Здесь дислоцировались XVI и XXIV армейские корпуса.
XVI армейский корпус (штаб – Казань)
В Среднее Поволжье, во внутренний Казанский округ, она была переброшена только в 1910 г. – а до того дислоцировалась в Белоруссии, в передовом Виленском округе.
161-й пехотный Александропольский полк квартировал в Казани.
Стоявший там же 162-й пехотный Ахалцыхский полк был одной из 12 частей русской армии, в которых имелись навечно зачисленные в списки солдаты и/или офицеры. В Ахалцыхском это были капитан С.И. Жирнов, поручик С.В. Хондажевский и младший унтер-офицер Гришанов – спасшие 25 февраля (10 марта) 1905 г., в сражении под Мукденом, знамя полка и/или сохранившие его в японском плену.
163-й пехотный Ленкоранско-Нашебургский полк и 164-й пехотный Закатальский полк стояли в Симбирске (ныне Ульяновск), а 41-я артиллерийская бригада – в Казани.
В Среднее Поволжье, во внутренний Казанский округ, она была переброшена только в 1910 г. – а до того ее части (бывшие, правда, тогда резервными, а не полевыми) дислоцировались в Латвии и Литве, в приграничном Виленском военном округе.
177-й пехотный Изборский полк и 178-й пехотный Венденский полк квартировали в Пензе.
Стоявший в Сызрани 179-й пехотный Усть-Двинский полк выделялся такой – не раз «отмечаемой не только начальством, но и сродными по дивизии полками», – особенностью, как «глубокая духовная связь» «между офицером и солдатом». Этот «венец полковых традиций» усть-двинцев был наследием службы в замкнутом мирке, которую десятилетиями несли предки Усть-Двинского, гарнизонные полки355.
180-й пехотный Виндавский полк был расквартирован в Саранске, а 45-я артиллерийская бригада – в Пензе.
Районом ее дислокации было Нижнее Поволжье.
Три из четырех ее полков были названы в честь побед русского оружия над турками и иранцами – в сражениях при Асландузе 19–20 октября (31 октября – 1 ноября) 1812 г.), в Русско-иранскую войну 1804–1813 гг., при Башкадыкларе 19 ноября (1 декабря) 1853 г.), в Крымскую войну 1853–1856 гг. и «в память троекратных штурмов» турецкой крепости Карс и «трехкратного овладения ею» в 1828, 1855 и 1877 гг.356
185-й пехотный Башкадыкларский полк, 186-й пехотный Асландузский полк и 188-й пехотный Карсский полк стояли в Саратове, 187-й пехотный Аварский полк – в Царицыне (ныне Волгоград), 47-я артиллерийская бригада – в Саратове.
16-й мортирный артиллерийский дивизион был расквартирован в Пензе.
XXIV армейский корпус (штаб – Самара)
Она дислоцировалась в Среднем Поволжье и в Среднем и Южном Приуралье.
Все ее полки были названы в честь побед русского оружия в Русско-турецких войнах 1768–1774 и 1787–1791 гг. – в сражениях при Ларге 7 (18) июля и при Кагуле 21 июля (1 августа) 1770 г., при Рымнике 11 (22) сентября 1789 г. и при взятии Очакова 6 (17) декабря 1788 г. и Измаила 11 (22) декабря 1790 г.
189-й пехотный Измаильский полк квартировал в Самаре, 190-й пехотный Очаковский полк – в Уфе, 191-й пехотный Ларго-Кагульский полк и 192-й пехотный Рымникский полк – в Оренбурге, 48-я артиллерийская бригада – в Самаре.
Районом ее дислокации были Среднее Приуралье и Средний и Южный Урал.
193-й пехотный Свияжский полк стоял в Вятке (ныне Киров), 194-й пехотный Троице-Сергиевский полк – в Перми, 195-й пехотный Оровайский полк – в Екатеринбурге, 196-й пехотный Инсарский полк – в Челябинске, 49-я артиллерийская бригада – в Перми.
24-й мортирный артиллерийский дивизион был расквартирован в Оренбурге.
8. Кавказский военный округ
В нем дислоцировались I Кавказский, II Кавказский и III Кавказский армейские корпуса.
Войска Каваказского округа и к 1914-му оставались поистине легендарными – «гордыми полками, достигшими особого положения в русской армии благодаря своим победным боям, полным подвигов, отваги и самопожертвования». «Особое положение» их проявлялось в престижности службы в них – которой «добивались» и в начале 1910-х357.
В самом деле, это были войска, которые целый век провели в почти непрерывных боях и походах на овеянном экзотически-романтическим ореолом Кавказе – с его дикой природой, воинственными и отчаянно храбрыми обитателями и их благородными обычаями. Кроме нескончаемой Кавказской войны 1817–1864 гг., они вынесли на своих плечах и войны с Ираном и Турцией в 1804–1813, 1826–1828, 1828–1829, 1853–1856 и 1877–1878 гг., и подавление восстаний в Чечне и Дагестане в 1877-м, и Ахалтекинские экспедиции 1879–1881 гг. в не менее экзотической Средней Азии… В 1914-м все это было еще относительно недавним прошлым…
Именно памятуя об этом славном прошлом, офицеры кавказских войск еще и в начале 1910-х называли свой военный округ «не иначе как Кавказская Армия»358.
Удаленность от собственно России и обособленное расквартирование (поневоле сплачивавшие часть), разнообразие природных условий, в которых приходилось воевать различным частям (лесистая Чечня, к примеру, отличалась от Горного Дагестана), разные этнические характеры и манера воевать противника, с которым приходилось по преимуществу иметь дело тому или иному полку (чеченцы, этносы Дагестана, адыгские этносы Западного Кавказа, персы, турки) – все это еще в первой половине XIX в. неизбежно приводило к тому, что кавказские полки и дивизии «получали свою особую типическую окраску»359. «Один полк живой, как огонь, смелый до дерзости, совершающий атаку не иначе как бегом, особенно искусный в разсыпном бою и в лесной войне; другой полк – не столь живой, но твердый как кремень, упорный до чрезвычайности, привыкший действовать связно [т. е. не отдельными ротами или батальонами, а en masse. – А.С.], умеющий ходить не задыхаясь по самым страшным крутизнам, обдуманно-решительный и так далее»360.
В результате, констатировали еще в 1877 г., «каждая часть кавказской армии обладает личным характером или типическою особенностию»361.
«В целом ряде» кавказских полков, подтверждал еще и на рубеже XIX и ХХ вв. знаток Кавказа публицист В.Л. Величко, за долгое боевое время сложились такие крепкие традиции, которых не в силах подорвать» никакие чуждые им новые командиры. «Достаточно взглянуть на любой из этих полков, хотя бы в момент полкового праздника, когда выносят перед фронт старое, простреленное и почерневшее полковое знамя, каким священным огнем горят глаза молодых солдат, недавно пришедших из внутренней России, но уже всей душою подчинившихся полковой традиции.
