году, приблизительно осенью, я стал бояться, что автокатастрофа, инфаркт или убийство, умышленное или непредумышленное, остановит за несколько недель до финиша мое победное шествие к рубежу третьего тысячелетия.
Я продолжал осторожно тревожиться до двадцати трех часов сорока пяти минут 31 декабря 1999, а потом замер спиною к стеночке, стараясь даже не высовываться в окно, откуда доносились угрожающие Биг-Бэнги фейерверка, и терпеливо дождался фатального мига. Лишь после него я перевел дух и лихо предался возлияниям, потому что теперь уже, умри я прямо на месте, все равно успеть-то я явно успел!
Вот вам и отмычка тайны. В силу ряда нумерологических причин, по крайней мере для пожилого контингента, преодолеть 2000 год означало выиграть партию против смерти. Этим-то объясняется, с какой стати всем понадобилось по возможности придвинуть финиш. Невинная хитрость (и, полагаю, бессознательная), но для победы над смертью люди готовы и на такое и на большее: в «Седьмой печати»[412] люди играют со смертью в шахматы.
Ну что вот раздражает в «нью-эйдже»? Не столько вера, будто на жизнь воздействует положение звезд. В это множество умных людей верило. И не столько вера, будто Стоунхендж — нечто сверхъестественное, магическое и астральное. Притом что лично мне кажется довольно банальной идея, возникшая во времена, когда людям уже были известны солнечные часы — идея расставить крупные валуны по линиям восхода и захода солнца. Только всякий раз я задумываюсь: до чего же они лучше наблюдали за солнцем, чем за ним наблюдаем мы. Да, они наблюдали лучше.
Нет, в «нью-эйдже» раздражает синкретизм. Синкретизм (в дикорастущем виде) — это не когда верят во что-то, а когда верят сразу во все, причем в такое все, части которого взаимопротиворечат.
Опасность синкретизма постоянна. Читаю в «Коррьере делла Сера» от 23 февраля две статьи Чезаре Медайля, напечатанные на одной и той же странице. Заметим в скобках, что каждая статья, взятая сама по себе, вполне корректна. В первой рецензируется книга Майкла Уайта «Ньютон», опубликованная в издательстве «Риццоли». Книга сильно клонится к сенсационности, в ней преподнесены в виде крупной новости хорошо изученные наукой данные, перепутаны названия знаменитых трудов и создано впечатление, что Корнелий Агриппа и Иоганн Валентин Андреаэ[414] творили на английском языке, а также доверительно пересказана легенда, будто Фома Аквинский баловался алхимией. Из книги явствует, что отец современной науки Ньютон не только питал интересы, которые мы ныне называли бы эзотерическими, но и к своим великим физико-математическим открытиям пришел ровно потому, что верил — миром заправляют оккультные силы. Это именно и доказывается.
Рядом напечатана другая колонка, в которой Медайль пишет о новой волне интереса к алхимической литературе и цитирует для примера несколько названий издательского каталога «Эдициони Медитерранее». Эта серия существует уже много лет и адресована тем, кто и сегодня верит в алхимию (в частности предлагается перечитывать не больше не меньше как Фульканелли[415]). Иногда в этой серии появляются и книги серьезных ученых, но вообще синкретизм работает так: сваливая в единую кучу дурацкую и серьезную литературу, добиваются эффекта, при котором серьезные книги придают авторитетность несерьезным.
Какие же выводы делает читатель, видя соседство двух колонок в «Коррьере делла Сера»? Он делает синкретические выводы. Он начинает думать, что если оккультизм повлиял на научную работу Ньютона, и если оккультизму посвящается столько книг, значит, оккультизм важен и нужен. Вот в такой логический замкнутый крут попадает простодушный читатель.
Америку открыли потому, что полагали, будто плавание на запад приведет в Индию. Полезные открытия могут вдохновляться ложными предпосылками и совершаться по счастливому недоразумению. Однако тот факт, что Колумб добрался до Америки, не доказывает, будто дорога на Восток короче всего через Запад. Наоборот, открытие Колумба убедило всех, что до Индии ближе двигаться в обратную сторону. Португальские путешественники исследовали Африку, потому что мечтали отыскать в Эфиопии сказочное царство всемогущего Иоанна Пресвитера. Этим царством считали Абиссинию. Именно благодаря путешественникам мы узнали, что в Эфиопии не было царства всемогущего Пресвитера, и даже совсем наоборот: там было царство до такой степени хлипкое, что его без труда завоевал маршал Бадольо[416]). То же самое получилось с мифом об Австральной Земле (Terra Australe[417]): веря в эту красивую сказку, открыли Австралию и в то же самое время убедились, что не существует такой земли, которая была бы насажена как колпачок на южный полюс нашей планеты.
