Но следующие слова песни всё напрочь портят, как замечает полковник Ульяшов…
А сейчас, дорогая, обними на прощанье,
Я к тебе на дорожку прижмусь…
— Вы об этом нам говорите, товарищ лейтенант? — с сарказмом в голосе, полковник кивает головой на окно. — … Он к ней прижмётся, да? — лейтенант виновато опускает глаза, присутствующие офицеры укоризненно смотрят на дирижёра, действительно, как-то, понимаешь, не то. — А потом, значит, дети пойдут, да, то сё? — Ехидно кривясь, спрашивает полковник.
— Не знаю, товарищ полковник, не факт. — Мнётся дирижёр. — И это же песня, вымысел. Лирика.
— Какая лирика, лейтенант? У нас армия, и песни должны быть, понимаешь… Гха-гхымм… Лучше бы к автомату они прижимались или, на худой конец, к броне танка, или бэтээра.
Лейтенант Фомичёв обиженно надувает губы, пожимает плечами, не он же слова писал. Он здесь причём. Полковник резюмирует:
— Я понимаю, что не вы написали, это понятно, но ведь можно было и откорректировать. Ну, например… я не знаю… — Полковник разводит руками… — про трудную и почётную службу, например. Про оружие, которое страна доверила. Есть варианты, много вариантов, товарищ дирижёр. Надо творчески подходить к… Короче, или песню заменить, или слова переделать.
Словно не соглашаясь, хор голосов на плацу задорно подхватывает:
Я вернусь генералом
Может просто солдатом
Жди меня и я скоро вернусь.
«Р-раз, р-раз, р-раз-два-три-и… Выше ножку! Выше…»
Ульяшов подошёл к окну, закрыл его.
— Гха… гхыммм, — прокашлялся он. — Продолжим…
В последней декаде месяца, приказом по полку все «артисты» полностью были освобождены от несения службы и прочего. Более того, поставлены на усиленное питание, не вообще, а в частности, до конца смотра. Для поддержания необходимой энергии и сил, и бодрости духа, видимо. О предстоящем соревновании полк гудел разговорами и впечатлениями, как набатный колокол. Футбольные фанаты так за своих не переживают. Дневного времени не хватало. Репетиции и прогоны прихватывали уже и в ночное время. Дирижёр оркестра, лейтенант Фомичёв лично отвечал за качество, потому и «гонял» программу. Мало спали все, но дело шло. Полковник Ульяшов не только на «Анну» в тайне рассчитывал, но и на приезд командующего войсками, в крайнем случае его зама по воспитанию, и начштаба, генералов, а почему нет? Пусть посмотрят, пусть порадуются.
С усмешкой уже вспоминал своё отчаяние в первые дни. Как злился на себя, зачем на такой приз согласился, можно было и на ящик водки, например, или на торт какой большой, но теперь… Ха-ха… жалел, что парадный свой ремень к «списку» не добавил или старую портупею. Полковник Палий точно подавится. Точно! Как пить дать… А пить можно и не давать. Пусть, пусть…
Вновь спал в полку, у себя в кабинете. И не потому, что так уж было нужно и необходимо, хотя пример младшим офицерам подавал довольно сильный, можно сказать конкретный, на самом деле боялся вновь увидеть ночные привидения. Те самые! Правда теперь уже помнил только часть своего виденья — только страх. Жуткий и замораживающий! А в своём кабинете страха он не боялся, потому что, извините, не городская квартира, а воинское подразделение, причём, не маленькое, полк целый, и за периметром, с пушками, самонаводящимися ракетными установками, БРДМами, автоматическим и прочим вооружением, и ложился поздно (совещания-обходы-думы-мысли-смотры-документы-отчёты-инструкции-занятия-зачёты…), никакие сны не успевали в голову проникнуть. Как вдруг. На том самом совещании, когда третий взвод горланил на плацу про «собери мне в дорогу одежду, и налей мне воды ключевой» прозвучал звонок сотового телефона у полковника, на столе…
Участники совещания, как по команде, повернули головы на звук — как хорошо, перерыв, передышка, — расслабились! Телефон, щетинился звуком, и даже, тревожно вибрируя, полз к краю стола. Сам! К полковнику, как ручной.
Ульяшов небрежно подхватил его, прислонил к уху…
— Да, я слушаю, — сказал он ровно, и немедленно уточнил. — Так точно, полковник Ульяшов, слушаю. — Сразу за этим, на лице полковника тёмной тучей возникла тревога, грозовой тучей для всех, надо понимать, штормовой. Это все отметили. Ещё больше расслабились, чтобы, услышав неприятную — а что последует именно такая — это было понятно, — не так больно ударила по нервам (От перенапряжения даже сталь, говорят, лопается — аксиома!), переглянувшись, офицеры уставились на телефон и на лицо полковника. А оно менялось. Совсем в противоположную сторону, в светлую. — Да… так точно… — Улыбка ребёнка, которому только что взрослые подарили велосипед, высветлила лицо полковника. — Неужели… Это… Это… Большое спасибо! Не ожидал… Не ож… Так это ваши люди были, тогда, у меня, ночью, правда? Хорошие ребята, они мне… сразу понравились. Очень приятно… Привет им… Спасибо, спасибо, товарищ адмирал… — В этом месте у присутствующих в кабинете глаза увеличились до нестандартных размеров, шеи вытянулись Адмирал! Ульяшову звонит какой-то адмирал. Откуда? — Всё сделаем! Всё! — голосом счастливого отца в роддоме, рапортовал полковник. — Да-да, и разместим, и поставим на довольствие… А сколько их? Есть, понял. Нет проблем. Хорошо. Когда? Есть. Непременно. Не беспокойтесь, товарищ контрадмирал, я лично прослежу… Так точно! Буду держать вас в курсе. Всего хорошего, товарищ контр-адмирал… — Ульяшов отключил телефон. Выдохнул…
Лицо полковника выражало безмерное счастье и гордость. Он даже грудь предельно «выкатил» и, перекатываясь с пятки на носок, победно оглядывал офицеров, улыбался. Почти с такими же лицами, затаив дыхание, правда непонимая, смотрели на него и присутствующие.
