неонацисты находят эти исконные ценности в мифах древнего Запада и приуготовляют заклание мусульман в Стоунхендже. Наиболее же серьезные адепты Предания (многие из которых – электорат неофашистской партии) черпают образы или из ритуалов и мифов первобытных народов, или из буддизма, или как раз таки именно из ислама, как из вечноживотного кладезя альтернативной духовности. Именно реакционеры напоминают нам, что Запад – не над всеми, что западная мысль иссушена идейностью прогресса и спасительно для Запада было бы устремиться в поисках истины к суфийским мистикам и к пляшущим дервишам. Это не я говорю, это они всегда говорили.
Достаточно в книжном магазине порыться на оккультных полках.
Так что и среди правых нет единства по вопросу Запада и Востока. Доказательство великого смятения. Да и без того ясно, что непонятица в обществе великая, что никто сегодня не знает, на чьей же он, в сущности, стороне.
Но именно в такие времена нужно стремиться к аналитичности, к критичности, анализировать и собственные предрассудки, и чужие. Надеюсь, что об этом заговорят в наших школах, не только на пресс-конференциях.
Торг в полиэтническом обществе[302]
Основной принцип, которым определяются (или должны определяться) человеческие взаимоотношения, таков: желаешь избежать конфликтов и недоразумений или чьих-то нереалистичных претензий – торгуйся. Образец такого торга – восточный базар. Продавец просит десять, ты хотел бы заплатить не больше трех, говоришь, три. Продавец спускает цену до девяти, ты набавляешь до четырех, он готов на восемь, ты отваживаешься на пять, он спускает до семи. Наконец стороны договорились – шесть. У тебя ощущение победы, потому что ты набавил только три, а он понизил на целых четыре. Но торговец доволен еще больше тебя, потому что цена товара была пять. Тем не менее в общем итоге, если только ему действительно хотелось продать, а тебе купить, вы радуетесь оба.
Принцип торга главенствует не только в рыночной экономике. Он лежит в основе профсоюзной борьбы и – когда обстановка не напряженная – в основе международных отношений. Этот же принцип – в основе многих процессов распространения культуры. Он необходим при переводе; переводя, мы неизбежно утрачиваем что-то из оригинального текста, но изыскиваем какие-то способы компенсации. Он необходим даже и при обычном обмене информацией, ты и я имеем право придавать любым терминам какие угодно значения, но если требуется прийти к удовлетворительной коммуникации, приходится договариваться о платформе общепринятых смыслов.
Одни называют дождем такую погоду, когда льет как из ведра, для других дождь – даже если едва накрапывает, но когда решается общий вопрос – идти ли на пляж или нет, – можно договориться об общем понятии «дождя», дождь – это то, когда идти на пляж не имеет смысла. Принцип торга применяется и при интерпретации текста (поэтического текста, старинного документа), ибо, как бы мы его ни истолковывали, сам по себе текст гласит то, что гласит, и это твердый неотменяемый факт. Если вода льет с неба, она льет, а если действие романа Мандзони начинается на озере Комо, оно не может начинаться на озере Гарда – это будет уже другой роман.
Если бы и впрямь, как утверждают некоторые, на свете не было бы фактов, а только одни интерпретации, торговаться было бы бессмысленно, потому что не было бы критерия, позволяющего сравнить интерпретации и увидеть, моя интерпретация лучше или твоя. Интерпретации поддаются сравнению и обсуждению именно благодаря тому, что они приложимы к фактам. Я вычитал в газете, что один плохо информированный священник занес меня в список Учителей Зла, потому что я утверждаю, будто не существует фактов, а только интерпретации. Я спокойно отнесся к попаданию в Учители Зла (люцифериански я был бы и не прочь, но, возрастая годами и мудростью, убеждаюсь все решительнее, что я всего лишь Негодный Ученик), но я, безусловно, во всех своих писаниях всегда утверждал совершенно противоположное тому, что приписал мне этот служитель церкви. Именно таким образом интерпретации постоянно разбиваются о твердые факты, а факты, которые порой плохо поддаются интерпретации, тверды и непреложны, несостоятельные интерпретации о них разбиваются.
Прошу прощения, что сделал далекое отступление (мне оно кажется полезным), – возвращаюсь к идее торга в обществе. Торгуемся мы вот о чем. Если бы каждый держался исключительно своей интерпретации фактов, диспут не кончился бы никогда. Необходима торговля, чтобы свести дивергентные интерпретации к точке конвергенции, пускай даже частичной, а оттуда выходить навстречу факту: факт ведь непреложен, неопровержим, и разделаться с фактом не так уж просто, как мы знаем по опыту.
Весь этот разговор (который подводит к принципу, что с неотвратимым нужно разумно торговаться) возник, когда в одном миланском лицее по просьбе родителей-эмигрантов решили учредить класс для учеников-мусульман.
