Но если я погибну, все достается Бейкеру. Он заслужил, сука такая.
Когда возвращаюсь в свою роту, ребята встречают меня тепло. Щеночек обнимает меня и плачет. В паспорте у него написано “Робби Рамирес”, но все зовут его Щеночек. Еще у него в паспорте написано, что ему четырнадцать с половиной, но убейте меня, если ему не двенадцать с чем-то. Этот малыш едва до груди мне достает, и в душевой видно, что у него на теле ни одного волоса. Даже на яйцах или под мышками. Гладкий, как младенец. Щеночек был с нами в ту ночь, когда Бейкер прыгнул между мной и чеченцами. Потом мы с Щеночком тащили то, что осталось от Бейкера, обратно на борт. Врачи забрали и меня, но в полевом госпитале выяснилось, что дела обстоят гораздо лучше, чем на первый взгляд. Несколько осколков в животе, вот и все.
– Рад видеть, что ты на ногах, зверюга, – говорит мне Щеночек, пытаясь скрыть слезы.
После еды мы с ним устраиваем небольшой бой файтамонов, и это сто сорок третья победа для моей ледяной ящерицы.
– О сержанте что-нибудь слышно? – спрашивает он меня, пока мы замораживаем себе мозги красным фруктовым льдом из кафетерия. – Штаб нам сообщил, как дела у тебя, но о Бейкере ни слова.
Я рассказываю ему обо всем, что произошло в госпитале. О том, как врачи с трудом смогли его спасти, и о том, что он никогда не сможет ходить. Для Щеночка это слишком, и он достает мобильник и показывает мне свою коллекцию.
– Вот это видишь? – Он тычет в мобильник пальцем. – Этого я нашел на вышке в ту ночь, когда вам с Бейкером влетело. Он не сверх, но у него есть суперская атака. В следующем бою я его кидаю на твою сраную ящерицу, и он расплющивает ее в стейк.
По громкой связи орут, чтобы мы надевали бронежилеты и с оружием строились на плацу. По дороге я пытаюсь выяснить у нашего нового сержанта, куда нас везут на этот раз, но он молчит, как труп. В этом гребаном мире у нас столько врагов, что могут отправить куда угодно.
Тринадцатью часами позже мы атакуем базу “Аль-Каиды” на Синае. Мы уничтожаем там Джамиля “Девять душ” Аль-Шариру, легендарного второго человека в “Аль-Каиде”, и успех операции записывается на мое имя. Потом, во время разбора полетов, новый сержант разливается обо мне, словно какая-то сучка, рассказывает, как я вернулся после ранения прямо к славе и как я оказался в метре от “Девяти душ” с заевшим оружием, но не потерял присутствия духа и размозжил ему голову прикладом. Он отдает мне честь при всей роте и заявляет, что позаботится о том, чтобы я получил медаль Конгресса. Рота стоит навытяжку, но, как только сержант уходит, все бросаются к сопливому Сэмми. Из всех бойцов в отряде именно ему удалось найти огненного верблюда, легендарного персонажа, самого сильного в истории игры. С его атакой вспышками и знаменитой защитой горбом верблюд Сэмми может изжарить мою ледяную ящерицу за секунду. Мы выливаем на Сэмми ведра ледяной воды с песком, как всегда делают в “Четырнадцатой плюс”, когда солдату достается редкий персонаж, и Сэмми, весь в грязи, прочувствованно нас благодарит. Если бы полгода назад, когда он еще писал читательские дневники по “Тому Сойеру” и “Гекльберри Финну” в сраной школе в Таскалусе, ему сказали, что однажды у него в коллекции будет огненный верблюд, он бы умер со смеху.
Ночью, в палатке, в спальном мешке, я получаю в инстаграме[10] картинку от Саммер. На картинке огромные цифры “10”, выложенные конфетками “M&M’s” у нее на животе. Каждую неделю она посылает мне цифры – сколько недель осталось служить, – выложенные тем, что я люблю. Экшен-фигурками “Звездных войн”, мармеладными мишками, пакетиками с кетчупом. До подъема всего четыре часа, а я, вместо того чтобы спать, думаю о ней и о Бейкере. Всего десять недель – и один из них станет очень счастливым человеком. Максимум десять недель, может быть, даже меньше.
Кому: Директор отдела исследований мыслящих существ
От кого: Агент САФИ
Тема: Квест-комната – удаление свидетельств внеземного присутствия
Вниманию директора отдела исследований мыслящих существ.
После пяти месяцев наблюдения и генетического сканирования посетителей “квест-комнаты” было принято решение разорвать контакты с данным видом. Последняя встреча с представителем планеты, проходящим под именем Варшавский, склонила чашу весов к такому исходу окончательно. Агрессия и надменность, которые были зафиксированы в ходе предыдущих наблюдений, были проявлены данным индивидом с пугающей силой, и, как я отметил в прилагающемся отчете, в случае, если подобная манера поведения распространена и среди других представителей вида, прямой контакт с ними может привести нашу планету к катастрофе. Уничтожены все свидетельства внеземного присутствия в координатах 66:22:14 (локальное название Ришон-Ле-Цион), и я отправляюсь в путь на родную планету.
С пожеланием надежной джантации[11],
агент САФИ, Солнечная система
Лестница
Посреди смены Рафаил пригласил его побеседовать.
– Ну как дела, Цви, все в порядке?
– Да, более-менее.
– Рад слышать, потому что, если честно, я уже слегка беспокоюсь.
– Почему? Я сделал что-то не так?
– Ни в коем случае. Просто в последнее время…
– Вчера утром я не сгребал облака вместе со всеми, но мне разрешили!
