физкультурно-резвый ветерок,
То подпрыгнет, то пойдет вприсядку,
То швырнет, как бы играя в прятки,
В занавеску сонную песок.
Дверь веранды пропищала тонко,
И, сощурясь, вышла на крыльцо,
Как букетик, крошечка-девчонка,
В солнечных накрапушках лицо.
Вдоль перил две синие букашки
Что-то ищут важное, свое.
А у ног – смеющиеся кашки,
Огненные маки да ромашки,
Как на новом платьице ее!
И от этой буйной пестроты
Девочка смешливо удивляется:
То ль цветы к ней забрались на платьице,
То ли с платья прыгают цветы?
Стоголосо птахи заливаются,
В ореолах песенных горя,