— И давно?
— Не побеждаем-то? — уточнил дядя Веня. — Да уж как перестройка началась, так и не привлекают нас. Только когда выборы какие, в местные или куда там. Гимн сыграть, туш, вальс какой.
— Больше похороны, — дополнил дед Сергей.
— Это да! — подтвердил дядя Веня, и в мгновение, посветлев лицом, воскликнул. — Ну что мы о грустном? Что мы парню минор нагоняем, а? Эй, вы, люди, земляки! Мы живы, местами здоровы и ладно, нечего жаловаться. Ты лучше о себе, Женечка, расскажи. Слыхали мы, даже по телевизору видели, как вы там, в зарубежной Швеции, всех переиграли. Это здорово. Мы прямо радовались за вас. Хороший у вас оркестр, мы слушали, строй хороший, дирижёр умница, музыка… И местные музыканты…
— Это был королевский симфонический… — поправил Тимофеев.
Дядя Серёжа согласно головой кивнул.
— Ага! Мы это заметили, Королевский. Но вы выглядели всё же лучше. Точно, точно. Мы же слышали.
А Вера, склонив мечтательно голову, заметила:
— И музыка очень хорошая была, особенно духовые со струнными.
Вновь в её голосе звучали те, нежные, притягивающие ноты.
— Слыхал? — кивая на девушку, восторженно воскликнул дядя Серёжа. — Точно подметила. Она у нас лучше любого музыкального критика.
— Да, в консерватории учится, в Санкт-Петербурге. — Похвастал второй старик. — На флейте. Отличница.
Восхитился и Тимофеев. Открыто и не наиграно. Ею он уже не мог не любоваться.
— На флейте? Отличница?! Молодец Вера, умница! Хороший выбор. Поздравляю. В симфоническом играть будешь. Это здорово.
— Так в кого ж? — понимающе хмыкнул дядя Веня. — Чья школа? — и с гордостью сообщил. — Наша!
Тимофеев не спускал уже восхищённых глаз с девушки. Видел смущение в её улыбке, неловкость и радость в её глазах, любовался. Неожиданно поймал себя на мысли: а как же Гейл, его Гейл, невеста? Но образ Гейл не возник, не появился, как это было всегда, раньше… И это почему-то не расстроило его, не удивило…
— Я не удивляюсь, — сказал он. — Но, думаю, она всё сама. Так нет, Вера?
Под взглядом Евгения, всё ещё стесняясь, девушка неопределённо пожала плечами.
— Конечно, сама, — за неё произнёс Евгений. — Просто молодец! Дядя Веня, дядя Саша, давайте пройдём в клуб, а! Я посмотреть хочу, а потом уж…
Девушка потянулась к гостю.
— Мы с бабушкой пельмени вам настряпали, и борщ для вас сварили…
— О-да, два дня лепили, — серьёзно подтвердил дед Сергей. — Даже нас старых привлекли, — кивнул на товарища. — Вон, Веня до сих пор местами в муке, да! Веня, ты почему весь в муке, а? — спросил друга. — Нехорошо!
— Где-где? — всполошено завертелся дядя Веня. — Я же вроде… — Не поверил, притворно нахмурил брови. — Ой, не ври, я в другом пиджаке был. Это другой, парадный.
— Шутка! — простецки заверил дед Сергей. — Я вижу, что парадный… Ладно, Женечка, пошли, покажем тебе и клуб наш, и нашу оркестровку, всё не наше теперь, не пугайся только…
14
Майор Суслов
Когда-то, у Высоцкого, помнится, в стихах и песне были такие строки: «Ну, если я чего решил, я выпью обязательно. Но к этой шутке отношусь я очень отрицательно!» Кто не помнит?!
Так и у нашего полковника Ульяшова, в данный момент применительно хотя бы только к первой фразе той песни: «если я чего решил». Да, именно так. Он решил (Пусть и вынуждено). Потому и действовал. К этому его торопила, подгоняла страшная мысль о хромовых сапогах и погонах вместе со звёздочками, которые, он абсолютно в этом уверен был, бесславно закончат его славное пребывание на этом Свете. Пока «сбивал лапками сметану», быстро-быстро так! Ему спешить нужно было. Двадцать с небольшим дней жизни ему осталось. Не больше.
Мы его, помнится, только что оставили в кабинете с дирижёром, когда вошёл майор Суслов, начальник особого отдела. «О, на ловца… как чёрт из табакерки… как раз… только хотел тебя вызывать, а ты…» — воскликнул тогда полковник. На что Суслов, заинтересовано, с готовностью ответил: «А что такое? зачем я?.. я здесь… я всегда рядом… что случилось?» А Ульяшов ему: «Тьфу-тьфу, — мол, не сглазить бы, — ты нужен, такое дело…» — а в тоне едва заметное преклонение.
К полковнику и лейтенанту в кабинете добавился ещё и товарищ майор. Не простой майор, заметим, а особый. Не всем товарищам товарищ, хотя и товарищ, потому что «особист». Словно третий глаз. Око! В принципе, игра слов, но не понятий. В понятиях в армии всё строго ранжировано. Всем ясно «who is who». Майор — за глаза — был выше генерала по «принадлежности». Потому что и командира полка курировал. Подчинялся другому ведомству. Представлял собой строгую службу, которая «курировала» дух и, соответственно, действия военнослужащих как внутри подразделения, так и за его пределами, на все триста шестьдесят градусов. Плюс, что выше крыши, и ниже плинтуса. Такая работа. Бдил. Майор ходил, наблюдал (службу не «тащил»), слушал, подмечал. Закрывшись в своём кабинете что-то там себе думал, писал… Читал «входящие», «гулял» по Интернету… Результатом его службы были рапорты — когда командиру полка, когда — куда-надо! — отчёты, наблюдения-выводы, предложения. И что он там писал, и вообще, было его служебной тайной. И для командира полка порой тоже. Особый человек, опасный. Как тайная служба короля. Сам вроде как все, ан нет, другой, особый.
