Томо никогда не жаловалась детям на отца, никогда не раскрывала его тайн, дабы его пример не оказал дурного воздействия на неокрепшие души.
В конце концов, Томо пришла к печальному выводу: инфантилизм Митимасы, его замедленное развитие связаны с тем, что это она не смогла выносить и родить здорового младенца. В свои пятнадцать лет Томо ни физически, ни эмоционально не была готова к материнству. Она зачала ребенка, не успев стать зрелой женщиной, и малыш родился с замутненным сознанием, психические отклонения и душевная ущербность не позволили ему вырасти нормальным человеком.
Какая несчастная доля выпала этому существу! Казалось бы, родители должны были окружить свое дитя особым вниманием и заботой. Но даже родная мать не могла подарить сыну нежность и теплоту. Он шел по жизни одиноко и сиротливо, точно ребенок, заблудившийся в лесу. Его умственное развитие словно остановилось на уровне пятилетнего возраста. Какое жуткое, кошмарное явление: ум ребенка заключен в теле взрослого мужчины!
Митимаса служил для Томо вечным источником страданий. Но она была не в силах что-либо изменить. Любое физическое и психическое уродство, умственная неполноценность всегда вызывали в ней брезгливость.
Годы шли, и Томо придумала, как помочь сыну. Она решила подыскать ему жену, чтобы он мог вести более или менее нормальный образ жизни, обзавестись детьми. Путем всевозможных ухищрений ей удалось заразить этой идеей мужа. И вскоре у Митимасы появилась первая жена.
К слабоумному детине в доме стали относиться намного лучше. Во имя соблюдения внешних приличий за ним ухаживали как за молодым господином.
Всех подробностей кормилица не знала, но ходили разные слухи, да и Сэки, и другие служанки не умели держать язык за зубами. Сначала Маки испытывала гнев и презрение к господам Сиракава, которые пренебрегали своими родительскими обязанностями. Но позже даже она изменила свое мнение. Ее перестало удивлять то, что отец и мать сторонятся родного сына.
Кормилица уже освоилась в этом доме и могла по достоинству оценить каждого его обитателя.
Аристократизм Юкитомо, предельная честность Томо, своенравие и отстраненность Сугэ и Юми – все это находило понимание у Маки. Но с Митимасой дело обстояло иначе. Чем лучше она его узнавала, тем отчетливее понимала, насколько бы всем легче дышалось, если бы этот человек жил отдельно.
Митимаса был резок, злобен, нечистоплотен и ужасно прожорлив. Со слугами держался грубо и по-хамски заносчиво. Когда для него накрывали стол, он набрасывался на еду, как дикое изголодавшееся животное. Стоило ему разинуть рот, чтобы изречь очередную мерзость, как у всех неизбежно появлялось чувство гадливости, будто само дыхание его было зловонным и ядовитым. Одного его появления было достаточно, чтобы ввергнуть всех окружающих в уныние.
Привязанность Юкитомо и Томо к новорожденному внуку вызывала у Митимасы ревнивую досаду и злость. Когда он видел своего ребенка на руках у кормилицы, тотчас приходил в бешенство. В его глазах не было ни любви, ни радости, там полыхала лютая, безудержная ярость и злобная настороженность хищника, защищающего свою территорию. Обычно он с угрозой в голосе шипел: «Зачем все время переодевать этого сопляка в чистые тряпки? Лишние траты!» – и хмуро вглядывался в безмятежное детское личико дикими, бессмысленными глазами. Казалось, он вот-вот зарычит и вопьется острыми клыками в нежную розовую плоть.
Маки становилось не по себе. У нее возникало неприятное ощущение, что злобная ненависть Митимасы распространяется и на нее саму. В такие минуты она невольно думала: возможно, молоденькая мать Такао избежала многих страданий, умерев так рано. Одно кормилица знала точно: никакая женщина, будь она святой или грешницей, не сможет жить нормальной, счастливой жизнью с таким супругом, как Митимаса.
Мия, вторая жена Митимасы, была дочерью владельца ломбарда. Томо понимала, что скаредный ростовщик, выбирая себе зятя, будет прежде всего интересоваться его финансовым и социальным положением, а не личными качествами.
Отец первой жены Митимасы был торговцем тканями из Нихонбаси[35].
Сваты неоднократно встречались с родственниками Мии и подробно рассказывали им о высоком служебном положении и богатстве господина Юкитомо Сиракавы. Семья невесты получила также заверения посредников в том, что ответственность за воспитание маленького Такао дед полностью берет на себя и эта проблема никоим образом не будет касаться Мии. Согласие на брак было дано незамедлительно.
Молодоженам отводились покои в особняке Сиракавы. По завещанию основная недвижимость в черте города после его смерти переходила сыну. Эта перспектива показалась матери Мии столь заманчивой, что она охотно закрыла глаза на факт существования ребенка от первого брака Митимасы и на явную неполноценность жениха, не имевшего к тому же работы. Эта тщеславная, напыщенная и жадная женщина пришла в неописуемый восторг, узнав, что Сиракава отказался от приданого невесты.
Для брачной церемонии мать принесла дочери из ломбарда красное верхнее кимоно, рукава которого оказались намного короче рукавов нижнего кимоно из белого шелка.