Она глубочайше влияет и на духовную личность офицеров и на весь склад их жизни»362.
Сохранились ли «личный характер или типические особенности» каждого кавказского полка к 1914-му, после трети века мирной жизни? Известные нам источники внимания этому не уделяют, и вопрос остается открытым. Но хорошо известно, что общие для кавказских частей традиции продолжали бытовать и в 1914-м.
Это, во-первых, не встречавшаяся в «российских» округах товарищеская спайка, дружеские отношения между всеми родами войск – пехотой, кавалерией, артиллерией и саперами. Эта сплоченность была выработана многими десятилетиями совместной тяжелой боевой работы в далеком нерусском краю. «Все части славной кавказской армии окрещены одним боевым огнем; одни и те же столетием приобретенные, воспоминания неразрывно связали и сплотнили в одно целое артиллерию, пехоту, драгун и казаков»363…
Это, во-вторых, «обычай куначества» – «изстари соединявший» все вообще «кавказские войска в одну общую семью»364.
Перенятое в Кавказскую войну у этносов Северного Кавказа, куначество было похоже на побратимство: те, кто были друг другу кунаками, находились в постоянных дружеских отношениях и всегда, в любой ситуации, оказывали друг другу помощь. Но в кавказских войсках куначество имело особо прочное основание: как правило, полки куначились с другими полками, а роты – с ротами других полков, артиллерийскими батареями и эскадронами драгунских полков после того, как «дрались, так сказать, плечо в плечо» в бою365. Поэтому и в новом бою «прежде всего помогай кунакам, если вместе сражаемся; сам умирай, а кунака выручай, словно своего товарища»366… Полки и роты делились со своими кунацкими полками и ротами (батареями, эскадронами) продовольствием, деньгами из артельных сумм, встречали пришедшие в район их расположения подразделения кунаков угощением…
К 1914-му, после трети века мирной жизни и усиления централизации в снабжении войск, куначество в кавказских войсках свелось прежде всего к традиции общих обедов при встрече. «Это был наш старый кавказский адат [обычай. – А.С.]», – подчеркивал генерал от кавалерии князь И.Г. Амилахвари (1829–1905)367. «Стоило [кунацким. – А.С.] частям встретиться на маневрах или в других командировках, как начиналось взаимное посещение, праздники, товарищеские обеды и знакомства с новыми офицерами»368.
В-третьих, кунаками считались и все офицеры каждой части («но при обязательном полном уважении к старшинству в чине и в летах», как в гвардии)369. «Нет заметной разницы между начальством и подчиненными – большинство – на “ты”», – свидетельствовал служивший в 1908–1913 гг. в 16-м драгунском Тверском полку Г.Ф. Танутров370.
В-четвертых, общими для кавказских частей оставались к 1914-му кавказские обычаи в офицерском застолье – с перенятыми у грузин тулумбашем (тамадой), ходящей по кругу азарпешей (серебряная чаша с длинной ручкой), пением «Мравалжамиер» и «Алла-Верды», зурной, бубном, лезгинкой, с пожеланием «Аллаверды» и ответным восклицанием «Якши иол»; с пением боевых и застольных песен, сложенных за долгие десятилетия Кавказской войны.
Более того, «на всех» офицерах «кавказский отпечаток: Русские офицеры говорят с грузинским акцентом, речь пестрит кавказскими словечками»371…
В-пятых, в кавказских войсках существовал обычай «крестить» офицеров, вновь прибывших служить на Кавказ, – требуя от каждого выпить до дна полковую азарпешу (в которую входила почти целая бутылка вина), а после этого «сказать слово»372.
В-шестых, общим был обычай прощания со знаменами (в кавалерии – со штандартами) – когда уволенные в запас солдаты «кланяются до земли и целуют полотнища наклоненных над ними» знамен или штандартов373.
В-седьмых, кавказские части традиционно не отличались образцовым внешним видом. «Кавказский солдат, – констатировал еще на рубеже XIX и ХХ вв. публицист В.Л. Величко, – когда он не во фронте, проявляет иногда некоторые внешние признаки распущенности»374. «У солдат независимый вид», – подтверждал прибывший в 1908 г. в 16-й драгунский Тверской полк Г.Ф. Танутров375… Это тоже было наследием войн в лесах и горах Кавказа – где не требовалось строевой выправки, где трудно было воевать в униформе европейского образца и где надо было думать над тем, как победить, а не над тем, как соблюсти формальные требования…
В-восьмых, как и в гвардии, кавказские полки приветствовали полк, проходящий мимо их расположения, играя его полковой марш.
В-девятых, «таким же обязательным было и рыцарское отношение к женщине: никогда уважающий себя Кавказец не вступит в разговор с женщиной, не снявши фуражку»376…
В-десятых, кавказские части традиционно выделялись большим процентом офицеров кавказских национальностей (см. табл. 2) – и прежде всего грузин, чье дворянство и в начале ХХ в. сохраняло рыцарские традиции и было поэтому превосходным материалом для выработки офицера. «В кавказских войсках грузин любили как хороших товарищей, простых в обращении и обладавших блестящими боевыми качествами.
Истории полков пестрят фамилиями Багратионов, Эристовых, Орбелиани, Чавчавадзе, Андрониковых, Амилахвари, Казбеков и др.»377.
Значительно меньше было офицеров-армян, азербайджанцев (татар, по тогдашней русской терминологии) и представителей этносов Северного Кавказа.
Таблица 2
Доля офицеров кавказских национальностей в пехотных и кавалерийских частях Кавказского военного округа (кроме 52-й пехотной дивизии*) в 1912 г.378
* Данных по 52-й пехотной дивизии в нашем распоряжении не имеется.
I Кавказский армейский корпус (штаб – Тифлис (ныне Тбилиси)
Она дислоцировалась в юго-западной и южной Грузии (Месхетии и Джавахетии) и в примыкавшей к ней с юга Карсской области – отвоеванной в 1878 г. у Турции, но уже в 1918-м вернувшейся в состав этой последней.
По крайней мере, еще в первые годы ХХ в. в ротах полков 20-й дивизии «в общем строю» принято было петь «Тенгинскую» – песню про героя Кавказской войны, рядового Тенгинского полка Архипа Осипова – взорвавшего 22 марта (3 апреля) 1840 г. вместе с собой и с почти уже захватившими укрепление «черкесами»-убыхами Михайловское укрепление на Черноморском побережье Кавказа379.
