– Сначала шутила все сгоряча…
Нелепо! От глупого аппендицита…
Сама ведь доктор… И дочь врача…
Слетая с деревьев, остатки лета
Кружатся, кружатся в безутешности…
Ну вот и окончилась повесть эта
О детстве моем и о первой нежности.
Все будет: и песня, и новые люди,
И солнце, и мартовская вода,
Но третьей встречи уже не будет,
Ни нынче, ни завтра и никогда…
Дома, как гигантские корабли,
Плывут за окошком, горя неярко,
Да ветер чуть слышно из дальней дали
Доносит оркестр из летнего парка…
Промчалось детство, ручьем прозвенев…
Но из ручьев рождаются реки.
И первая нежность – это запев
Всего хорошего в человеке.
И памятью долго еще сберегаются:
Улыбки, обрывки наивных фраз.
Ведь если песня не продолжается –
Она все равно остается в нас!
Нет, не гремели для нас соловьи.
Никто не познал и уколов ревности.
Ведь это не строки о первой любви,
А строки о первой и робкой нежности.
Лишь где-то плывут, различимые еле:
В далеком, прощальном жесте рука
Да два голубых-голубых огонька
В белесой, клубящейся мгле метели…
Петровна
Вьюга метет неровно,
Бьет снегом в глаза и рот,
И хочет она Петровну
С обрыва швырнуть на лед.
А та, лишь чуть-чуть сутулясь
И щеки закрыв платком,
Шагает, упрямо щурясь,
За рослым проводником.
Порой он басит нескладно:
– Прости уж… что так вот… в ночь.
Она улыбается: – Ладно!
Кто будет-то, сын иль дочь?
А утром придет обратно
И скажет хозяйке: – Ну,
Пацан! Да какой занятный,
Почти шестьдесят в длину.
Поест и, не кончив слова,
Устало сомкнет глаза…
И кажется, что готова
До завтра проспать! Но снова
Под окнами голоса.
Охотник ли смят медведем,
Рыбак ли попал в беду,
Болезнь ли подкралась к детям:
– Петровна, родная, едем!
– Сейчас я… Иду, иду!
Петровнушкой да Петровной
Не месяц, не первый год
Застенчиво и любовно
Зовет ее тут народ.
Хоть, надо сказать, Петровне
Нету и сорока,
Ей даже не тридцать ровно,
Ей двадцать седьмой пока.
В решительную минуту
Нервы не подвели,
Когда раздавали маршруты, –
Прямо из института
Шагнула на край земли.
А было несладко? Было!
Да так, что раз поутру
Поплакала и решила:
– Не выдержу. Удеру!
А через час от дома,
Забыв про хандру и страх,
Летела уже в санях
Сквозь посвист пурги к больному.
И все-таки было, было
Одно непростое «но».
Все горе в том, что любила
Преданно и давно.
И надо ж вот так, как дуре,
Жить с вечной мечтой в груди:
Он где-то в аспирантуре,
А ты не забудь и жди!..
Но, видно, не ради смеха
Тот свет для нее светил.
Он все-таки к ней приехал.
Не выдержал и приехал!
Как видно, и сам любил.
Рассветы все лето плыли
Пожарами вдоль реки…
Они превосходно жили
И в селах людей лечили
В два сердца, в четыре руки.
Но дятла маленький молот
Стучит уж: готовь закрома,
Тайга – это вам не город,
Скоро пурга и холод –
Северная зима.
И парень к осени словно
Чуточку заскучал,
Потом захандрил, безусловно,
Печально смотрел на Петровну,
Посвистывал и молчал.
Полный дальних проектов,
Спорил с ней. Приводил
Сотни разных моментов,
Тысячи аргументов.
И все же смог, убедил.
Сосны слезой гудели,
Ныли тоской провода:
Что же ты, в самом деле?!
Куда ты, куда, куда?
А люди не причитали.
Красив, но суров их край.
Люди, они понимали:
Тайга – не столичный рай.
Они лишь стояли безмолвно
На холоде битый час…
Ты не гляди, Петровна,
Им только в глаза сейчас.
Они ведь не осуждают.
И, благодарны тебе,
Они тебя провожают
К новой твоей судьбе.
А грусть? Ну так ты ведь знаешь,
Тебе-то легко понять:
Когда душой прирастаешь –
Это непросто рвать!
От дома и до машины
Сорок шагов всего.
