– свои, полковые нормы поведения как в служебной, так и во внеслужебной обстановке.
Это касалось и частей гвардейской кавалерии. «У всякого русского полка, как это нам особенно ясно теперь в сравнении с здешними, – писала в конце 20-х гг., в эмиграции, жена офицера лейб-гвардии Драгунского полка Б.И. Коносевича Е.Н. Коносевич, – была не только своя физиономия, но своя душа, определенная, накладывавшая на каждого офицера, прослужившего некоторое время в данном полку, свой, особенный отпечаток»13.
Явно о гвардейской кавалерии (армейской он не знал) писал и оставшийся в «Совдепии» бывший офицер лейб-гвардии Кирасирского Ея Величества полка князь В.С. Трубецкой: «Я наблюдал, что каждый полк имел свою совершенно особую печать – незримую, но крепко чувствуемую»14.
Общегвардейские традиции охарактеризованы нами в разделе 1 главы I.
А вот традиция, существовавшая только в гвардейской кавалерии (и, возможно, в гвардейской конной артиллерии). Ее офицеры ощущали себя членами одной корпорации – и потому подавали при встрече друг другу руку вне зависимости от того, были они знакомы или нет15.
Что же до традиций, присущих только гвардейской конной артиллерии, то, по утверждению служившего в в 1911–1914 гг. в лейб-гвардии Кирасирском Ея Величества полку князя В.С. Трубецкого, у гвардейских конноартиллерийских офицеров «совершенно отсутствовала та полковая чванливость и снобизм, который был так присущ многим гвардейским частям»16. Однако великий князь Андрей Владимирович – служивший в 1898–1914 гг. в гвардейской конной артиллерии – подчеркивал, что и в гвардии «конная артиллерия находилась в постоянном антагонизме» с пешей (которую точно так же величала «пижосами»). И проявляла-таки снобизм – вечно мечтая, например, о такой детали в форме одежды, которая отличала бы ее от пешей артиллерии еще больше, чем кавалерийский, серо-синий (вместо темно-зеленого, почти черного) цвет шаровар17.
Может быть, этот «антагонизм» существовал лишь между конными и пешими гвардейскими артиллеристами? А в отнощениях с родственными по духу кавалеристами «снобизм» у гвардейских конноартиллеристов действительно отсутствовал?
Так или иначе, в начале 1910-х гг. на рукавах вицмундиров офицеров гвардейской конной артиллерии, у разреза выше обшлага, появилась особая, обшитая сукном пуговица. Она имелась на конноартиллерийском мундире в первой половине XIX в.; расстегнув ее, солдат мог засучить рукав, чтобы было удобнее чистить лошадь, – офицерам же она была не нужна. Однако офицеры, вспоминал великий князь Андрей Владимирович, «очень настаивали, чтобы эта, хотя и малопонятная деталь была бы сохранена…»18
В какой-то мере элитный статус гвардейской конной артиллерии подчеркивали и власти предержащие. В отличие от гвардейских пехоты, кавалерии, полевой артиллерии и инженерных войск (где это правило было уже отменено), офицер, вышедший в гвардейскую конную артиллерию, еще и к 1914-му должен был целый год числиться по армейской конной артиллерии (а к гвардейской конной батарее – лишь прикомандированным) – и только потом переводился в гвардию официально…
По традиции, гвардейские конные батареи участвовали в парадах в Высочайшем присутствии вместе с полками гвардейской пехоты, праздник которых совпадал (или почти совпадал) с батарейным праздником. Например, 4-я батарея лейб-гвардии Конной артиллерии – 6 (19) декабря, вместе с лейб-гвардии 4-м стрелковым Императорской Фамилии полком, а 1-я батарея – праздник которой приходился на 25 ноября (8 декабря) – 21 ноября (4 декабря), вместе с отмечавшим в этот день свой праздник лейб-гвардии Семеновским полком… Впрочем, эта традиция касалась только парадов в Петербурге (исключением стал один из парадов в Царском Селе)19.
Если в части гвардейской кавалерии нижних чинов подбирали (см. ниже) по внешнему виду, то в части гвардейской конной артиллерии – независимо от внешнего вида (исключением была 3-я батарея лейб-гвардии Конной артиллерии), а роста – среднего20.
Она входила в состав Гвардейского корпуса, дислоцировалась в Петербурге и его южных окрестностях и объединяла четыре единственных в русской армии кирасирских полка и три казачьих.
(Поскольку с самого начала Первой мировой ее казачьи части действовали отдельно от кирасирских, 30 октября (12 ноября) 1914 г. 1-я гвардейская кавалерийская была разделена на Гвардейскую казачью бригаду и Гвардейскую кирасирскую дивизию – 9 (22) января 1915 г. вновь наименованную 1-й гвардейской кавалерийской дивизией.)