Стоявший в Месхетии, в Ахалцыхе (ныне Ахалцихе), 77-й пехотный Тенгинский полк был одной из 12 частей русской армии, в которых имелись навечно зачисленные в списки солдаты и/или офицеры. В Тенгинском это был упомянутый выше рядовой Архип Осипов. Приказом по армии от 8 (20) ноября 1840 г. (первым из приказов о навечном зачислении в списки части!) его было повелено навсегда считать «первым рядовым» Тенгинского полка, и когда на перекличке называлась фамилия «Осипов», «первый за ним рядовой» отвечал: «Погиб во славу русского оружия в Михайловском укреплении!»
На Осипова отпускалось все положенное рядовому довольствие – выдававшееся «беднейшему солдату 1-й роты». А в каждой тенгинской роте находилось на вечном хранении по экземпляру вышеупомянутого приказа – который зачитывался нижним чинам роты «при чтении им в установленное время военно-уголовных законов» (а значит, и перед принятием новобранцами присяги. – А.С.)380…
В начале ХХ в. Тенгинский полк выделялся и тем, что в нем «было весьма крепко традиционное уважение к женщине», и для офицеров считалось недопустимым, «без определенных честных намерений, ухаживать за девушкой, или разрушать чужую семью»381.
Какой бы то ни было информации об индивидуальных особенностях квартировавшего в Джавахетии, в городе Ахалкалаки, 78-го пехотного Навагинского Генерала Котляревского полка в известных нам источниках не нашлось.
Стоявший в Карсе 79-й пехотный Куринский Генерал-Фельдмаршала Князя Воронцова, ныне Его Императорского Высочества Великого Князя Павла Александровича полк был одним из семи наиболее заслуженных и легендарных кавказских полков (Эриванского, Грузинского, Куринского, Кабардинского, Апшеронского, Ширванского и Нижегородского драгунского).
В 1850-е он имел яркое индивидуальное лицо: тогдашние куринцы были типичными «авангардными бойцами, легкими войсками», которые «смотрели какими-то партизанами, пешими наездниками, вроде линейных казаков, удальцами, готовыми наскочить, истребить и разсыпаться по лесу, действуя как и ближайший враг-чеченец…»382 Однако Кавказская война окончилась в 1864 г., и полвека спустя подобная «физиономия» полка сохраниться была уже явно не должна…
Зато сохранились дружеские отношения с кунаками Куринского полка – из которых известны 80-й пехотный Кабардинский, 81-й пехотный Апшеронский и 17-й драгунский Нижегородский полки.
При этом со входившим в ту же 2-ю бригаду 20-й пехотной дивизии Кабардинским у куринцев была «особенная дружба»383. Она зародилась еще в 1845 г., после Даргинской экспедиции, в ходе которой была взята столица имама Чечни и Дагестана Шамиля – чеченский аул Дарго, – а «2-я бригада 20-й пехотной дивизии прославилась на всю Россию и ее стали называть: “Храбрейшая из храбрых”»384. Чеченцы считали потом куринцев и кабардинцев – этих «кара-солдат» (т. е. «черных солдат», с егерскими темно-зелеными, практически черными воротниками) – более опасным противником, чем тенгинцев и навагинцев – этих «кизил-солдат» (т. е. «красных солдат», с красными воротниками тяжелой пехоты). К Куринскому и Кабардинскому егерским полкам «они относились несколько почтительнее, чем» к Тенгинскому и Навагинскому пехотным, «и только в минуты наступления осмеливались сходиться с ними лицом к лицу»385…
С тех пор «два лихих полка полюбили друг друга за храбрость и готовы были итти один за другого в огонь и в воду»386.
С другими кунаками – нижегородскими драгунами – куринцы в свое время «рука об руку исходили всю чеченскую землю»387…
Что же до апшеронцев, то свидетельству бывшего солдата Апшеронского полка Михаила Пантелеева о том, что кунаками куринцев они стали еще до 1843 г.388, противоречит утверждение командовавшего в середине 1840-х 1-м батальоном Куринского полка графа К.К. Бенкендорфа о том, что «между Куринцами и Апшеронцами издавна существовала вражда»389. Но бывший конногвардеец, прослуживший на Кавказе считаные годы, Бенкендорф явно не успел разобраться во взаимоотношениях кавказских полков. Ведь он вообще писал, что эти полки являются «чуждыми один другому» и «склонными к зависти и даже к ненависти друг к другу»390, – утверждение, в корне противоречащее тому, о чем дружно свидетельствуют все остальные источники!..
По крайней мере, еще в середине 1880-х гг. Куринский полк поддерживал дружеские отношения и с 4-й батареей 19-й артиллерийской бригады – называя ее «нашей батареей». Ведь в конце 1850-х эти полк и батарея и квартировали, и воевали рядом – «и, конечно, были друзьями, начиная от их командиров и кончая последним солдатом»391.
Подобно пяти полкам 18-й пехотной (см. выше) и Кавказской гренадерской дивизий – получившим на том же Кавказе захваченные в бою турецкие тамбур-мажорские трости, – Куринский имел отличия в виде взятых в бою трофеев. Это были пожалованные ему две пушки (горная и 6-фунтовая), отбитые куринцами в ночь на 27 марта (8 апреля) 1852 г. у чеченского наиба Талгика, и значки дагестанских и чеченских наибов392.
Именно в Куринском полку хранился после смерти Александра II принадлежавший тому знак ордена Св. Георгия 4-й степени. Ведь кавалер этого ордена – тогда еще цесаревич – получил его за личное руководство атакой у реки Рошна в Чечне в 1850 г., а в эту атаку первыми после начавшей ее кавалерии бросились два батальона куринцев. А впоследствии Александр II зачислил себя в Куринский полк и говорил: «Два полка на Кавказе, службу которых я одинаково высоко ценю, это Куринский и Кабардинский»393…
Однобригадник Куринского, стоявший в том же Карсе 80-й пехотный Кабардинский Генерал-Фельдмаршала князя Барятинского полк – это еще один из семи наиболее заслуженных и легендарных кавказских полков (Эриванского, Грузинского, Куринского, Кабардинского, Апшеронского, Ширванского и Нижегородского драгунского).
В 1850-е он тоже имел яркое индивидуальное лицо. Тогдашние кабардинцы, «при той же ловкости и расторопности в лесном бою», что и куринцы, «представляли вид большей регулярности, стройности и изысканности и в движениях, и в одежде». Иными словами, не уступая куринцам как легкая пехота, кабардинцы обладали и чертами тяжелой пехоты; они «казались предназначенными для более решительных ударов»394.