Спеши же по тропке мимо,
Не глядя ни на кого.
Чтоб вдруг не заныло сердце
И чтоб от прощальных слов
Не дрогнуть, не разреветься…
– Ты скоро ли? Я готов!
Ну вот они все у хаты,
Сколько же их пришло:
Охотники и ребята,
Косцы, трактористы, девчата,
Да тут не одно село!
Как труден шаг на крыльцо!..
В горле сушь, как от жажды.
Ведь каждого, каждого, каждого
Не просто знала в лицо!
Помнишь, как восемь суток
Сидела возле Степана.
Взгляд по-бредовому жуток,
Предплечье – сплошная рана.
Поднял в тайге медведя.
Сепсис. Синеет рука…
В город везти – не доедет.
А рана в два кулака.
Как только не спасовала?!
Сама б сказать не смогла.
Но только взялась. Сшивала,
Колола и бинтовала,
И ведь не сдалась. Спасла!
После профессор долго
Крутил его и вздыхал.
– Ну, милая комсомолка,
Просто не ожидал!
Помнишь доярку Зину,
Тяжкий ее плеврит?
Вон она, у рябины,
Плачет сейчас и молчит.
А комбайнер Серега?
Рука в барабане… Шок…
Ты с ним повозилась много.
Но жив! И работать смог.
А дети? Ну разве мало
За них довелось страдать?!
Этих ты принимала,
Других от хвороб спасала,
И всем – как вторая мать.
Глаза тоскуют безмолвно…
Фразы: – Счастливый путь!
Аннушка! Анна Петровна.
Будь счастлива! Не забудь.
Сорок шагов к машине…
Сорок шагов всего!
А сердце горит и стынет.
Бьется, как вихрь в лощине,
И не сдержать его.
Сорок всего-то ровно…
И город в огнях впереди…
Ну что же ты встала, Петровна?
Иди же, скорей иди!
Дорожный билет в кармане
Жжет, словно уголь, грудь.
Все как в сплошном тумане…
Не двинуться, не шагнуть.
И, будто нарочно, Ленка –
Дочь Зины, смешной попугай,
Вдруг побелев как стенка,
Прижалась плечом к коленкам:
– Не надо. Не уезжай!
Петровна, еще немного…
Он у машины. Ждет…
Совсем немного вперед,
И вдаль полетит дорога.
«Бегу, как от злой напасти,
От жизни. Куда, зачем?
А может, вот это и счастье –
Быть близкой и нужной всем?!
Так что же, выходит, мало,
От лучших друзей бегу!»
Вдруг села на тюк устало
И глухо-глухо сказала:
– Не еду я… Не могу!..
Не еду, не уезжаю! –
И, подавляя дрожь,
Шагнула к нему: – Я знаю,
Ты добрый, ты все поймешь.
Прости меня… Не упрямься…
Прошу… Ну почти молю!
При всех вот прошу: останься!
Я очень тебя люблю.
И будто прорвало реку:
Разом, во весь свой пыл
К приезжему человеку
Кинулись все, кто был.
Заговорили хором –
Грусть как рукой смело, –
Каким будет очень скоро
Вот это у них село.
Какая будет больница
И сколько новых домов.
Телецентр подключится.
А воздух? Такой в столице
Не купишь за будь здоров!
Тот даже заколебался:
– Ой, хитрые вы, друзья! –
Хмурился, улыбался
И вроде почти остался.
Но после вздохнул: – Нельзя!
И тихо Петровне: – Слушай,
Так не решают вопрос.
Очнись. Не мотай мне душу!
Ведь ты это не всерьез?!
Романтика. Понимаю…
Я тоже не вобла. Но
Все это… я не знаю,
Даже и не смешно!
И там, там ведь тоже дело. –
И взглядом ищет ответ.
Петровна, белее мела,
Прямо в глаза посмотрела:
– Нет! – И еще раз: – Нет!..
Он тоже взглянул в упор
И тоже жестко и хмуро:
– Хорошая ты, но дура…
И кончили разговор!
Как же ты устояла?
И как поборола печаль?..
Машина давно умчала,
А ты все стояла, стояла,
Глядя куда-то вдаль…
Потом повернулась: – Будет! –
Смахнула слезинки с глаз
И улыбнулась людям:
– Ну, здравствуйте еще раз!
Забыть ли тебе, Петровна,
Глаза, что, тебя любя