Мнацакян, в расчёте на «девочек», немедленно подчёркивает.
— Это в прошлом году. А в этом вообще мастер. — Повернувшись к писарю, замахивается. — Утухни, салага, тебе сказали.
Это всё шутка. Игра такая. Срочник преувеличенно, тоже в расчёте на девушек, пугается, падает под стол… Якобы за скрепками, рассыпавшимися по полу.
— А чего я? Я молчу, я просто так. — Огрызается из-под стола.
Всё по Фрейду. Всё по нему. Один Тимофеев помнит о деле.
— Инна Васильевна, у нас к вам серьёзный конфиденциальный разговор.
— Взрослый, значит, — подчёркивает Мнацакян, с угрозой поворачиваясь на высунувшуюся голову срочника из-под стола. — Утухни, тебе сказали. Ищи свои кнопки.
— Скрепки.
— Во-во… Их!
Тимофеев кивает головой, и спрашивает.
— Можно вас, Инна Васильевна, на минуточку… Мнацакян с полупоклоном поясняет.
— …оторвать от дел?
Ну, мастера, ну, вруны, ну обольстители — весело, пусть и с усмешкой, переглядываются между собой две другие прапорщицы. Ну-ну, давайте, врите дальше, мужики, ага!
Кобзев, сменив свою самую обольстительную улыбку на загадочное и торжественное выражение лица, замечает.
— …это очень важно! Нам, безотлагательно даже.
Смолина чуть мнётся, кокетливо поводит глазками, коротко переглянувшись с товарками, что с ними поделаешь, соглашается.
— Если ненадолго только, на пять минут. — Предупреждает она.
— Вполне… Вполне хватит. — Обрадовано заявляет Тимофеев, словно только этого и ждал.
Писарь вновь понимающе хмыкает, и, опережая замах руки Кобзева, мгновенно исчезает под своим столом, выглядывает из-под него.
Игра такая. Игра… Посиделки.
Мнацакян предупредительно (Галантно!) поднимает «хлопушку» барьера. Инна Васильевна поднимается со стула, походкой завзятой модели проходит мимо музыкантов, кокетливо поправляя на ходу причёску, что даёт возможность оценить её фигуру и всё прочее, выходит в коридор штаба, за ней вываливается вся «гвардия».
Ухмыляясь, писарь завистливо смотрит им в след.
Словно споткнувшись на ухмылке, Мнацакян оглядывается, преувеличенно строго говорит срочнику:
— «Стукнешь», салага, капитану, в узел завяжем. На дембель зимой у нас пойдёшь… на костылях.
Писарь сильно удивлён (Театрально просто), это и по лицу видно, и в голосе это звучит:
— Кто стукнет? Я?! Вы что-о-о?
Мнацакян удовлетворён ответом, закрывает за собой дверь.
Игра. Потому что игра.
А в коридоре всё просто, потому что совсем серьёзно. Девушка должна перестроиться и только выполнять поставленную задачу. Но её перестроить нужно тонко, не обидеть.
— Инна Васильевна, понимаете, кроме вас, нам никто не может помочь, — заявляет Тимофеев.
Это ход. Сильный и «убойный». Лицо у Тимофеева при этом ответственно-серьёзное и грустно-просительное. Спасите, мол, такие вот дела. И у его «гвардейцев» такие же лица. Зеркально скопированные. Жалостливо-просительные. Не устоишь.
— Вот как?! Я не понимаю, — слегка теряется прапорщик Смолина. Контрастный тон в глазах и словах музыкантов, как контрастный душ, мгновенно настраивает молодую женщину на соответствующий деловой лад. Что и требовалось…
Тимофеев собирается с мыслями, как бы, мол, поточнее сказать… Но Мнацакян опережает:
— Нам нужно концы найти, и связать их, понимаете? Связь поколений, Инна Васильевна? Большое дело.
«Гвардия» с удивлением смотрит на Мнацакяна.
И Смолина так же, не понимая, хлопает глазами, переступает с ноги на ногу (Туфли у неё, наверное, жмут. Не по размеру?). Хлопает глазами не только она одна. И все остальные тоже. И Мнацакян. Он, откровенно говоря, и сам не всё понял из Тимохиной задумки. Только гармонию уловил или канву. Остальное решил оставить на импровизацию. Чуть-чуть только «наиграл». Несколько тактов. Знал, ребята подхватят. Не в первый раз. Выдал солешник.
— Пока не понимаю, — признаётся Инна Васильевна. — Причём тут связь поколений и я, Тимофеев? — смотрит на одного только Тимофеева. Остальные, получается, не в счёт. Зря улыбались? Они это замечают. Не справедливо! Естественно обижаются, но вида не подают, потому что это игра. Вечная. Между мужчиной и женщиной. Кто кого охм… эээ… Роли. Роли, и образы, и сюжет…
— Сейчас объясню… — тоном «мачо» говорит Тимофеев.
44
Такого не может быть, нет!
Чёрная служебная «волга» генерала Золотарёва подъехала к штабу вертолётного полка. У подъезда её встретил дежурный по полку гвардии майор, указал генералу дорогу. Оба молча поднялись по широкой лестнице, отдав честь, прошли мимо часового и двух полковых знамён — одно «новое», другое «старое» советское. Вошли в приёмную командира вертолётного полка. Дежурный офицер по штабу встал, приветствуя генерала, указал на дверь кабинета.
— Здравия желаю, товарищ генерал. Проходите, пожалуйста, командир полка Герой России, гвардии полковник Богданов Виктор Владимирович ждёт вас. Прошу.