В те времена Кабардинский (подобно лейб-гвардии Волынскому начала ХХ в.) щеголял и «какою-то особою, некоторым лишь кавказским полкам свойственною выправкой, заключавшейся именно в том, что он не был мертвым, а дышал отвагой, силой, был исполнен воодушевления, написанного на всех лицах, выражавшегося и в особенной манере встретить начальника приветственными кликами, не сухими, форменными, а радостно оглашавшими воздух и возбуждавшими во всех удовольствие» (выкрикивавшимися с «особым «Кабардинским» шиком») 395.
Однако Кавказская война окончилась в 1864 г., и полвека спустя подобная «физиономия» полка сохраниться была уже явно не должна…
Зато сохранились дружеские отношения с кунаками Кабардинского полка – из которых известны 79-й пехотный Куринский и 81-й пехотный Апшеронский полки. Скорее всего, «кунацким» для Кабардинского был и 83-й пехотный Самурский: известно о «дружбе, которая как-то особенно завязалась» между кабардинцами и самурцами в апреле 1864 г.396
При этом дружба со своими однобригадниками – Куринским полком – у кабардинцев была «особого рода»397. Описывая традиции Куринского полка, мы привели «куринскую» версию истории ее зарождения; служивший же в 1850-х гг. в Кабардинском полку А.Л. Зиссерман затруднялся с объяснением причин такой дружбы (расквартирование по соседству? частые совместные действия? принадлежность и тех и других в 1833–1856 гг. к легкой пехоте?), но подтверждал, что она установилась «издавна» и что существовало «какое-то особое расположение Кабардинцев к Куринцам и обратно […] и офицеры и солдаты ближе сходились, чем с другими частями»398.
К 1914-му Кабардинский полк являл собой странное исключение в Кавказском округе: в нем почти не было офицеров кавказских национальностей (см. табл. 2).
Подобно 1-му лейб-гренадерскому Екатеринославскому, 12-му гренадерскому Астраханскому и 13-му лейб-гренадерскому Эриванскому полкам, Кабардинский имел действующим шефом царствующего императора (к 1914-му это был Николай II), но – без отражения этого обстоятельства в полном наименовании полка.
Пунктами расквартирования 20-й артиллерийской бригады были Ахалцых (ныне Ахалцихе; 1-й дивизион) и Ахалкалаки (2-й (горный) дивизион).
В этом соединении весьма ярко проявлялись традиции кавказской (да и туркестанской) «вольности» в отношении формы одежды. В 1910–1912 гг. во 2-м дивизионе 20-й бригады (бывшем до 1910 г. Туркестанским горным артиллерийским дивизионом) часть офицеров вместо темно-зеленых (почти черных) шаровар продолжала, по заведенному в Туркестане обычаю, носить краповые гусарские чакчиры (соответствовавшие краповым кожаным чембарам, которые носили в Туркестане ездовые дивизиона). А офицерская молодежь 20-й бригады в 1912–1914 гг. щеголяла в… серо-синих бриджах399 – присвоенных лишь более престижным конной и конно-горной артиллерии!
Эта молодая дивизия, сформированные в 1863 г. части которой принадлежали не к первому (как в 20-й), а уже к третьему поколению кавказских полков, дислоцировалась западнее 20-й, в Восточной Армении и Карсской области.
Стоявшие в Александрополе (ныне Гюмри в Армении) 153-й пехотный Бакинский Его Императорского Высочества Великого Князя Сергея Михайловича полк и 154-й пехотный Дербентский полк к 1914-му выделялись наивысшим в пехоте Кавказского округа процентом офицеров кавказских национальностей (см. табл. 2). Известно также, что в числе кунаков Бакинского полка был, по крайней мере, 156-й пехотный Елисаветпольский полк той же дивизии400.
О стоявшем на границе Карсской области и Турции, в Сарыкамыше, 155-м пехотном Кубинском полку известно, что его «кунацким полком» был, по крайней мере, его однобригадник, 156-й пехотный Елисаветпольский401, – и что по доле офицеров кавказских национальностей Кубинский к 1914-му занимал в пехоте Кавказского округа третье место (после Бакинского и Дербентского; см. табл. 2).
Квартировавший в том же Сарыкамыше 156-й пехотный Елисаветпольский Генерала Князя Цицианова полк в Кавказском округе именовали в обиходе «геллявердынцами» (или «геллявердинцами»)402. Это почетное прозвище – с легкой руки начальника 39-й пехотной дивизии и Ахалцыхского отряда генерал-лейтенанта Ф.Д. Девеля403 – закрепилось за елисаветпольцами сразу после того, как они сыграли главную роль в первой победе России в Русско-турецкой войне 1877–1878 гг. – во взятии крепости Ардаган. Ключ к этой последней – Геллявердинские высоты с фортом Эмир-оглы – был взят 4 (16) мая 1877 г. благодаря прежде всего елисаветпольцам.
Из «кунацких полков» Елисаветпольского известен 153-й пехотный Бакинский. Кроме того, известно, что в Русско-турецкую войну 1877–1878 гг. тесно взаимодействовавшая с Елисаветпольским полком 3-я батарея 39-й артиллерийской бригады была прозвана елисаветпольцами «нашей батареей»404. Вполне возможно, что «кунацкие» отношения между батареей и полком сохранились и к 1914-му…
39-я артиллерийская бригада стояла в Александрополе (ныне Гюмри; 1-й дивизион) и Сарыкамыше (2-й дивизион).
Она дислоцировалась в центральной (Карталиния или Картли) и восточной (Кахетия) Грузии и в примыкавшей к Кахетии части нынешнего Азербайджана.
У квартировавшего в Тифлисе (ныне Тбилиси) 1-го Кавказского стрелкового Генерал-Фельдмаршала Великого Князя Михаила Николаевича полка еще с 1845 г. было устойчивое полуофициальное название «гомборцы»405 (известно и название «гомборские стрелки»406).
В нем отразилось не только то обстоятельство, что эта часть (именовавшаяся тогда Кавказским стрелковым, а потом Кавказским гренадерским стрелковым батальоном) стояла с 1845 по 1870 г. в селении Гомборы (ныне Гомбори) в Кахетии, но и то, что она стала очень популярна в Кавказскую войну из-за «весьма веских услуг», оказывавшихся ею другим частям – не имевшим еще, в отличие от стрелковых батальонов, нарезного оружия. «Иногда даже одно появление гомборцев изменяло все шансы боя»; «часто раздававшиеся в разгаре боя слова: “держись, братцы, гомборцы идут!” поднимали дух солдата до крайнего напряжения, а погибель у неприятеля лучших людей, которых дальний и меткий огонь штуцеров вырывал из рядов навыбор, в то же время связывала врагам руки и парализовала их действия»407.
