— Ма-арсик, Ма-арсик… — вновь нараспев, непонятно откуда послышался невидимый ласковый детский голос, как колокольчик. Конь от радости почти заплясал на месте, рванулся к окну, вытягивая шею, высунул морду в коридор. Всё так же не понимая, конюх прислушивался, стараясь угадать, откуда и что это было… Или голос «Свыше» или… Неожиданно вскинув голову, конь отступил назад, в деннике распахнулась нижняя створка калитки, в ней показался маленький человечек. Вернее, маленький ребёнок. Мальчик. Одной ручонкой мягко касаясь трепетных губ коня, другой рукой отталкивал его, глядя на конюха. ЛжеКонев по настоящему испугался. Теперь за мальчонку. Жутко было видеть огромного коня и маленького ребёнка в таких разных пропорциях.
— Н-но, Марсик, не толкайся! — тем же ангельским голоском прикрикнул мальчонка, и укоризненно посмотрел в сторону конюха. Ребёнок с ангельским личиком, и таким же чистым голоском. С буйной шевелюрой на голове, большими глазами, курносый, розовощёкий, серьёзный… В рубашке, в синеньком комбинезончике, в носочках, детских кроссовочках. — Ты его не бойся, — кивая на коня, заметил он новенькому. — Он сахар любит. Он хороший. А ты кто? — спросил он. Конь изгибал шею, как ручной, тёрся головой о плечи мальчишки.
— Я?! — переспросил лжеКонев. — Я — конюх. — Произнёс он с запинкой. — Видишь, — глазами указывая на метлу с совком. — А ты… Ты бы поосторожней. Он же большой, наступить может.
— Марсик? — удивлённо воскликнул мальчонка и весело рассмеялся. И столько восторженного удивления было в его смехе, что даже лжеКонев рассмеялся. — Да он же ручной. Он меня любит. — Как ребёнку поясняя, воскликнул мальчонка. — Я же Дениска. Он меня знает. Они все меня знают. Он добрый.
ЛжеКонев аккуратно, чтобы не спугнуть коня, боком пробрался к мальчонке, оттесняя его к двери. Конь, ревниво вскинул голову, наступая грудью в сторону конюха, затопал ногами.
Когда они вышли в коридор, лжеКонев присел перед мальчиком, заглядывая в глаза, облегчённо вздохнул.
— Ффухх. Больше так не делай, Дениска, — заметил он. — Я так за тебя испугался, так испугался. — Конь в этот момент, высунув морду в окно, из стороны в сторону, мотал ею.
— А он нет! — заметил Дениска. — И ты не бойся.
— Хмм, круто! — усмехнулся лжеКонев серьёзному тону мальчишки, и спросил. — Кстати, а ты почему здесь один? Где твоя мама?
— Мама?! Она сейчас на кухне. Кашу мне варит. — Наклонив голову к плечу и скривившись, мальчишка со вздохом махнул рукой. — Опять.
— Ага, она, значит, у тебя повар.
— Да, она и варить может, и вместо доктора может…
— Вот как? А ты, значит, без присмотра. Гуляешь везде… Сам!
— Да! Для детей так положено Перед сном… А ты не знал?
— Я?! Знал, конечно, но не знал, что можно к большим лошадям так смело заходить.
— Мне можно. Я не боюсь!
В глубине коридора послышались торопливые шаги, и взволнованный окрик охранника.
— Эй, эй, Дениска! Дениска, ты где? А, вот ты где! А тебя мама ищет! Пойдём скорее. — Охранник подбежал, подхватил мальчонку на руки, сурово глянул на лжеКонева.
— Чего смотришь, чего? Работай давай, работай.
Охранник, прижимая мальчонку, повернулся, понёс его на выход. Дениска, морща нос, смешно подмигивая двумя глазами сразу, махал новому знакомому рукой. ЛжеКонев ответно…
31
Шик с изюминкой
Так и не побывал Александр Кобзев в Мурманске, вернее не в Мурманске, а в Североморске, на своём бывшем корабле, на «коробке». Жаль! Не успел прилететь, как его — ффить, — на самолёт и обратно. Не встретился с друзьями, не поговорил, если в оркестре только, да и то немного, даже к другу Николаю Веселову домой не зашёл, не получилось (но сумку с гостинцами с материка другу всё же оставил, удалось), не побродил по знакомым улицам, хотя, какие они знакомые. Многое изменилось с тех пор в Североморске. Новые здания появились, высокие, современные, тёплые наверное, красивые. Много появилось совместных предприятий, представительств каких-то, много молодёжи, девушек. Многое изменилось. Но рыбный порт в Мурманске на месте. На месте и база ВМФ в Североморске и, кстати, тот же красавец и гордость трёхмачтовый барк «Седов» к стенке только что в Мурманск подошёл, причалил. Вернулись ребята из кругосветки. И те же вокруг моряки — матросы, офицеры, мичманы, капитаны… и море… Баренцево. Та же тяжелая волна, тот же упругий солёный ветер, тот же неповторимый — морской! — запах… и оно — море! Баренцево. А ещё выше Северный ледовитый океан… Природа! Стихия! Мощь! Силища! Океан! И люди. На коробках. На транспортных, рыбацких, военных, туристических, прогулочных… кто и в одиночку, через океанское пространство, через… И покоряют. Ну, может, не покоряют, подготовились, повезло, пропустил их бог морей Посейдон. И пусть прохладно на Севере страны, но там раздольно. Душе раздольно и чувствам, страстям.