Присев на стул, майор Суслов лейтенанта Фомичёва игнорировал, с тонкой улыбкой заметил полковнику:
— Нарушаете, товарищ полковник, инструкции, меня нужно было сразу оповестить, в первую очередь, чтоб не было проблем…
— Когда же сразу? — наиграно удивился полковник. — Я сам только что, понимаешь, узнал. С генералом мы едва переговорили — он уезжал — я его проводил и… С руководителем оркестра и успел только посоветоваться, теперь с вами. А что, какие-то сложности у вас, проблемы?
Суслов смотрел на полковника с непроницаемым выражением лица. В котором угадывалась тонкая ирония, доля высокомерия и строгая дистанция.
— Дело не в сложности, — назидательно поправил он. — Дело в надлежащем исполнении инструкций. А с этим, у нас, я смотрю, действительно проблемы. Вы не согласны?
Ульяшов излишне бодро оспорил, «лицо» перед лейтенантом старался держать.
— Нет у нас никаких проблем, товарищ майор. У нас в полку всё под контролем. Я вас для этого, кстати, и вызвал, понимаешь, чтобы исполнять. Вот и исполняйте. Мы вам не мешаем. И вы, кстати, ничего не пропустили, товарищ майор, наоборот. Вы нам нужны. Всё ещё только начинается. Мы как раз разыскиваем наших музыкантов. Их нужно любыми путям вернуть! Понимаете? Любыми! Немедленно, срочно, с применением можно сказать любых возможностей, пусть даже и не…
— Товарищ полковник!! — В момент осипшим отчего-то голосом, от испуга, наверное, не то одёрнул, не то призвал лейтенант Фомичёв товарища полковника, а может и напомнил о своём присутствии.
Полковник Ульяшов споткнулся на скрипучем голосе лейтенанта, уставился на него, словно впервые увидел, вроде и не лейтенант перед ним, а непонятно какой чин, и непонятно из каких «органов». Глаза у лейтенанта горели предостерегающим огнём, как стоп-сигналы командирской служебной «волги».
Полковник осёкся, оторвал взгляд от «стоп-сигналов», торопясь, скомкал окончание приказа.
— А чего я сказал? Я то и сказал, вернуть законными методами… какие у нас есть. — И тонко так майору, с нажимом, как глухому. — А у нас есть такие? У вас, в смысле?
Суслов перевёл взгляд с одного на другого, коротко усмехнулся, что нужно было понимать однозначно: у нас, как в Греции, всё есть, косо взглянул на лист бумаги, ещё раз усмехнулся.
— Хмм… Не вопрос. Они в отпуске. Их приказом отпустили. Я знаю, знаком с приказом. Визировал.
— Отлично! — С заметным воодушевлением воскликнул полковник. — А теперь их нужно срочно вернуть — срочно! — срочнее не бывает. Одного мы уже, как говорится, из Североморска, можно сказать, наверное… Теперь по списку значатся: Харченко, Тимофеев, остальные.…
Откинувшись на спинку стула, поправив складки брюк на коленях, лёгким щелчком сбив невидимую присутствующим пылинку, майор Суслов, глянув на наручные часы спокойно поведал:
— Ну, как я знаю, Харченко сейчас едет в поезде. Седьмое купе, вагон шестой, с беременной женой — на восьмом месяце, — и детьми, поезд «Москва-Иркутск». Время отправления в… — ещё раз глянул на часы, заметил. — Ушёл точно по расписанию, перед обедом.
Театрально вытаращив глаза, полковник театрально же и восхитился.
— Неужели?! Вот тебе и товарищ Суслов, понимаешь, Особый отдел! Вот тебе и — да! Видал, товарищ дирижёр, что особый отдел у нас может? Не зря, как говорится, майор фуражку с погонами носит… Ладно-ладно, не обижайтесь, — поспешно извинился полковник, видя, как глаза майора высветлились арктическим ледком. — Шучу! Вы обо всех так всё знаете или как? — Глаза Суслова ещё отдавали холодом, но он скромно пожал плечами. — Молодец, товарищ Суслов. — Похвалил полковник, видя, как взгляд майора вроде теплеет. — Быть тебе подполковником, я ходатайство подпишу, а, говоришь, опоздал! Не опоздал, и не поздно, а в самый раз. А мы тут с товарищем дирижёром сидим себе, чего-то размышляем, голову ломаем… А зря. Нужно было действительно сразу… Гха-гхымм… Тогда вопрос! К вам, товарищ майор: как их — его! — срочно вернуть — старшего прапорщика Харченко, например, а? Как?
Вновь тонко усмехнувшись (возможно с носом что-то у человека), майор Суслов, забросил ногу на ногу, легонько покачивая ногой (туфли солнечно отсвечивали), спокойно ответил:
— Ничего сложного. Нужно выяснить: где находится данный поезд, какие большие станции будут на его пути, когда он туда прибудет… Созвониться кое с кем по нашей линии — по нашей, — майор последнее особо голосом выделил, — поговорить, побеседовать, и всё… Их снимут, и посадят обратно. Всего и делов.
По мере осмысления поступающей программы, лицо молодого дирижёра вытягивалось, глаза в удивлении округлялись, лицо же полковника, наоборот, светлело, разглаживалось. Ну вот и хорошо, говорил его взгляд, вот и решение…