Из кунаков гомборцев известен 16-й гренадерский Мингрельский полк408.
Стоявший в том же Тифлисе 2-й Кавказский стрелковый полк к 1914-му выделялся, во-первых, боевыми традициями, «выковавшимися» в нем в Русско-турецкую войну 1877–1878 гг. на Цихидзирских позициях в Аджарии – «правдивые, своевременные донесения и умри, но выполни задачу»… А во-вторых, истово-ревностным отношением к требованиям службы: «никаких развлечений и удовольствий, кроме службы. Устав, устав, устав…»409
Соответственно, к августу 1914-го полк был подготовлен основательно – выделяясь, в частности, выучкой стрелков и пулеметчиков и умением отрывать окопы410.
Накануне Первой мировой 2-й Кавказский стрелковый комплектовался уроженцами как закавказских губерний, так и Ставропольской, Воронежской, Полтавской, Харьковской, Области войска Донского, Кубанской области и из польских губерний. Лучшими солдатами оказывались при этом ставропольские, кубанские, харьковские и полтавские. После же мобилизации 1914 г. около половины нижних чинов составили грузины, армяне и азербайджанцы – понизившие качество полка хотя бы уже потому, что в климате Литвы, Польши и Восточной Пруссии они оказались слишком подвержены заболеваниям411.
3-й Кавказский стрелковый полк стоял в Елисаветполе (ныне Гянджа в Азербайджане), 4-й Кавказский стрелковый полк – в грузинском Гори, а 1-й Кавказский стрелковый артиллерийский дивизион – в грузинском же селении Гомборы (ныне Гомбори) в Кахетии.
Она комплектовалась пешими кубанскими казаками и дислоцировалась в основном в восточной Грузии (в Кахетии, Картли и Пшавии), а также в Азербайджане и в Карсской области.
1-й Кубанский пластунский Генерал-Фельдмаршала Великого Князя Михаила Николаевича батальон стоял в Карсской области, в Артвине.
2-й Кубанский пластунский батальон – в Пшавии, в Душете (ныне Душети).
3-й Кубанский пластунский батальон – в Кахетии, в Телаве (ныне Телави).
4-й Кубанский пластунский батальон – в Азербайджане, в Елисаветполе (ныне Гянджа).
5-й Кубанский пластунский батальон – в Картли, в Тифлисе (ныне Тбилиси).
6-й Кубанский пластунский батальон – в Кахетии, в урочище Лагодехи.
1-й Кавказский мортирный артиллерийский дивизион квартировал в Карсской области, в Ардагане.
II Кавказский армейский корпус (штаб – Тифлис (ныне Тбилиси)
Она дислоцировалась в центральной (Картли) и восточной (Кахетия) Грузии.
Отличавшая кавказские войска «вольность» в соблюдении формы одежды проявлялась здесь в неуставных деталях униформы солдат и унтер-офицеров – в нашивáнии георгиевских петлиц не только на воротник, но и на рукавные клапаны мундира, в ношении присвоенных только офицерам, подпрапорщикам и фельдфебелям) фуражек с козырьком и погон с жесткой подложкой, в неуставных шифровках на погонах (например, «15Т» в дополнение к уставному вензелю «К» с короной в 15-м гренадерском Тифлисском полку) и т. п.412
На войну в 1914 г. Кавказская гренадерская выступила не в защитных, а в желтых погонах мирного времени – почему и получила после 1-й Августовской операции (сентябрь – начало октября 1914 г.) у немцев прозвище «желтые дьяволы»413.
Стоявший в Картли, в селении Манглис (ныне Манглиси), 13-й лейб-гренадерский Эриванский Царя Михаила Феодоровича полк был самой старой частью русской армии. (В XIX – ХХ вв. считалось, что его предок, Бутырский полк, возник в 1642 г., при Михаиле Федоровиче, но сейчас установлено, что он – под названием Второго выборного солдатского – был сформирован в 1657–1659 гг., при Алексее Михайловиче414.)
Это был один из семи наиболее заслуженных и легендарных кавказских полков (Эриванского, Грузинского, Куринского, Кабардинского, Апшеронского, Ширванского и Нижегородского драгунского).
В 1850-е гг., как и все эти полки, он имел яркое индивидуальное лицо. Будучи тогда карабинерным (т. е. «гренадерским егерским», как изначально назывались карабинерные части, т. е. отборным, элитным полком легкой пехоты), он славился умением действовать в качестве пехоты тяжелой – «казался предназначенным для более решительных ударов»415, т. е. для штыковых атак в сомкнутом строю (а не для огневого боя в рассыпном). При этом атаки эриванцев отличались пугающей неукротимостью: они атаковали «всегда молча», «без выстрела», «своим особым бравым шагом» («навалившись всей грудью вперед и немного сгибая колени») и зная, «что «отступления не будет», что должно всем лечь или взять то, что приказано»416.
К 1914-му, после десятилетий мира и революционных изменений в тактике пехоты, подобная «физиономия» полка сохраниться уже не могла. Но, по впечатлениям офицера лейб-гвардии Финляндского полка Д.И. Ходнева – наблюдавшего эриванцев на лагерном сборе 1913 г. в Красном Селе – заметной индивидуальностью Эриванский полк обладал и тогда. Он «был крепко спаян особой Кавказской традицией дружбы и представлял собою одну сплоченную полковую семью. Отличный состав офицеров и солдат; правильное – «в духе и силе» – воспитание; прекрасная выучка полка, – все это очень его выделяло из ряда других воинских частей»417.
Правда, по свидетельству бывшего тогда младшим офицером К.С. Попова, при отличной стрелковой и тактической выучке «многие важные отрасли боевой подготовки» (например, тактическая выучка пулеметчиков и связистов, самоокапывание) у эриванцев «хромали»; вину за это Попов склонен был возлагать на командира полка полковника З.А. Мдивани418. А после мобилизации 1914 г. «общий боевой коэффициент полка» «сильно понизили» влившиеся в него запасные из армян и грузин419 (в ротах стало примерно по 120–130 русских и по 75–90 кавказцев (по 50–60 армян и по 25–30 грузин)420.