Не всегда два утверждения равно соответствуют действительности. Занимаясь алхимией, Ньютон как раз-таки доказал нам, что алхимики ошибались. Это не отменяет того очарования, которым окутана алхимия и в моих глазах, и в глазах Чезаре Медайля, и в глазах многих других коллег. Я очаровываюсь и Фантомасом с Микки-Маусом, и Мандрагором[418], притом что хорошо понимаю: все они — фикция.
Около двух лет назад я уже писал в «Картонках Минервы» о Гарри Поттере; это было после выхода третьего тома, когда англосаксонский мир сотрясался дебатами, допустимы ли в воспитательном процессе магия и колдовство и не примут ли наши дети за чистую монету весь этот оккультный вздор. Теперь же, когда после выхода фильма мода на Поттера охватила воистину весь земной шар, мне случилось наблюдать по телевизору спор колдуна Отельмы, счастливейшего из смертных с тех пор, как вошла в телевизионный обиход эта мощная пропаганда в пользу таких господ, как он (кстати говоря, он был разряжен столь колдунским образом, что, наверное, даже Эд Вуд[420] постыдился бы вылезать в таком виде в фильме ужасов) с главным начальником экзорцистов, отцом Амортом, с точки зрения которого истории Гарри Поттера — дьявольщина[421].
Соль рассказа в следующем. В то время как большинство присутствующих говорило, что и черная магия и белая магия — бред собачий (но это не значит, что не заслуживают серьезного отношения те люди, кто в магию верует), отец-экзорцист с превеликой серьезностью отзывался обо всех видах магии — черной, белой, в крапинку и в полосочку, — именуя их исчадиями Зла.
Если этим пахнет в воздухе, прихожу к выводу, что невредно сломать несколько копий в защиту пресловутого Поттера. Сюжеты книг о нем, конечно, построены на историях колдунов и волшебников, и неудивительно, что они так нравятся детям — дети спокон веку обожают рассказы о феях, карликах, людоедах и некромантах. Однако же никто не возникал с обличениями Белоснежки, не звал ее порождением Сатаны. Сказки о Поттере получили успех, потому что их сочинительница (по хитроумному расчету или по дивному наитию) сумела пересказать наново некоторые традиционные ситуации, восходящие к древним архетипам.
Гарри Поттер — сын хороших волшебников-супругов, убитых силами Зла. Но сперва Гарри этого не знает. Он живет под лестницей, бедный сирота, у злых тетушки и дяди. Потом ему рассказывают о его происхождении, он чувствует призвание колдовать и отправляется в частную школу для юных волшебников, где происходят многие приключения. Вот первая классическая схема. Юное беззащитное создание, прошедшее через многие обиды, узнает, что является отпрыском благородных кровей и ему уготовано светлое будущее. Мы имеем в одном лице Гадкого Утенка и Золушку, Оливера Твиста и Реми из французской книги «Без семьи»[422]. Колледж Хогвартс, где обучают всевозможному ведьмачеству скопирован с настоящих английских колледжей, где все обожают англосаксонские виды спорта, как обожают «квиддич» читатели-англичане (поскольку им интуитивно ясны все его правила) и читатели-иностранцы (потому что им эти правила нипочем не понять).
Другая архетипическая ситуация восходит к «Мальчишкам с улицы Пала»[423], или к «Запискам Джан Бурраски»[424], в общем к рассказам о том, как подростки оказываются вместе в каком-то пансионе и объединяются против придурковатых (а порою очень вредных) учителей. Добавьте, что подростки у Роулинг летают на метлах: вот Мэри Поппинс и Питер Пэн. Хогвартс неотличим от тех таинственных замков, о которых мы читали в книжках «Юношеской библиотечки» издательства Салани (ныне публикующего в Италии серию книг о Гарри Поттере) — в романах, где мальчики в коротких штанишках и девочки с золотыми волосами развенчивали коварные планы бесчестного и хитрого противника, обманщика дяди, банды мерзавцев, и находили запрятанный клад, потерянную грамоту, замурованное подземелье.
Несмотря на то, что в «Гарри Поттере» произносятся страшные формулы и показываются жуткие чудовища (не забываем, что детская аудитория взращена на уродах Рамбальди[425] и на японских мультфильмах), герои цикла Роулинг все же борются за доброе и вечное, как Тройка Бойскаутов[426], и прислушиваются к разумным воспитателям, доходя до приторности (применительно к своему времени) сахарно-компотной повести Де Амичиса «Сердце».
Неужели мы вправду думаем вслед за колдуном Отельма и отцом Амортом, будто, начитавшись историй о волшебниках, эти дети, когда вырастут, продолжат во все это верить? Каждый в детстве побаивался людоедов и вурдалаков, но, повзрослев, ожидает больше неприятностей от озоновой дыры, нежели от колдовского яблочка. Многие в детстве верили, будто детей находят в капусте, что не помешало нам, возмужав, освоить более эффективную и более приятную методику воспроизводства.