Это забавная история, потому что при разумном подходе ничего бы не стоило отправить половину мусульман в один класс, половину в другой, тем самым способствуя их культурной интеграции с товарищами – носителями другой культуры и давая местным подросткам возможность узнать много для себя нового. Именно этого всем бы нам и хотелось, живи мы в лучшем из возможных миров. Тем не менее судьба распорядилась таким образом, что мир, в котором мы живем, – не самый лучший, хотя некоторые богословы и философы объясняют, что сам Господь не умел вообразить что-нибудь поприличнее и теперь мы имеем то, что у него получилось.
Я обычно на сто процентов согласен с тем, что пишет мой друг Клаудио Магрис[303] (ладно, чтоб не смущать себя и его, скажу – на девяносто девять и девять десятых процента), но хотел бы высказать кое-какие претензии к его статье, опубликованной в прошлый понедельник в «Коррьере делла сера». Напоминая, что решение школьной администрации было определено тем фактом, что родители подростков выставили ультиматум: или будь по-нашему, или мы не пошлем детей в школу, – Магрис комментирует: «Это требование устроить гетто можно еще представить себе в устах расиста, одуревшего от ненависти к мусульманам. Представить себе как оскорбление всему на свете, и в первую очередь исламу. В устах же мусульман оно звучит как низкая карикатура на ислам. С какой стати может быть неприятно, скандально, отвратительно для мусульманского отрока иметь одноклассников – католиков, вальденсов, евреев или вообще молодых людей не крещеных и не обрезанных? Плюрализм – соль жизни, демократии и культуры – не являет собой серию миров, замкнутых друг в друге, не знающих друг о друге. Он состоит во встрече миров, в диалоге миров, в сравнении миров с мирами».
Я, конечно, всецело готов подписаться под этими высказываниями, в частности, вот уже несколько лет я участвую в работе сайта, созданного моими друзьями и сотрудниками и рассчитанного на педагогов любых наций и стран. Сайт посвящен проблемам взаимопонимания и приятия инакости. Этот сайт можно найти через Acad é mie Universelle des Cultures. Ясно, что для взаимопонимания и приятия нужно вместе жить. Это следовало бы объяснить тем родителям, которые потребовали для собственных детей создания гетто. Но я не знаю специфическую картину и не могу сказать, до какой степени эти люди убеждаемы. Хотя повторяю, что под словами Магриса в общем и целом готов подписаться.
За исключением одного пункта очерка. Я не согласен с утверждением, что запрос исламских родителей «неприемлем» и что не стоит обращать на него внимание, а следует бросить в корзину. Реагировать ли на запрос, принципиально оскорбительный для наших убеждений? Наши убеждения адресуются всегда к Идеалу (а этот идеал, поскольку пока что еще не осуществился, обычно обретается в будущем времени и подлежит нескончаемым обсуждениям и интерпретациям). Совсем в ином измерении находится Факт, который, как и положено факту, обсуждению не подлежит. Пред лицом такого факта, как извержение вулкана или как сход лавины, мы не интерпретируем, мы действуем, и все.
Факт, который в этот раз дается нам в своей непреложности, – это что группа родителей (все они, кажется, египтяне) заявила школьному завучу, что или им сделают отдельный класс, или дети в школу ходить не будут. Не знаю, какие у них альтернативные планы. Пошлют они детей в Египет? Лишат их вообще образования? Устроят частную мусульманскую школу? Исключим первый вариант (хотя он доставил бы удовольствие «Лиге Севера»: вышвыривать щенков на историческую родину! – читай: «давить, пока не выросли»). Второй вариант нежелателен, поскольку он лишил бы молодых иммигрантов их права на полное образование (пусть даже по вине родителей, а не государства). Значит, третье решение? Втройне нежелательно. Во-первых, оно ведет к сегрегации, во-вторых, молодые лишаются возможности усвоить культуру принимающей страны, и, в-третьих, высока вероятность их изоляции и фундаментализации. К тому же речь ведь идет не о детском саде, где достаточно было бы преподавать добровольцам из родителей. Речь идет о лицее. А там науки трудные. Разве что впору будет учреждать частные исламские лицеи, приравненные в правах к государственным школам, и это вполне реально, ведь у нас много частных католических лицеев, но лично мне не очень бы хотелось, чтобы это действительно произошло: новая форма сегрегации, разъединения…
Если такова действительность и таковы альтернативы, то, получается, вполне разумно решение администрации лицея в Милане. Разумно и основано на рациональном торге. Учитывая, что, ответив родителям «нет», перспектива была не иметь этих учеников в своей школе, и скорее всего – ни в какой школе, запрос был удовлетворен «через не хочу», удовлетворен как наименьшее зло, в надежде, что через некоторое время все утрясется. Да, эти подростки-мусульмане теперь не учатся в одном классе с другими (для них это, кстати, большая потеря), но все-таки они учатся! И получают то же самое образование, которое дается итальянским подросткам. Они изучают наш язык и нашу историю. Поскольку это не младенцы, а ученики лицея, никто им не мешает рассуждать своей головой и даже встречаться по своему выбору с итальянскими сверстниками (китайскими, филиппинскими). Нигде не сказано, что они стопроцентно солидарны с позицией своих родителей.