В начале ХХ в. Эриванский полк выделялся и тем, что, будучи армейским, комплектовался новобранцами «гвардейского роста и вида»421. «[…] Идет богатырь земли русской – царя Михаила Феодоровича 13-й лейб-гренадерский Эриванский Его Величества полк. Драгуны с восторгом смотрят на этих великанов, легко, как перышко, несущих тяжелый солдатский груз и винтовку […] и идущих таким шагом, что лошади командиров перед их рядами переходят в рысь», – вспоминал служивший в 1908–1913 гг. в 16-м драгунском Тверском полку Г.Ф. Танутров422. Офицер Кавалергардского полка граф В.В. Кочубей утверждал, что «внешний вид Л. Эриванцев в 1913 г. никак не отличался от такового находящихся в Красном Селе полков Гвардейской пехоты»423…
Безусловно, такое комплектование обуславливалось тем, что с 1855 г. «как бы традиционной привилегией» Эриванского полка было «шефство царствующего Императора»424, т. е. что эриванцы традиционно были полком Его Величества, «Государевыми гренадерами»425, и к 1914-му действующим их шефом был (при вечном шефе Михаиле Федоровиче) Николай II. (Правда, с 9 (22) марта 1914 г. в полном наименовании Эриванского полка это обстоятельство не отражалось.) Но другие два полка «Государевых гренадер» (1-й лейб-гренадерский Екатеринославский и 12-й гренадерский Астраханский) столь рослыми контингентами не комплектовали – хотя тот же Екатеринославский стал полком Его Величества в один день с Эриванским…
Наряду с 1-м лейб-гренадерским Екатеринославским и 68-м лейб-пехотным Бородинским, Эриванский был одним из трех полков русской пехоты, сохранивших в наименовании характерную для времен Николая I приставку «лейб». Дело в том, что к 1855 г. он входил в число полков, шефом которых был цесаревич Александр Николаевич (будущий Александр II) – и которые имели поэтому приставку «лейб» к названию по географическому объекту (например, «лейб-Эриванский»). Вступив на престол, Александр II повелел сохранить в их наименованиях эту приставку – хотя полкам, вновь получавшим шефство цесаревича (или царствующего императора), ее с тех пор уже не присваивали. Эту традицию сохранили и Александр III и Николай II.
Соответственно, в армейском обиходе Эриванский полк часто именовали «лейб-Эриванским».
Традицией Эриванского полка было играть при «всех торжественных случаях» «Кюрюк-Даринский марш», и играть особым образом: «на известных тактах» музыканты прекращали играть, вскрикивали «Ура!» – и продолжали исполнение426. Эта традиция появилась «в память знаменитой атаки 3-го баталиона» в тяжелейшем сражении с турками при Кюрюк-Дара 24 июля (5 августа) 1854 г., в Крымскую войну. Именно под этот, «возбуждавший и горячивший кровь к бою» (по свидетельству ведшего 3-й батальон полковника князя И.Д. Тархан-Моуравова 2-го) марш третьи батальоны Эриванского и Грузинского полков, – «как на параде, сохраняя стройность, твердый и смелый шаг», – атаковали в тот день центр боевого порядка турок и переломили ход сражения427.
Памятью Кюрюк-Дара была в Эриванском полку и пожалованная ему одна из пяти захваченных тогда турецких тамбур-мажорских тростей (другие четыре получили полки, именовавшиеся к 1914 г. 14-м гренадерским Грузинским, 70-м пехотным Ряжским, 71-м пехотным Белёвским и 72-м пехотным Тульским; первый из той же Кавказской гренадерской, остальные из 18-й пехотной дивизии Варшавского округа). Награда эта напоминала, что при Кюрюк-Дара эриванцы, грузинцы, ряжцы, белёвцы и тульцы пробились штыками до самых «турецких резервов, где были и музыканты»428…
Из кунаков Эриванского полка известны прежде всего 14-й гренадерский Грузинский, 16-й драгунский Тверской429 и 17-й драгунский Нижегородский полки.
При этом грузинцев – с которыми эриванцы служили в одной бригаде с 1816 г. и «состязались в подвигах во всех сражениях с персами и турками в течение всего XIX века»430 – в Эриванском полку считали не просто «старыми кунаками», а «братьями»431. А нижегородские драгуны подчеркивали, что эриванцы суть их «боевые кунаки»432, что «старая дружба и взаимное уважение, связывающее нижегородцев» с эриванцами, родились в войнах с персами и турками в 1826–1828, 1828–1829 и 1853–1856 гг.433
Во время пребывания эриванцев на лагерном сборе в Красном Селе летом 1913 г. они покуначились и с Кавалергардским полком434.
Стоявший в Картли, в селении Белый Ключ (ныне город Тетри-Цкаро), 14-й гренадерский Грузинский Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича полк был и петровским, и суворовским: в 1762–1763 гг. им (тогда еще именовавшимся Астраханским пехотным) командовал полковник А.В. Суворов.
Грузинский тоже входил в «великолепную семерку» наиболее заслуженных и легендарных кавказских полков (Эриванского, Грузинского, Куринского, Кабардинского, Апшеронского, Ширванского и Нижегородского драгунского).
Об индивидуальных особенностях полка к 1914-му сведений в известных нам источниках нет. Из кунаков его известны 13-й лейб-гренадерский Эриванский полк (в котором, как уже говорилось, состоявших с ними с 1816 г. в одной бригаде грузинцев считали не просто «кунаками», а «братьями»), а также 16-й гренадерский Мингрельский, 16-й драгунский Тверской и 17-й драгунский Нижегородский435.
Наряду с 13-м лейб-гренадерским Эриванским, 70-м пехотным Ряжским, 71-м пехотным Белёвским и 72-м пехотным Тульским полками (последние три – из 18-й пехотной дивизии Варшавского округа), грузинцев выделяла такая необычная награда как одна из пяти турецких тамбур-мажорских тростей, захваченных в сражении при Кюрюк-Дара 24 июля (5 августа) 1854 г., в Крымскую войну. Эта трость напоминала, что при Кюрюк-Дара грузинцы, эриванцы, ряжцы, белёвцы и тульцы пробились штыками до самых «турецких резервов, где были и музыканты»436…
15-й гренадерский Тифлисский Его Императорского Высочества Великого Князя Константина Константиновича полк и расквартирован был в Тифлисе (ныне Тбилиси). Информация о его индивидуальных особенностях в известных нам источниках, к сожалению, отсутствует. Из кунаков его известны 16-й драгунский Тверской и 17-й драгунский Нижегородский полки437.
16-й гренадерский Мингрельский Его Императорского Высочества Великого Князя Димитрия Константиновича полк – также квартировавший в Тифлисе (ныне Тбилиси) – к 1914-му был известен среди кавказских войск как «черные гренадеры»438 (из-за почти полного отсутствия ярких цветов в обмундировании. Околыши фуражек, воротники мундиров и шинельные петлицы у мингрельцев – как и полагалось четвертым полкам пехотных и гренадерских дивизий – были того же цвета, что и мундир, т. е. очень темно-зеленого, почти черного у нижних чинов и подпрапорщиков и темно-зеленого с просинью у офицеров).