Предупредительно открыл перед генералом дверь кабинета. Навстречу гостю, встречая, из-за стола легко поднимается гвардии полковник. Высокий, средних лет, спортивного сложения офицер со звездой Героя России на кителе, идёт навстречу.
— Здравия желаю, товарищ генерал, проходите, пожалуйста… О!.. — Полковник на полуслове умолкает, напряжённым взглядом внимательно смотрит на гостя.
— Спасибо, — воспользовавшись заминкой, благодарит генерал. — Добрый день, товарищ… — тоже останавливается, с восхищением указывает глазами на звезду «Героя».
Богданов всё ещё в изумлении смотрит на гостя, но отмахивается.
— Да-да, Герой, Герой, товарищ генерал, не обращайте внимания, я уже привык. Это, как говорится, не предмет нашей… эээ… нашего знакомства… для вас просто гвардии полковник и всё. Мне это привычнее.
— Всё равно — поздравляю. Просто так — в наше время, — замечает генерал. — «Героя» не дают… Это — честь! Это заслужить надо. Я это понимаю!
Богданов слушает, но в смысл похоже не вникает, всё так же напряжённо вглядывается в лицо генерала, его фигуру, о чём-то думает.
— Да ничего особенного, товарищ генерал. Спасибо. — С заминокой отвечает. — У нас каждый второй лётчик в полку герой… Без преувеличения. Вот такие ребята! Уж я-то знаю. Представлял документы! Дают правда не всем. Больше посмертно… Мне — при жизни. Повезло. Ладно, не будем об этом.
Говорит, а сам думает о другом. Такое впечатление, что он о чём-то спросить генерала хочет, но вынужден соблюдать положенный этикет. А генералу всё, кажется, удобно. Всё нравится. И строгое убранство кабинета, и чистота и порядок на территории, и в штабе, и лица офицеров, и макеты-копии боевых вертолётов на столе и отдельном столике, и групповые фотографии пилотов на стене, и отдельные портреты, сам командир вертолётного полка со звездой Героя на кителе рядом с министром обороны страны.
— Тем не менее, поздравляю, и рад знакомству с вами, товарищ… эээ… гвардии полковник, — говорит он и протягивает полковнику руку.
— И я очень рад… — Богданов исподволь продолжает рассматривает лицо генерала, изучает, забывшись, задерживает руку генерала в своей. — Только…
— Что только? — с интересом переспрашивает генерал Золотарёв.
— Товарищ генерал…
— Можно просто — Юрий Михайлович…
— Юрий Михайлович, умм… Извините за любопытство, — мнётся полковник. — Я, как только вы вошли… Я глазам своим не верю! Понимаете… Я удивлён! Поражён просто! Скажите, у вас случайно брата нет, близнеца, а?
Золотарёв вскидывает брови.
— А что такое? Что-то не так? — Шутливо оглядывает себя.
— Да нет, Юрий… Михайлович, дело в том… Да вы присаживайтесь, пожалуйста, я что-то растерялся. Вы очень похожи на одного человека, вернее он на вас… как две капли… Я можно сказать только что, пару-тройку часов назад с ним разговаривал, вернее познакомился. Вам чай, кофе, коньяк?
— Нет-нет, спасибо. Только чай, если можно.
Богданов склоняется к переговорному устройству: «Саша, Александр Яковлевич, два чая нам, и сладкого чего-нибудь»…
— Я просто поражён сходством, — возвращаясь к разговору, разводя руками, смущённо произносит полковник. — Это невероятно, хотя…
Вошёл помдеж с разносом, прошёл, поставил его перед генералом.
— Угощайтесь, пожалуйста, Юрий Михайлович, — приглашает Богданов. — Всё свежее.
Золотарёв видит заминку и смущение полковника, понимает причину. Это и не удивительно. Он бы и сам на его месте растерялся. Странным было бы, если бы Богданов не заметил сходства, не удивился. Всё правильно, Богданов правильно реагировал. И Золотарёву приятно было наблюдать эту сцену, играть в ней. Как и в предыдущей, если откровенно, со Змеем-Горынычем. Потому что в ней была Аня! Анечка! Аннушка!
— Спасибо! Это очень интересно, что вы говорите — про двойника. И кто он такой? Офицер? Гражданский? Откуда, где служит?
Богданов совсем растерян. Золотарёв с восторженной радостью замечает это, доволен произведённым эффектом, наслаждается видом растерянного полковника. Но не злорадствует, его веселит ситуация.
— Нигде он не служит… Тцц… — Полковник с удивлением крутит головой. И так посмотрит на гостя, и этак. — Сходство, товарищ генерал, просто поразительное. Никак не ожидал! В запасе он. — И вновь вглядывается в лицо генерала. — Только тот человек вроде чуть ниже вас, я вижу, и легче, худее… И зовут его, кстати, как и ваше отчество, Михаил… Может отец ваш?.. — И немедленно одёргивает себя. — Нет-нет, извините, это, конечно, исключено, потому что возраст почти… такой же… Да, главное, он же заикается! Заика он, что характерно! В Афгане контузило. Представляете? А вы не заикаетесь.
Золотарёв с видимым интересом слушает, с последним соглашается.
— Да, это мне не характерно. Но вы меня заинтриговали, Виктор Владимирович. — Замечает он, и переспрашивает — Михаилом, говорите, его зовут… А в Афганистане он где служил, когда?
Богданов торопливо рассказывает.
— В мото-маневренной группе. Командиром миномётного взвода, в Шибергане. А мы как раз в Кирке дислоцировались. Представляете? Несколько командировок за речку. От звонка, до звонка. Правда не все вернулись, к сожалению.