В 1907–1914 гг. кирасирские полки дивизии придавали ей яркое лицо, игнорируя касавшиеся всей русской армии приказы о ношении летом фуражек защитного цвета и продолжая и летом щеголять в цветных фуражках – с белой «кирасирской» тульей и алым (в Кавалергардском и лейб-гвардии Конном полках), желтым (в лейб-гвардии Кирасирском Его Величества) или светло-синим (в лейб-гвардии Кирасирском Ея Величества) околышем. Офицеры гвардейских кирасир защитных фуражек даже и не имели; они приобрели их лишь после объявления мобилизации 1914 года21…
Поддержание принятого в полках дивизии образа жизни требовали от офицера тратить в месяц, кроме жалованья, еще не менее 250 рублей22.
Квартировавший в Петербурге, в квартале между Шпалерной, Захарьевской и Потемкинской улицами, Кавалергардский Ея Величества Государыни Императрицы Марии Феодоровны полк считался «первым полком Русской конницы»23.
Такой его статус определялся тем, что даже среди гвардейских – т. е. по определению приближенных к Императорской Фамилии – он был «наиболее придворным»24. Ведь создавался он в 1799 г. (под именем Кавалергардского корпуса) не как боевая, а как охранная единица, как почетный эскорт лиц Императорской Фамилии на торжественных церемониях. И даже став в 1800-м линейной частью – Кавалергардским полком, – продолжал выполнять функции такого эскорта.
Так, на коронационных торжествах именно кавалергардские офицеры охраняли императорский трон во время церемонии венчания на царство. А во время больших выходов при Высочайшем дворе (т. е. торжественных шествий императора и императрицы по праздникам в дворцовую церковь) именно кавалергарды выступали в роли «ближайшей стражи» Их Величеств: именно от них выставлялся пикет у входа в ближайший ко внутренним покоям царской семьи зал Зимнего дворца – Николаевский.
Не случайно поэтому офицеры Кавалергардского полка имели – наряду с придворными чинами и высшими сановниками! – право «входа за кавалергардов», т. е. право входить во время больших выходов при Высочайшем дворе в охраняемый кавалергардским пикетом Николаевский зал (правда, только при возвращении Их Величеств из церкви). А равно право входить в Зимний дворец не с Дворцовой набережной, через Крещенский подъезд, а оттуда же, откуда и и члены Императорской Фамилии, – с Дворцовой площади, через подъезд Ея Величества.
Несмотря на эту привилегированность, «полк отличался положительным отсутствием пустой гордости и заносчивости»25. Ведь полковыми ценностями были:
– честь (которая виделась в доблести, жертвенном служении и личном достоинстве кавалергарда),
– благородство и
– скромность26.
Последняя проявлялась, в частности, в отсутствии какого бы то ни было шика, в аристократически-благородной простоте стиля жизни офицеров. Благодаря этому Кавалергардский полк считался в гвардии недорогим («не пьющим»), т. е. не требующим от офицера слишком больших расходов на представительство27.
Соответственно, офицеры не вынуждались к быстрому уходу из полка из-за нехватки средств и служили в нем подолгу. А так как чинопроизводство в гвардейской кавалерии шло по полковым линиям, ждать открытия полковничьей вакансии им приходилось долго, и кавалергарды, бывало, «и за сорок лет сидели в ротмистрах»28.
Еще одной отличительной чертой Кавалергардского полка была особая «близость между офицером и солдатом»29. «Многолетняя традиция требовала от офицера Кавалергарда быть поближе к солдату […] знать его, заботиться о нем и, обучая его, вносить любовь и ласку»30. Существование этой «патриархальной» традиции не смог не признать даже бывший офицер полка граф А.А. Игнатьев31 – выполнявший в своих изданных в СССР мемуарах социальный заказ властей и, соответственно, видевший в жизни дореволюционной русской армии в основном негативные или, как минимум, нелепые черты.
По традиции, шедшей с 1830-х гг., офицеры-кавалергарды носили вицмундиры и сюртуки не уставного темно-зеленого или (в начале ХХ в.) темно-зеленого с просинью («царского») цвета, а черного с зеленым отливом – «черные». «Их не переделаешь, – констатировал еще Александр III, – пусть носят черное»32…
Нижних чинов в кавалергарды подбирали из высоких голубоглазых и сероглазых блондинов без бород, «постройнее и половчее», чем такие же блондины, направляемые в лейб-гвардии Семеновский полк, и (опять-таки в отличие от будущих семеновцев) с круглыми лицами33.
Лошадей же в Кавалергардском полку в начале ХХ в. подбирали так, чтобы по мере возрастания номеров эскадронов присвоенная полку гнедая масть становилась все темнее. В эскадроне Ея Величества (в обиходе – «лейб-эскадрон»34) лошади были светло-гнедыми без отметин, во 2-м – гнедыми с отметинами, в 3-м – гнедыми без отметин и в 4-м – темно-гнедыми без отметин (в переднем взводе, по свидетельству служившего в 1908–1909 гг. в 4-м эскадроне графа Г.А. Шереметева, – в вороных «чулках»35). Трубачи всех эскадронов сидели на гнедых36.
По утверждению офицера лейб-гвардии Семеновского полка Ю.В. Макарова, традиционные для XIX в. натянутые отношения между кавалергардами и входившим в ту же 1-ю бригаду 1-й гвардейской кавалерийской дивизии лейб-гвардии Конным полком сохранялись и в начале ХХ в.