Из кунаков Мингрельского известны 14-й гренадерский Грузинский, 1-й Кавказский стрелковый, 16-й драгунский Тверской и 17-й драгунский Нижегородский полки439.
Квартировавшую в Тифлисе (ныне Тбилиси) Кавказскую гренадерскую Великого Князя Михаила Николаевича артиллерийскую бригаду в кавказском армейском обиходе именовали по ее шефу (в 1909 г. ставшему ее вечным шефом) – Михайловской гренадерской артиллерийской бригадой440. А для перевода в нее (возможно, и для выхода из нее. – А.С.) требовалось – как в гвардии! – согласие общества офицеров441.
Из кунаков Михайловской бригады известен 16-й драгунский Тверской полк442.
Районом дислокации этой совсем молодой дивизии – сформированной из бывших резервных и крепостных пехотных частей – были почти исключительно западная Грузия (Имеретия), Абхазия и Аджария.
201-й пехотный Потийский полк и 202-й пехотный Горийский полк стояли в имеретинском Кутаисе (ныне Кутаиси), 203-й пехотный Сухумский полк – в абхазском Сухуме (ныне Сухуми), 204-й пехотный Ардагано-Михайловский полк – в аджарском Батуме (ныне Батуми), а 51-я артиллерийская бригада – в Кутаисе (ныне Кутаиси, 1-й дивизион) и в Гори (расположенном уже в Картли; 2-й (горный) дивизион).
Это, тоже совсем молодое соединение дислоцировалось в Восточной Армении.
5-й Кавказский стрелковый Его Императорского Высочества Великого Князя Георгия Михайловича полк, 6-й Кавказский стрелковый полк и 7-й Кавказский стрелковый полк стояли в Эривани (ныне Ереван), 8-й Кавказский стрелковый полк – в Александрополе (ныне Гюмри), а 2-й Кавказский стрелковый артиллерийский дивизион – в Джелал-Оглы (ныне Степанаван).
2-й Кавказский мортирный артиллерийский дивизион был расквартирован в Джелал-Оглы (ныне Степанаван).
III Кавказский армейский корпус (штаб – Владикавказ)
В последние перед 1914-м годы она дислоцировалась на Северном Кавказе – в нынешних Ставропольском (и отчасти в Краснодарском) краях, Северной Осетии и Чечне.
Стоявший во Владикавказе петровский 81-й пехотный Апшеронский Императрицы Екатерины Великой, ныне Его Императорского Высочества Великого Князя Георгия Михайловича полк был одним из семи наиболее заслуженных и легендарных кавказских полков (Эриванского, Грузинского, Куринского, Кабардинского, Апшеронского, Ширванского и Нижегородского драгунского).
В 1850-е Апшеронский полк имел яркое индивидуальное лицо: именуясь пехотным (что означало тогда принадлежность к тяжелой пехоте), он славился умением действовать в качестве пехоты легкой – выглядя «по преимуществу как бы авангардными бойцами, легкими войсками». «Апшеронцы так уж и с виду, выказывали свои изумительные качества взобраться на всякую кручу, пройти по всякой тропинке и прогнать всякого засевшего за камнями горца […]»443 Однако Кавказская война окончилась в 1864 г., и полвека спустя подобная «физиономия» полка сохраниться была уже явно не должна…
Зато сохранились дружеские отношения с кунаками Апшеронского полка – из которых известны 79-й пехотный Куринский, 80-й пехотный Кабардинский, 84-й пехотный Ширванский и 17-й драгунский Нижегородский полки444. При этом кабардинцы были «старыми кунаками» апшеронцев уже к 1845 г.445, но самыми ближайшими друзьями для Апшеронского полка (такими же, как для эриванцев грузинцы, а для куринцев кабардинцы) были ширванцы. Обычным тостом офицеров-апшеронцев был: «За добрых, старых кунаков Ширванцев»446.
«Трогательна, поучительна и достойна подражания дружба Апшеронского и Ширванского полков; она началась на полях Турции еще в царствование Императрицы Екатерины, продолжилась на полях Франции во время наполеоновских войн и вполне окрепла в многолетней Кавказской войне. Здесь оба полка не раз встречались, не раз им приходилось выручать друг друга; часто жертвуя за это жизнью; они вполне оценили друг друга и прониклись обоюдным уважением и любовью». Дружба двух полков, отмечалось еще в 1892 г., «существует не только между офицерами, но и между солдатами и передается из поколения в поколение»447; эта традиция не могла не сохраниться и к 1914-му…
На протяжении полутора веков в Апшеронском полку «переходило из поколения в поколение» и «свято чтилось» предание, согласно которому, за сражение с пруссаками под Кунерсдорфом 2 (14) августа 1759 г., в Семилетнюю войну, апшеронцам были пожалованы красные чулки – «в ознаменование того, что полк во время этого сражения находился по колено в крови»448. Никаких подтверждающих это документов найти так никогда и не удалось – но 6 (19) марта 1914 г., «в память Кунерсдорфского сражения», на голенища сапог апшеронцев были присвоены красные сафьяновые отвороты шириной 7,8 см (их можно было отвернуть, увеличив на эти 7,8 см (1 ¾ вершка) высоту голенища)449.
По относящейся к 20 июля 1925 г. оценке офицера 52-й артиллерийской бригады полковника Писарева – в августе – сентябре 1914-го находившегося в качестве артиллерийского наблюдателя в пехотных цепях и окопах – апшеронцы (наряду с ширванцами) выглядели тогда лучшими в 21-й дивизии450.
Подобно 13-му лейб-гренадерскому Эриванскому, 14-му гренадерскому Грузинскому, 70-му пехотному Ряжскому, 71-му пехотному Белёвскому, 72-му пехотному Тульскому и 79-му пехотному Куринскому полкам, Апшеронский имел в качестве награды боевые трофеи – две хивинские пушки, захваченные 28 мая (9 июня) 1873 г. в Хивинском походе, при штурме Хивы, 9-й линейной и 4-й стрелковой ротами апшеронцев. Будучи пожалованы полку, они стояли с тех пор у входа в полковую казарму451.
82-й пехотный Дагестанский полк квартировал в Грозном.
83-й пехотный Самурский полк – в Ставрополе.
Стоявший в Пятигорске петровский 84-й пехотный Ширванский Его Величества полк так же, как и Апшеронский, входил в «великолепную семерку» наиболее заслуженных и легендарных кавказских полков (Эриванского, Грузинского, Куринского, Кабардинского, Апшеронского, Ширванского и Нижегородского драгунского).