– Я знаю, я знаю! По поводу работы никаких претензий нет.
– Тогда по какому поводу? Кто с тобой говорил – Мация?
– Никто со мной не говорил. Со мной не нужно говорить, достаточно посмотреть…
– На что посмотреть? Рафаил, если тебе есть что сказать, просто скажи!
– Как твой идиш, Цви? Фарпиштер пуним – знаешь такое? Это лицо, которое человек делает, когда мочится. Напряженное такое, недовольное.
– Так проблема в моем выражении лица?
– Не в выражении, Цви, а в том, что за ним. Все мы здесь, как бы это сказать… счастливы. А поскольку нам хорошо… Ты согласен, Цви, что нам хорошо?
– Ну…
– И поскольку существует альтернатива… Как ни крути, все, кто сюда попадает, чувствуют, что им повезло. Не просто повезло – что на них снизошло благословение – вот правильное слово. Прямо благословение. Это благословение – быть здесь, с нами, а не там, со всеми этими тварями, в… ну ты знаешь где.
– Я знаю, – сказал Цви. – Ты слышал, чтобы я когда-нибудь жаловался?
– Нет, – сказал Рафаил и глубоко вздохнул. – Никогда. Но я никогда не слышал, чтобы ты смеялся. С тех пор как ты к нам попал, я даже улыбки у тебя не видел.
– Ладно… – Тут Цви очень постарался улыбнуться. – Ты хочешь, чтобы я больше улыбался?
Рафаил посерьезнел:
– Нет, я не хочу, чтобы ты улыбался. Я хочу, чтобы ты радовался. Все время, от всего сердца. Видит Бог, у тебя реально есть чему радоваться.
– Бог умер, – прервал его Цви.
– Я знаю, – сказал Рафаил и прикусил нижнюю губу. – Но мы все еще здесь, и рай продолжает работать, как прежде. И ты, как человек, который когда-то трудился в… Чем ты, собственно, занимался?
– Я был офицером по работе с родственниками погибших.
– Это в армии?
– Да.
– Что-то бюрократическое?
– Нет. Моей задачей было сообщать семьям, что кто-нибудь погиб. Ну, знаешь, муж, сын, брат…
– Ужасно. Я даже не знал, что есть такая должность.
– Откуда тебе знать? Ты в армии служил?
– Все верно, Цви. Так вот, как человек, который приходил к семьям и сообщал, что их близкие погибли, а потом стоял в очереди в банк, и платил ипотеку, и боялся, что тоже умрет… Я полагаю, ты боялся смерти?
– Боялся, еще как боялся.
– Ну вот. Теперь, после всего этого, ты здесь. Ангел. Без долгов. Без очередей. Без страхов. Ты должен быть преисполнен благодарности.
– Я преисполнен благодарности.
– Ты должен чувствовать облегчение.
– Я чувствую облегчение. Не в данный момент, конечно, но в принципе.
– Ты должен радоваться.
– Я пытаюсь, Рафаил. Я честно пытаюсь.
– И что, когда ты просыпаешься, ты не чувствуешь себя счастливым?
Цви кашлянул.
– Чувствую, чувствую. Только это такое хлипкое счастье. Как резинка от трусов, которые слишком часто стирали.
– Я должен сказать тебе, Цви, что я здесь уже очень давно и никогда не сталкивался с таким выражением – “хлипкое счастье”. В моем понимании счастье не может быть хлипким.
– Оно может, поверь мне. Хлипким, и выцветшим, и приглушенным. Знаешь это чувство, когда ты чего-то очень-очень хочешь – не просто хочешь, а так хочешь, что все твое тело дрожит и ты знаешь, что твои шансы получить это очень-очень-очень малы? И ты стоишь себе в одних трусах в гостиной, весь потный, и воображаешь тот момент, когда твои губы и губы девушки, которую ты всегда хотел, встречаются? Или момент, когда твой ребенок говорит тебе: “Ты самый лучший папа на свете”? Или когда вся улица забита, автомобили друг к другу лепятся, и только у тебя под балконом, прямо у подъезда, есть место для стоянки? Знаешь это чувство, Рафаил?
– Нет.
– Так вот, я его знал, и я по нему скучаю.
– Мы здесь никого не держим силой, Цви. Если тебе плохо, тебя можно с легкостью перевести…
– Я не хочу переводиться в ад, Рафаил, ты сам знаешь.
– Насколько мне известно, других опций нет. И если ты действительно хочешь здесь остаться, надо принять тот факт, что ангел должен быть счастливым. Ангел должен быть в ладах с собой. “Блаженным” – вот слово, которое я ищу. Блаженным. Потому что, хоть это нигде и не записано, это входит в должностную инструкцию. Прости, не должностную – сущностную: ангел – это не должность, это скорее сущность, и…
– По поводу этой истории со сгребанием облаков.
– А с этим что?
– Есть ангелы, которые заняты чем-нибудь другим?
– Нет. Но если тебе неинтересно сгребать облака, мы можем…
– Я спрашиваю, потому что Гавриил однажды рассказал, что, прежде чем праматерь Сара забеременела, он спускался к ней, и не только он – он и еще двое. И я вот думаю: может, вместо того чтобы сгребать облака, я займусь чем-нибудь другим, чем-нибудь в этом роде? Ну, знаешь, буду посещать людей, передавать им сообщения? Я же говорю, я был офицером по работе с родственниками погибших. У меня много опыта общения в крайних ситуациях. И я уверен, что, если время от времени я смогу встречаться с людьми, это мне очень поможет. Не только мне – всей системе. Не хочу хвастаться, но я правда хорошо с этим справляюсь.