— Постойте, вы! Сядьте! Эй, прапорщик, или как вас там, сядьте, вам сказали, сядьте! С вами офицеры разговаривают, не слышите? Вы на допросе. Вы это о чём?
Трубников никак не реагирует ни на окрик, ни на ситуацию за столом, он видит только Дашу.
— Даша! — как сумасшедший, также блаженно улыбаясь, повторяет он. — А меня Владимиром зовут, Вовой… Очень приятно! Я с вами познакомиться хотел, ещё там, в небе, но вы в другую сторону почему-то полетели. И я вас потерял… а вы здесь! И в метро… я тогда…
Командир совсем обескуражен, растерянно переглядывается со своими офицерами… Да они все сейчас такие. Словно в воздухе, в вертушке, но неожиданно с пустыми топливными баками. Оба-на!
— Чего это он? Может, ударился? Шок от приземления? — непонятно к кому обращаясь, спрашивает командир. — Или арапа заправляет! Он не понимает — кто мы? Он нас не слышит? Эй, парашютист, — строго окликает Трубникова, — диверсант, ты нас слышишь?
Нет, Трубников действительно никого не видит и не слышит, он видит и слышит только Дашу, только её. На окрик из-за стола едва отмахивается.
— Подождите, пожалуйста! Я же её нашёл, нашёл, понимаете, только что! Это она! Её зовут Даша! Даша, понимаете? Я её в небе нашёл! А меня — Вова… Я ещё в небо хочу… с вами, Даша.
Для инструктора это тоже, мягко говоря, неожиданность. Он, с глупой улыбкой на лице, крутит головой, не понимая, хлопает глазами, но услышав последнее, пугается. Сильно пугается.
— Нет! Ни в коем случае!! Нет, нет, я категорически против. Не разрешу.
Один начштаба «включается» в ситуацию, догадывается, понимающе качает головой, тихонько поясняет командиру:
— Я понял. Ерунда. Избыток адреналина, товарищ командир, эйфория, сейчас пройдёт.
Трубников слышит последнее…
— Нет, товарищ гвардии полковник, это не пройдёт. Даша, скажи, это пройдёт? Пройдёт?
Даша тоже, кстати, вся светится, от улыбки, от счастья, это невооружённым глазом видно. Зарделась, смущается. Отвечает «диверсанту»:
— Нет, наверное… я не знаю…
Пожилой инструктор, дядя с опытом, начинает вроде кое-что понимать, смотрит на Дашу и Трубникова несколько другим глазами, но пока категоричен.
— Эй, молодые люди, на земле — пожалуйста, в небо — нет. Категорически нет. И не уговаривайте.
И вдруг, совсем неожиданно для присутствующих: и для офицеров, и для инструктора, и для Даши (для Даши может и не так уж неожиданно), Трубников падает перед ней на одно колено.
— Даша, я серьёзно: я прошу твоей руки и сердца. Я там всё понял… В небе… пока летел… Выходи за меня замуж. Я хороший, и я тебя люблю. Сразу и с первого взгляда.
Командир всё ещё ничего в этой «карусели» не понимает, по лицу это видно, не врубается человек в ситуацию, пытается грозным голосом взять ситуацию под контроль.
— Что за дела!! Стоп! — командным голосом кричит он. — Остановитесь! Прекратите этот балаган. Вы нас «разводите», да? Это не пройдёт. Мы учёные. Мы не такую школу прошли. Хватит перед нами Ваньку валять. Руки он её просит, сердца… Диверсанты все? Сговорились?
— Ой, ой, одну минуту! Одну минуту, товарищи!! Уж это вы зря! — Выпятив грудь, дядя инструктор почти заслоняет собой «диверсанта». — Зачем же так?! Обижаете, товарищ гвардии полковник! Какие мы диверсанты? Что вы? Побойтесь бога! Мы такие же как вы, русские, российские… За Дашу я как за себя, а за парня… Вы же видите, он не врёт. Он в любви ей объясняется, понимаете? Такое в кино не увидишь. Вы только послушайте. Его послушайте, и сердце своё. Ну, что оно говорит, товарищ офицеры, что?