В 1850-е он имел яркое индивидуальное лицо. Подобно эриванцам и кабардинцам, принадлежа тогда к легкой пехоте, ширванцы обладали и качествами пехоты тяжелой – они «казались предназначенными для более решительных ударов» (т. е. штыковых ударов в сомкнутом строю. – А.С.)452. Однако с тех пор минуло более полувека, тактика пехоты радикально изменилась, – а о том, чем выделялся Ширванский полк к 1914 г., в известных нам источниках сведений нет. Впрочем, по относящейся к 20 июля 1925 г. оценке офицера 52-й артиллерийской бригады полковника Писарева – находившегося в августе – сентябре 1914 г. в качестве артиллерийского наблюдателя в пехотных цепях и окопах – ширванцы (наряду с апшеронцами) выглядели тогда лучшими из полков 21-й дивизии453.
Как уже отмечалось, наиболее давним и наиболее преданным кунаком ширванцев был 81-й пехотный Апшеронский полк.
Однако на Первую мировую Ширванский – в отличие от целого ряда кавказских (и не только кавказских) полков – вышел с нижними чинами в погонах не присвоенного полку светло-синего, а защитного цвета. Больше того, на этих погонах отсутствовал вензель Николая II (который должен был быть нанесен по трафарету масляной краской), и солдаты рисовали его сами, чернильным карандашом454…
21-я артиллерийская бригада квартировала во Владикавказе (1-й дивизион) и в слободе Воздвиженская в Чечне (2-й (горный) дивизион).
6-я батарея 21-й артиллерийской бригады «звалась Агафоновской», и ее солдаты «с гордостью говорили: “Мы Агафоновцы”»455. Ведь эта батарея была одной из 12 частей русской армии, в которых имелись навечно зачисленные в списки солдаты и/или офицеры. В данном случае это был бомбардир-наводчик Агафон Никитин – плененный 30 декабря 1880 г. (11 января 1881 г.) туркменами-текинцами под стенами крепости Геок-Тепе и замученный ими за отказ научить их стрелять из захваченного русского орудия.
С тех пор в должности наводчика первого орудия 6-й батареи официально числился бомбардир-наводчик Никитин (а реальный наводчик – «запасным наводчиком»); на Никитина отпускались жалованье (расходовавшееся на покупку масла для «Неугасимой Лампады перед батарейным образом Святого Агафона») и провиант (раздававшийся нищим). Когда на вечерней перекличке фельдфебель батареи выкликал «Агафон Никитин», взводный фейерверкер 1-го взвода отвечал: «Погиб во славу русского оружия в крепости Геок-Тепе». При передвижениях батареи на передке первого орудия сидели только два номера: «третье место оставлялось для Агафона Никитина»456…
Это совсем молодое, сформированное в 1910 г. из резервных частей соединение дислоцировалось в Дагестане и, частично, в Закавказье, в Азербайджане.
Из сведений, сообщенных в 20-е гг. командовавшим с февраля 1914 г. по июнь 1915 г. 52-й дивизией генерал-лейтенантом В.В. Артемьевым, генерал-майор В.В. Чернавин заключил тогда же, что 52-я – оказавшаяся в 1914 г. «одной из наиболее выдающихся» и заработавшая «блестящую репутацию»! – к началу Первой мировой «как будто бы по офицерскому составу и составу н[ижних] чинов» «не выдавалась резко в положит[ельную сторону] из ряда других хороших первоочередных дивизий; ее старший командный состав был несколько лучше подобран, но тоже небезупречен»457. Причины ярких успехов 52-й все еще требуют объяснения и ныне, столетие спустя…
Основной контингент солдат 52-й дивизии к началу войны составляли русские из центральных губерний; незначительный процент – поляки. Влившиеся при мобилизации запасные были из иногородних Донецкого, Таганрогского и Ростовского округов области Войска Донского – «народ энергичный, толковый, но буйный» и потребовавший усилий для своего дисциплинирования458.
На фронт 52-я дивизия выступила, не прибегая (как в некоторых других соединениях) к псевдомаскировке. Офицеры – в золотых погонах, не заменяя их солдатскими погонами защитного цвета (на которых рисовались химическим карандашом просветы и звездочки), не надевая чехлы на блестевшие серебряными накладками ножны шашек кавказского образца. А нижние чины – не в положенных для военного времени защитных, а в алых (в 1-й бригаде) и светло-синих (во 2-й бригаде) погонах мирного времени459.
Это, впрочем, для августа 1914-го было обычным. Но вот другое сообщение В.В. Артемьева – о том, что у выступивших на войну частей 52-й дивизии были еще и «цветные околыши»460, выглядит поистине уникальным. Получается, что 52-я – в отличие от всей остальной русской армии! – вышла на войну не в положенных для военного времени защитных фуражках (у тех ведь и околыш был защитного цвета), а в цветных фуражках мирного времени – с темно-зеленой (у нижних чинов почти черной) тульей и алыми (в Шемахинском полку), светло-синими (в Сальянском), белыми (в Новобаязетском) и темно-зелеными (у нижних чинов почти черными, в Лорийском) – околышами!
Но Артемьев подтверждает, что было именно так: «Это резко отличало полки и предохраняло от путаницы и недоразумений» в бою461…
Стоявший в дагестанском селе Дешлагар (ныне Сергокала) 205-й пехотный Шемахинский полкк августу 1914 г. был, по оценке командовавшего тогда дивизией В.В. Артемьева, подготовлен «лучше других» частей 52-й. По строевой и тактической выучке он был на первом месте в дивизии, а по стрелковой выучке – «на 1-м в Р[усской] Армии: полк 2 года подряд брал приз Государя Императора за стрельбу»462.
206-й пехотный Сальянский Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича полк стоял в Азербайджане, в Баку; 207-й пехотный Новобаязетский полк – в Дагестане, в Темир-Хан-Шуре (ныне Буйнакск), а 208-й пехотный Лорийский полк – в дагестанской же слободе Хасав-Юрт.
52-я артиллерийская бригада стояла в дагестанской Темир-Хан-Шуре (ныне Буйнакск; 1-й дивизион) и в азербайджанском урочище Кусары (ныне город Гусар; 2-й (горный) дивизион). По крайней мере, 2-я батарея 52-й артиллерийской бригады к августу 1914-го имела еще 76,2-мм пушки образца 1900 г. (а не 1902 г.), без щитов463.
По датированной 20 февраля 1926 г. оценке ветерана бригады полковника Писарева, офицерский и солдатский состав 2-го дивизиона 52-й артиллерийской бригады к августу 1914-го был «отличным». Он «не был испорчен» и влившимися в дивизион по мобилизации запасными: пополнение на 60 % состояло из бывших кавалеристов, уволившихся в запас совсем недавно464.
3-й Кавказский мортирный артиллерийский дивизион стоял в Пятигорске.