— Но ты сказал…
Тут миссис Уэллер открыла дверь. На ней были старые джинсы и мешковатый хлопковый свитер. Она улыбнулась Пайку.
— Привет, — поздоровался Пайк. — Извините, что так поздно.
— Все в порядке, заходите быстрее, пока совсем не замерзли. Привет, Кирсти.
— У меня теперь есть новый компьютер, мне дал его Герман. Но мистер Пайк не разрешает сейчас в него поиграть.
— Правда? Может, ты поиграешь в него завтра утром? А сейчас мы лучше пойдем спать.
— Герман умер.
— Серьезно? А кто такой Герман? Твой кролик?
— Нет. Я же говорила вам, Герман — мой друг, это его компьютер.
— Хорошо. — Миссис Уэллер повела ее вверх по лестнице, время от времени поддакивая девочке, ясное дело, решив, что это детские фантазии.
— Не возражаете, если я воспользуюсь вашим туалетом? — крикнул ей вслед Пайк. — Вы же знаете, на что похож туалет у отца Ноэля…
Ноэль проверил, как следует ли закрыта машина, и неторопливо пошел к дому. Он не стал звонить в дверь, просто опять решил зайти со двора. Внутри горел свет, но это ничего не значило, отец мог спать, бодрствовать, быть вдрызг пьяным или уйти в бар… По крайней мере, было включено отопление. Он чувствовал, что в доме тепло, а это большой плюс. Отец обычно кричал, что не может позволить себе отапливать дом, и все время отключал отопление.
Ноэль быстро прошел через грязную кухню, стараясь не дышать, и очутился в гостиной.
И тут он остановился:
— Ни хрена себе!
Здесь сидел Терри Наджент вместе с каким-то высоким худощавым типом. У худощавого на щеке красовалось огромное бордовое родимое пятно. Эти двое сидели на диване по обе стороны от отца, который выглядел довольно жалко: бледный, избитый, полуживой. Его нос был разбит, и всю верхнюю губу покрывала спекшаяся кровь.
Увидев Ноэля, Терри встал. Он напоминал бетонную глыбу. На нем были все те же шорты и футболка, что и вчера — в такую-то погоду и в футболке? — и вязаная синяя шапочка.
— Здравствуй, Ноэль, — сказал он. — Заходи. Присоединяйся к нашей дружной компании.
— Привет, — ответил Ноэль. — Что ты здесь делаешь, Терри?
— Ты знаешь, что я здесь делаю. Я ищу твоего брата. И что же? Этот старый хрыч говорит, что он не знает, где его сын.
Ноэль посмотрел на отца, который в это время поднял глаза и печально смотрел на него.
— Все нормально, пап?
Отец посмотрел вниз, ничего не сказав.
— Конечно нормально.
— Пап?..
Терри сделал шаг по направлению к Ноэлю:
— Не волнуйся за него.
— Терри. — Ноэль почувствовал себя смертельно уставшим. — Чего тебе надо?
— Что-то происходит, Ноэль. И ты расскажешь мне, что именно.
Ноэль инстинктивно стал отходить назад, но Терри продолжал наступать, пока не прижал его к стене. Терри оказался почти на дюйм ниже ростом, но это не делало его менее опасным, отнюдь.
— Чес мертв, — сказал Ноэль, его голос звучал тихо и сдавленно.
— Я не верю тебе. — От Терри воняло. Шея его была покрыта пятнами.
— Это правда. Была драка.
— Ну, брось, Ноэль. Я не дурак.
У Терри на лбу красовался огромный багровый кровоподтек с нагноением в центре, похожим на прорвавшийся нарыв. Глаза Ноэля оказались как раз на этом уровне. Бишоп подумал: бедный малый, кому достался этакий смачный удар.
— Так ты хочешь, чтобы я все рассказал, или нет?
— Что ж, валяй. Давай послушаем.
Так Ноэль начал рассказывать, поначалу смущаясь, но через некоторое время ему стало казаться, что это говорит кто-то другой, а он просто слушает голос, рассказывающий историю о Чесе, как тот захотел обокрасть старого знакомого по имени Паттерсон, как он пришел к Пайку, а потом сменил тактику и обворовал его. Это была история о двадцати пяти тысячах фунтов, о Германе-Хермане и Терри Надженте в том числе, и она закончилась тем, что Чес был убит.
Когда все было рассказано, Терри принялся спокойно обдумывать что-то, а Ноэль увидел, что отец весь сжался на диване. Старик плакал. Он-то ему поверил.
Чес всегда был его любимчиком.
— Нет. Я не верю этому, — наконец сказал Терри.
— Что ты имеешь в виду? Чему ты не веришь? — спросил Ноэль. — Почему нет?
— Ты прячешь его, — резко ответил Терри. — Ты покрываешь его.
— Я сказал тебе всю правду. Что еще я могу сделать?
— Ты можешь перестать врать.
— О, ради бога, Терри…
Терри ударил его. Пощечина. Его короткая толстая лапа неслась на него всей пятерней. Он быстро заехал Ноэлю сбоку, удар пришелся по щеке и по уху. Ухо немедленно запылало и наполнилось острым пронизывающим звоном.
Ноэлю поплохело. А в голове была одна-единственная мысль: как долго Пайк собирается сидеть в туалете?
— Огромное спасибо, что разрешили мне принять ванну, — сказал Пайк.
— Не за что. — Сара Уэллер протянула ему пару толстых зеленых полотенец.
— Вы, наверное, уже собрались спать.
— Не берите в голову.