Трубников вообще ни на что не реагирует, словно в облаках пребывает. Так же, просительно улыбаясь, протянув руки к девушке, стоит на одном колене.
— Даша, я не шучу. — Говорит он. — Если ты откажешь — я умру. Прямо здесь, при всех. Даша!
На последнее обещание «диверсанта» начштаба гвардии полковник, Герой России, испуганно скидывается.
— Эй-эй, только без этого, без трагедий… здесь… — Отвлекающее, спрашивает. — Скажите, вы давно прыгаете, сколько у вас прыжков?
Трубников, не глядя, чуть поворачивает голову, но отвечает.
— Нисколько… Один всего.
Дядя инструктор в сердцах хлопает себя по бёдрам.
— Так и знал!! Вот повезло человеку. — И с угрозой рычит Трубникову. — И близко больше не подходи… к нам.
А Трубников улыбается. Потому что и рука её в его руке, и сама она с ним рядом, и все вокруг хорошие, милые люди.
— Мы всё равно с Дашей первый свадебный прыжок с вашего самолёта сделаем. — Блаженно улыбаясь, заявляет он инструктору. — А вы шафером нашим будете, да! А все остальные свидетелями. Мы приглашаем! Да, Даша, ты не против?
Даша кивает головой, и тоже счастливо улыбается.
— Я не против.
Инструктор падает на стул, на тот, на котором только что сидел задержанный.
— Охренеть… — округлив глаза, заявляет он офицерам. Те давно уже на ногах. — Извините, я в отпаде. Но если серьёзно, это не шутки, товарищи. Нет-нет, у нас нельзя! Чтобы прыгать с парашютом, у нас прежде курс начинающего парашютиста нужно пройти, зачёт сдать, тренировки, экзамен… Расписаться… Потом уж только… — И умолкает, в свете последнего происшествия.
Возникает дурацкая пауза. С одной стороны, за столом, полное недоумение и явный шок, с другой стороны, полный букет счастья от радости приземления, факта находки, неожиданного любовного признания, «connect», и… да-да, сильного расстройства (на лице приезжего молодого доктора). Он один, кажется, здесь лишний и вообще, и по специальности. Особенно, на его взгляд, первое.
Паузу гасит появившийся дежурный офицер. Проходит, молча кладёт перед командиром листок бумаги. Гвардии полковник, как и в первый раз, так же молча, но теперь уже стоя — они все стоят — читает, передаёт листок начальнику штаба, тот, прочтя, так же молча передаёт полковнику Палию. Офицеры между собой понимающе переглядываются.
— Всё понятно с вами, товарищ Трубников, — облегчённо вздохнув, замечает командир гвардии полковник Герой России, причём говорит он это со значением в голосе. — Но прежде в ЗАГС, заявление молодым нужно подать, если я правильно помню, потом остальное… Так нет, товарищ прапорщик?
Трубников с этим согласен, уже полный connect.
— Так точно… Я хоть сейчас.
Начштаба ещё ворчит, не пришёл в себя, ещё противится.
— Ну, с вами понятно, — машет он рукой. — А с вами, девушка? — Спрашивает. — Вам можно уже в ЗАГС или нет? Вы согласны?
— Согласна, — отвечает Даша и теснее прижимается к Трубникову.
— С ним?! — театрально хватаясь за сердце, делано ужасается инструктор.
— Да. Я его сразу приметила, — заглядывая Владимиру в глаза (он большой, она маленькая!), говорит Даша. — В метро ещё.
Трубников в восторге подхватывает её на руки, кружит и кричит:
— Ур-ра! Даша, я тебя люблю. Люблю! Она согласна!
Начштаба, хватаясь за стол, ужасается.
— Тихо, тихо, не буяньте… стол свернёте, прапорщик. Вам здесь не ваш полк, понимаешь, а боевая эскадрилья. Поздравляю!
— И я поздравляю, если так. — Присоединяется к поздравлению командир.
— Так, так! — С чувством подхватывает инструктор. — У нас, парашютистов, только так.