— Вот, — полковник взмахнул рукой с телефоном. — Теперь порядок. Теперь… Ух… Они у меня!! — Потряс перед своим носом кулаком. Младшие офицеры смотрели на руку в кулаке хоть и адекватно, но вопросительно. Полковник, сексуально вибрирующим голосом Баскова на телевидении, торжественно пояснил. — Так вот, товарищи офицеры. Вот что значит взаимовыручка! Короче, к нам едет пополнение. Ух ты! Н-ну, понимаешь! Здорово! Не ожидал такого! — Выражение счастья не сходило с лица Ульяшова. — Не ожидал! Я думал… А оно, оказывается, вот как! Дежур-рный! — нажав кнопку селекторной связи, прокричал полковник.
«Я!» — последовал немедленный ответ из динамика.
— Немедленно большой автобус в аэропорт Шереметьево. Путёвку, бензин и всё прочее, чтоб блестел. Я — старшим поеду. Немедленно!
«Есть, немедленно автобус», — отрапортовал селектор.
Полковник выпрямился, потёр руки, счастливая улыбка не покидала его лицо.
— Все свободны. Совещание закончено.
Офицеры поднялись, вытянулись.
— Кстати, — полковник пальцем остановил присутствующих. — Прошу пока не разглашать. Это приказ! Понятно?
— Есть! Так точно! — офицеры ответили по разному, но определённо. Отодвинув стулья развернулись и, подталкивая друг друга, вышли…
В разные стороны разошлись, громко топая по коридору.
Никто ничего конечно же не понимал. Во-первых, откуда сейчас и какое такое пополнение? С какой стати! Ещё же не осень! И ещё… адмирал этот какой-то, и другой ещё с ним, контр-адмирал… Откуда взялись?! Это вообще… И последнее. Ульяшов сам едет в аэропорт, на автобусе! Сам?! Не на служебной «волге», а на автобусе?! Это — за гранью.
Значит, что-то чрезвычайное. ЧВЧ. «Через — Вы — Чайное!» Да!
Надо понимать — подлянка.
66
Опять какое-то ЧВЧ
Вернувшись в оркестровый класс, дирижёр ничего не мог пояснить музыкантам, что на совещании произошло, почему он такой… «разобранный». Молча опустился на стул, ослабил галстук, голова на грудь, руки как у боксёра в углу после нокдауна. Музыканты разом умолкли, и дудки их тоже. Все уставились на дирижёра, — что за дела, что там стряслось, кто нашего лейтенанта так отделал?
— Товарищ лейтенант, ну, что там? — излишне бодро, на правах «старшего», небрежно кивая головой на потолок, спросил старший прапорщик Хайченко. — Что-то интересное?
Музыканты ждали.
— Там… ЧВЧ, — пустым голосом сообщил лейтенант.
— Понятно, — всё в той же бодрой тональности отозвался Хайченко, и тут же осторожно уточнил. — А что такое ЧВЧ, товарищ лейтенант?
— Не знаю. — Ответил дирижёр.
— Понятно, — вновь повторил Хайченко, и пряча растерянность прикрикнул на музыкантов. — Так, всё-всё, настроились, заниматься будем.
Музыканты рассыпались по своим местам, расселись.
— Перерыв. — Неожиданно отозвался лейтенант.
— Перерыв! — не раздумывая, с тем же деловым лицом, громко продублировал старший прапорщик и перевёл для самых «непонятливых». — Десять минут перекур. — Участливо склонился к лейтенанту.
Музыканты — кто куда — быстро вышли в коридор, в основном в «курилку». Оркестровка опустела. С дирижёром остался один старшина…
Нет, в чёрствости или бездушии музыкантов, конечно, уличить нельзя. Они серьёзно переживали за лейтенанта, он же им как сын, это безусловно. Но с ним Хайченко остался, что не мало, во-вторых и последних, у музыкантов более важные сейчас проблемы были. Более. И не конкурс. Какой конкурс?! Таких выступлений у них за спинами было, как говорят, вагон и маленькая тележка. Не счесть, то есть.
Нет, многим ещё раз хотелось, желательно в подробных деталях узнать про Гейл. Как они с Тимохой переговорили. Как она, что, и вообще? Это было важно. Неужели так уж и зря рассчитывали на Тимохиной свадьбе в Майами или — где там — Лос-Анжелесе отыграть, в смысле отвязаться. Получается — увы?
Первым, конечно, наседал на Тимоху Санька Смирнов, уже дембель.
— А про меня она ничего не говорила, не спрашивала, ничего, нет?
— Нет, ничего. — Расстроено отмахивался Тимофеев, стараясь не попасть под прямой, недоверчивый взгляд Санькиных глаз. Ситуация точь в точь повторилась, как в прошлом году, когда Санька вернулся из посольства. Только зеркально. Тогда Тимоха репеем прицепился к нему: «как там Гейл?». И сейчас так же, только наоборот.