— Я чувствую себя так, словно неделю торчу в этой чертовой машине. Все время туда-сюда по дрянной трассе М-4. — Пайк потер шею.
Сара улыбнулась ему.
— У меня море горячей воды, так что можете налить столько, сколько пожелаете. Я люблю принимать ванну так, чтобы вода буквально выплескивалась. Конечно, это существенно испортило мне потолок на кухне.
— Кирсти в порядке?
— Уснула. Спит без задних ног.
— А ваш мальчик?… Дэррен?
— Его из пушки не разбудишь. Спит как бревно.
— Я буду рад с ним как-нибудь познакомиться.
— Идите же, — Сара улыбнулась. — Идите и примите свою ванну.
Пайк вошел в ванную комнату. Ванна набиралась, и комната была наполнена паром. Это оказалась очень симпатичная ванная, чистая и заполненная вещицами женщины и ее маленького сына. Здесь стояли всякие баночки и тюбики, аэрозоли и губки, висело фланелевое белье, нашлись водные часы, флакончик пены для ванны в форме Барта Симпсона, шампунь, кондиционер, масло для ванны… Пайк вспомнил свою ванную. Одно полотенце, мочалка, шампунь и бритвенные принадлежности — вот и все. Он никогда не умел жить с шиком, а последние десять лет вообще вел практически монашеский образ жизни. Пайк опять задумался: когда же он наконец перестанет казнить себя.
Он разделся и аккуратно сложил свою одежду на туалетном сиденье. Потом попробовал температуру воды, она была в точности такой, как он любил: терпимо горячая. Выключив кран, Пайк осторожно залез в воду, медленно устраивая свое тело в испускающей пар воде. Его заледеневшие ноги поначалу обожгло, и они начали гореть, но Дэннис знал, что вскоре испытает настоящее блаженство.
Сара налила в ванну какую-то пену или соль положила, и теперь от воды шел приятный хвойный запах с легкой ноткой сладости.
Господи, как хорошо! Действительно, на этом длинном пути под названием «жизнь» стоит жить ради таких маленьких радостей. Он лежал и слушал, как капает вода, глаза его были закрыты. Ему хотелось спать, и Пайк проваливался в полубессознательное состояние, позволяя странным мыслям медленно кружиться в голове и гоня прочь все плохое, связанное с Чесом, Паттерсоном, ручкой в ухе Германа. Он думал, какими старыми показались ему его родители. Казалось, время ускорилось для них. В течение многих лет они не менялись, словно он не видел их всего несколько месяцев. А теперь — будто на них наслали какие-то ужасные чары. Пайк вспомнил детство и Гарри. Гарри мучил его, бил при любом удобном случае. Пока, где-то к пятнадцати, Пайк неожиданно не подрос и, когда Гарри вернулся домой из школы, не избил его.
Он спрашивал себя, знают ли его старики, что Гарри гомосексуалист, легавый-гомик, позорище. Может, и знали, но не желали в это поверить.
Он вспомнил, как ушел из школы, сдав экзамены. Как его родители отчаянно хотели, чтобы он учился дальше и сдал экзамены для поступления в колледж… Но его уже тошнило от того, что его обзывали зубрилой и паинькой, тошнило от школы… Именно тогда он увлекся футболом, а двумя годами позже, когда он познакомился с братьями Бишоп, его было не узнать: жестокий подросток, который никому не позволит увидеть, что у него внутри…
Пайк аж подпрыгнул, когда открылась дверь. Он инстинктивно сел в воде и прикрылся руками.
Вошла Сара и выгнула бровь.
— Ты что, стесняешься?
Пайк не знал, что ответить.
— Не обращай на меня внимания, — сказала она. — Я мою Дэррена каждый вечер, и все это уже видела.
— Я не Дэррен, — сказал Пайк.
— Да, я знаю. — Сара засмеялась. — Просто, когда у тебя будут свои дети, ты перестанешь обращать внимание. Смотри, я принесла тебе выпить. — Она протянула ему большой бокал отличного виски. — Виски пойдет?
— Отлично.
— Я люблю выпить в ванной. — Она поставила бокал на край. — Все в порядке?
— Да. Спасибо.
— Тогда оставлю тебя одного. — Сара вышла.
Пайк понял, что покраснел. Он надеялся, что Сара решит, будто румянец вызван горячим паром.
Черт побери.
Что все это значит? Почему эта женщина так себя ведет?
Он слишком долго был оторван от жизни и уже не понимал простых вещей. Все, что он знал досконально, это фильмы. Он полжизни провел, смотря фильмы. Если бы это было кино, что бы означала эта сцена? Ответ напрашивался один, ведь в фильмах все четко и понятно. Там нет места бессмысленным сценам. Ты всегда знаешь, что имеется в виду. Мужчина встречает женщину, они влюбляются друг в друга, занимаются любовью, возникают какие-нибудь сложности, они расстаются и преодолевают эти сложности.
Конец всегда счастливый.
Что ж, иногда жизнь весьма напоминает кино, иногда нет. Если бы они были в Голливуде, то ванна была бы больше, они оба залезли бы в нее, а пена полностью закрыла бы их. Уж совсем не как эта пена, которая почти вся исчезла. В реальной жизни пена никогда полностью тебя не покрывает.
Он сделал глоток виски и почувствовал, как оно обожгло его. Пайк улыбнулся. Они оба любили виски. Они оба любили выпить, лежа в ванной…
Ноэль сидел рядом с отцом на софе, обнимая его рукой. Терри и второй, Бэзил, сидели