Начштаба, в притворном удивлении пожимает плечами:
— Интересный получился вираж! Знали бы, марш Мендельсона бы своему оркестру заказали, а так… Может в столовую пройдём, товарищи, отметим, так сказать, первоначально, в узком кругу, а? Не возражаете, товарищ командир?
Командир кивает головой.
— Не возражаю. Я что только в жизни не делал, помню, а вот на таком… как говорится… банкете, первый раз. — Заявляет он. — Пошли.
Инструктор крутит головой, нет-нет.
— Мне нельзя, я за рулём.
— Не вопрос, — парирует начштаба. — Водителя дадим, он отвезёт.
Инструктор мгновенно «светлеет».
— Тогда «от винта».
Командир с улыбкой поправляет.
— Не правильно… «Заводи»!
34
Явно положительные моменты
И ведь прав был оказывается полковник Ульяшов, когда выкручиваясь перед генералом за свой так называемый «нехороший» проступок в ресторане, спонтанно заявил командиру, что участие военнослужащих полка в смотре конкурсе, безусловно, поднимет дисциплину и боевую подготовку на более высокий уровень. Генерал тогда ещё накричал вначале, мол, не учи меня, я не первый год в армии. Ульяшов ещё потом как-то оправдывался — про демографию, помнится, ещё что-то, сейчас это и не важно. Важно другое. Дисциплина действительно подтянулась. Да! Это факт. В полку появилось нечто связующее дух и моральное состояние солдат, и с этим их действия. У всех. И младший комсостав включился, и прапорщики, и офицеры. Раньше как? В распорядке дня — учёба, служба и строевая. Муштра! А остальное время — его полно — куда девать, чем убивать? То-то! На табуреты не садись, на кровати не лежи, не бегай, не скачи… Что ещё? А что же тогда делать, когда молодецкий задор и адреналин захлёстывают? Спортгородок? Да, он. Но и там, всё свободное время «физику» качать, никаких сил не хватит. К тому же, как мышцы не качай, голова-то свободна. Не занята. И чём же она тогда, спрашивается, будет заниматься, о чём думать? Понятное дело о чём, о девушках. То-то! Некоторые скажут, для головы есть библиотека. Да, она есть. Но там тоже все интересные журналы до дыр зачитаны, да и сидеть тихо надо, а как можно тихо сидеть, когда тестостерон с адреналином душу и тело на части рвут, за пределы полка просятся. Не просятся, рвутся. Разве усидишь? Потому все мысли к самоволке и расположены, к девушкам. И ноги сами движениями тела управляют (через забор, и бегом). Много мыслей. И о доме тоже. А там тоже дев… Эх, скорее бы время до отбоя прошло (надо понимать — до дембеля). Потому что — служба, неволя. Ну а теперь…
Ха! Теперь другое дело! Теперь…
«Народ» стихи учит. Представляете? Сти-хи! Басни друг другу читает; какие-то пантомимы тренируется показывать, хотя бы обратный шаг этого взять, Майкла Джексона. Попробуй-ка, научись! А силовые номера, парные, гимнастические, ещё и с гирями; а брейк-данс! а нанайский весенний танец! а танец казахского сокола!.. Уже не ноги управляют движением солдатского тела, а голова. Потому что к лирике повёрнута, к искусству. Главное выяснилось, люди в полку не однородны в своей массе — под ружьём-то оно так, конечно! — на самом деле индивидуальны. У всех есть какие-то отличительные личностные данные, даже уникальные. Причём, не беря во внимание мастерское шевеление ушами некоторыми солдатами, умение запросто косить глазами или языком в носу ковырять, это ерунда, это мелочи, других достойных сцены примеров масса. Хотя бы того же Саньку Смирнова, например, взять, музыканта, тарелочника (Как он в армию попал, это отдельная история). Да если бы не случай с приездом американки в полк, никто бы и не узнал, наверное, что Смирнов не только пианист классный, но и музыку классную сочиняет, и английский язык знает, и… Да и полк бы никто и никогда в мире не узнал, не попади Санькина Кантата на Международный конкурс в Европу, в Стокгольм! С Санькой — это классика, скажете, пример нестандартный? Хорошо. Пусть так! А с лейтенантом Кругловым тогда как?