Когда Эцуко выходила замуж, Томо лично руководила всеми приготовлениями. Она тщательно продумала весь гардероб дочери: от ленточек и шнуров до мельчайших деталей нижнего белья. Ей хотелось, чтобы Эцуко вошла в дом мужа спокойно, достойно и не сгорала от стыда перед свекровью за свое приданое. Поэтому Томо была неприятно поражена алчностью матери Мии. Надо же, какой обманчивой бывает внешность! На вид эта женщина казалась такой милой, благовоспитанной. И откуда только в ней столько черствости и безразличия к собственной дочери? Томо пронзила мысль: ведь именно это ледяное равнодушие, граничащее с жестокостью, позволило почтенной матери семейства выдать дочь замуж за Митимасу. «Бедная, бедная девочка!» – с состраданием подумала Томо о своей невестке.
Когда Мия убежала к гостям в большой зал, Сугэ шепотом обратилась к хозяйке:
– Госпожа, взгляните, – и протянула ей белое исподнее кимоно, которое только что сняла невеста, чтобы переодеться в праздничное одеяние для торжественного ужина.
Томо нахмурилась, разглядев плохо отстиранное пятно на подоле. Направляясь вслед за Мией в зал, она обронила на ходу:
– Сугэ, ничего не говори слугам. Пожалуйста, вместе с Юми сложите все эти вещи аккуратно. Будет ужасно, если Мия догадается, что мы кое-что заметили и поняли.
Позже Сугэ так сосредоточенно расправляла складки на белом кимоно, что даже не услышала, как в комнату вошла Юми и принялась вертеться перед зеркалом, подобрав волосы в пучок и накинув на плечи красное свадебное кимоно Мии.
– Юми! Что ты делаешь?!
Тонкие руки, прямая спина, милые черты лица, густые, как у юноши, брови – отраженная в зеркале Юми, сверкнув глазами, ответила:
– Гляди, какая из меня бы вышла невеста! Правда, вид у меня какой-то неженственный, а? Мне, пожалуй, только меча не хватает или еще чего-нибудь такого…
– Ты вылитая Сидзука-годзэн![36] – подхватила шутку Сугэ с несвойственным ей оживлением. – Но лучше поскорее сними кимоно. Вдруг хозяйка войдет? Она очень рассердится.
– Не волнуйся, две гейши из Симбаси как раз сейчас исполняют поздравительный танец. Все внимательно смотрят… Ой, Сугэ, а что, если ты тоже примеришь это кимоно? Нам ведь с тобой вряд ли когда-нибудь придется надевать свадебный наряд. – Юми быстро сняла церемониальное одеяние и накинула подруге на плечи.
Сугэ испуганно вздрогнула, но, пересилив себя, встала и медленно подошла к зеркалу.
– Ох, оно такое тяжелое! Да и не умею я держаться с таким достоинством, как ты. По-моему, оно мне не к лицу.
– Неправда, оно тебе очень идет! Ты такая хорошенькая! И выглядишь намного лучше, чем молодая хозяйка.
– Правда? – с сомнением в голосе спросила явно польщенная Сугэ. Она поправила воротник и стала задумчиво изучать свое отражение в зеркале. Да, ей следовало бы всегда носить красное: лоб и щеки порозовели, засияли нежной, теплой жизнью.
Сугэ и Юми…
Первую купили за деньги для любовных утех; вторую наняли в дом на работу и возвысили до статуса наложницы… Милые, прекрасные, они тоже мечтали о брачной церемонии, о сказочном женихе, о шуме и блеске и конечно же безумно завидовали той, которая сейчас была окружена всеобщим вниманием, той, которая стала законной женой.
Они завидовали, сами не зная чему, совершенно не представляя себе, что такое брак. Они просто не успели познать этот мир. Их вырвали из наивного детского неведения слишком юными, неокрепшими, чистыми девочками.
Сиракава разбудил в девочках женщин. Они взрослели в стенах его дома.
– Гм, странно, можно подумать, что это кимоно взяли из ломбарда. Смотри, красная подкладка рукава сильно потускнела, – удивленно проговорила Юми, внимательно разглядывая наряд. – Кто-то его уже носил, да? Я думаю, если кимоно попало в ломбард, значит, невеста, которой оно принадлежало, так и не обрела счастья.
– Нашу невесту тоже не ждет безоблачное будущее, – вздохнула Сугэ, снимая кимоно. Конечно, нельзя было произносить такие слова в праздничный день, но в ее душе кипела обида на Митимасу. Он был груб, заносчив и дурно обращался с ней.
– Вот именно, – закивала Юми. – Выйти замуж за такого человека… Стать его второй женой… Кимоно с чужого плеча – это цветочки, то ли еще будет! Если бы он сделал предложение мне, я бы ему отказала! И не важно, сколько у него денег, единственный он наследник или нет одна мысль о браке с таким полоумным мужланом повергает меня в ужас. – Она содрогнулась, будто по ее телу проползла отвратительная каракатица. – Интересно, почему он таким уродился? Ведь хозяин и хозяйка страшно умные… Наш господин как-то раз сказал, что госпожа Томо была слишком юной, когда родила его. Может быть, поэтому он не в себе? Чудище, а не человек! А Сэки говорит, сын расплачивается за зло, которое его отец причинил женщинам.