Таким возвышенным чувствам, которые сейчас, например, испытывал контр-адмирал, командующий Балтийским флотом, и всё его окружение, высший офицерский состав гарнизона.
Перед трибуной, в марше, проходили военные моряки гарнизона. Подразделение за подразделением. В чёрной массе флотской формы чётко выделялись белые окантовки, раскрасневшиеся лица военнослужащих, и оружие. А звуки военного марша и сопредельную Финляндию, кажется, сотрясали, в море волну поднимали.
Репетировали в честь предстоящего юбилея города.
Командующий много парадов за время своей службы провёл, на многих участвовал. Но любил только моряков, только морпехов, только подводников, ну и соответствующие приданные службы, обеспечивающие боеспособность флота. И морскую авиацию, конечно. Без неё сейчас никак. И ракетные передвижные установки… Всех, кто так или иначе с морем связан. Очень любил флотскую форму, уважал и гордился ею. Морской кортик, естественно, отличительную особенность офицерской морской формы. Гордый взгляд из-под околыша фуражки или бески, и стать… Красота! Потому что мужественно! Потому что красиво! Не пропускал возможность похвалиться своими моряками на разных конференциях, совещаниях, особенно у Главкома Флота, в Минобороны, в Москве. Не похвалишь, никто и не заметит.
Последним перед трибуной проходит военный оркестр… Как всегда. Как обычно, но…
— О, а что это они нам тут за пляски показывают, не понял, а? — обращаясь к своему заместителю, сердито спрашивает контр-адмирал. — Что это? Как на свадьбе… Как так? Почему это? Кто разрешил?
Заместитель командующего, капитан первого ранга, большой, крупный, под взглядом контр-адмирала как мальчишка мнётся, «я тут, мы тут…», наконец произносит:
— Виноват, товарищ командующий, извините, эксперимент. Я не успел вам сообщить, извините, это новая тенденция Москвы. Упустил! Сейчас отменим. Незакончено, правда. В президентском оркестре так сейчас, говорят, в Москве, принято. Плац-парад. В столице. Удаль и мастерство иностранным гостям и первым лицам государства показывать. Последний шик! Черта такая под военной мощью. Изюминка. Но секретная… я так думаю!
Контр-адмирал улавливает главное:
— Первым лицам, говорите? Угу… Шик, с изюминкой? — Внимательнее вглядывается в идущих мимо музыкантов военного оркестра, слегка кривится, с изюминкой он вроде не согласен. — Ну, шик может быть и не шик, а… А кто это всё… им тут… нам тут… Стоп! Не понял, как это секретно, если, говоришь, президенту и прочим показывают?
Капитан первого ранга подмечает заинтересованность командующего. Забрасывает другую «наживку».
— В том то и дело, товарищ контр-адмирал, что показывают, а непонятно.
Контр-адмирал «клюёт», в голосе уже слышатся другие нюансы.
— Так, хватит меня интриговать, мы не в Москве. Докладывай, что за непонятность?
Капитан первого ранга с жаром поясняет:
— Докладываю. Тот человек, который нам это показал, военный музыкант, пехотинец, с материка, был тут же немедленно взят под стражу и этапирован в Москву… нами… эээ… Немедленно! Наш человек…
— Погоди-погоди… — командующий перебивает заместителя. — Не тарахти. Я не совсем что-то… Прикажи-ка пока, пусть обратно музыканты также пройдут… Я не понял.
Заместитель передаёт приказ. Оркестр разворачивается, с теми же действиями «изюминки», под музыку, движется в обратном направлении. Музыканты косят глазами на трибуну, на командующего. Глаз командующего, к сожалению, не видно. Под козырьком фуражки прячутся, да и ррасстояние… только чему-то головой контр-адмирал своему заму кивает.
— Угу, угу, — бурчит командующий, глядя на шагающих музыкантов. — И что ты говоришь, «нами», это как? И что такое «наш человек»?
Капитан первого ранга сбавляет накал речи.
— Наш, товарищ контр-адмирал, это прапорщик Кобзев. Он у меня на «Стерегущем», срочную проходил. Я помню его, смотрел его личное дело, читал. В отпуск к нам приехал и… Хороший матрос был. Классный специалист, акустик. Отпуск и грамоты на родину — в полном объёме… Примером для матросов был. У командиров без замечаний. Замену себе хорошую подготовил, и всё прочее. На берегу если только… но так, мелочи, обычные мелкие замечания.
Контр-адмирал, глядя на музыкантов, кивал головой, но прервал заместителя.
— Стоп! С Кобзевым понятно, наша школа, а что значит — «нами»?
— А нами, значит… — заместитель неожиданно запинается, пожимает плечами. — В том-то и непонятность, товарищ командующий. Как только Кобзев нашему оркестру эту свою «новинку» с музыкой показал, наш военком тут же его взял под охрану и этапировал. С рук на руки, говорит, кому надо сдал. В один момент. Самолётом. Попутным бортом.
Контр-адмирал начальственно вспыхивает.
— Да вы что там… с этим военкомом!! Как это? Нашего моряка, и с рук на руки. Он что, провинился, ребёнок… с рук на руки…
Капитан первого ранга тоже заметно удивлён.
— Это и непонятно, товарищ командующий, неясность! И что интересно, прямо из оркестра. Мы и уточнить не успели. С подачи капитана первого ранга Зорина Семёна Васильевича его и этапировали, в самолёт, и под конвоем. Чики-чики!