– Ну позвони ей, – говорю я и легонько его толкаю – не потому что разозлился, а ради ребенка.
Прыщавый набирает номер и отходит подальше. Говорит почти шепотом. Куда бы он ни пошел, я следую за ним, а Лидор за нами. По-моему, он счастлив. Уже когда я пришел его забирать, он был доволен, а сейчас он просто на небесах.
– Она говорит, что нельзя, – сообщает мне прыщавый и пожимает плечами, как будто получил Божественный завет.
– Дай мне ее. – Я машу рукой.
– Она говорит, что никак, – настаивает прыщавый.
Я силой отбираю у него телефон. Лидора это смешит. Папа смешит Лидора.
– Тирца, – говорю я, – привет, это Габи. Твой верный клиент. По голосу ты меня не узнаёшь, а в лицо узнаешь сразу. Слушай, мне тут нужна твоя помощь. Тысяча шекелей. Ты и кассу новую купишь, и я у тебя в долгу.
– А на чем конкретно мой сотрудник пробьет эту тысячу? – тянет Тирца в трубке. Там говорят еще какие-то люди, и я с трудом ее слышу.
– Пусть не пробивает, – говорю я. – Я что, налоговая? Тысяча шекелей прямо в карман. Ну, что скажешь?
– Дай мне его, – говорит Тирца нетерпеливо.
– Кого, – спрашиваю я, – парня?
– Да-да, – сердится Тирца. – Продавца.
Я отдаю телефон прыщавому. Тот говорит с ней пару секунд и отключается.
– Она говорит, нет, – сообщает он. – Прошу прощения.
Лидор берет меня за руку.
– Кассу, – говорит он своим самым милым голосом. – Ты обещал.
– Две тысячи, – говорю я продавцу. – Позвони ей и скажи, что я даю две тысячи. Тысячу прямо сейчас и еще тысячу принесу завтра.
– Но… – начинает продавец.
– Банкомат не выдает мне больше тысячи разом, – прерываю я его. – Вторую тысячу я принесу завтра утром. Я оставлю тебе паспорт в залог.
– Но она сказала больше не звонить, – возражает продавец. – Она на поминках своего отца. Просила не мешать.
– Ой. – Я успокаивающе кладу руку парню на плечо. – Какое горе. Но поразмысли хорошенько. Не дури. Две тысячи – это куча денег. Если она потом узнает, что я предлагал, а ты отказался, она тебя в гроб загонит. Послушай старшего. Не нужны тебе неприятности из-за такой мелочи.
Я нажимаю на кассовый ящик снизу, и – оп! – он открывается. Я этому трюку научился в “Бургер-ранче”, когда работал там после армии.
– Вынимай деньги, – говорю я, но он не двигается.
Тогда я собираю банкноты сам и сую ему в передний карман джинсов.
– Это не дело, – говорит он.
– Дело, дело, – подмигиваю ему я. – Поверь мне, это суперсделка. Подожди меня здесь, и через пять минут я вернусь с тысячей, чтобы этим банкнотам у тебя в кармане не было скучно.
Не успевает он ответить, я беру Лидора за руку и спускаюсь к банкомату. Иногда банкомат меня кидает, но сегодня выдает тысячу, не споря, синими банкнотами по двести шекелей. Когда возвращаюсь в магазин, около прыщавого стоит надутый усатый толстяк, они разговаривают. Толстяка я знаю, он хозяин соседней лавки с замороженным йогуртом. Мы с Лидором входим, и прыщавый показывает на меня. Я подмигиваю ему и кладу тысячу на прилавок:
– Бери.
Прыщавый не двигается.
– Ну давай уже, упрямая ты скотина!
Я беру тысячу с прилавка и пытаюсь сунуть ему в карман.
– Оставь его в покое, – вмешивается толстяк. – Он еще пацан.
– Не могу, – настаиваю я. – Я обещал сыну, у него день рождения.
– С днем рождения, – говорит жирный и, не глядя, водит ладонью по волосам Лидора. – Хочешь мороженого, зайчик? Дарю: большая порция со сливками, и шоколадным сиропом, и мармеладными змеями сверху. – И все время, пока он говорит, его маленькие глазки впиваются в меня.
– Хочу кассу. – Лидор отодвигается от него и прижимается ко мне. – Папа обещал.
– Что ты будешь делать с кассой? – спрашивает жирный, но ответа не дожидается. – Это же фигня, у нас у самих они только потому, что налоговая требует. Они ни зачем не нужны, они невкусные, они не классные, они только шумят. Давай лучше папа отведет тебя в “Баг” на втором этаже и купит “плейстейшн”? За тысячу шекелей можно купить самый лучший, с “Кинектом” и все такое.
Я не вмешиваюсь, мне-то как раз подходит. Меньше бардака и сейчас, и потом, с Сильви, когда я приведу Лидора домой. Потому что стоит Сильви увидеть кассу, она немедленно сделает из этого черт-те что.
– Так что скажешь? – старается жирный. – “Плейстейшн” – это круче всего. Погони, взрывы, все, что хочешь.
– Касса, – говорит Лидор и крепко-крепко обнимает мою ногу.
– Вот же ангел. – Я протягиваю жирному купюры. – Давай, помоги мне обрадовать его в день рождения.
– Это не мой магазин, – говорит жирный. – Я здесь даже не работаю, я просто пытаюсь помочь.
– Но ты не помогаешь, – перебиваю я и наклоняюсь так близко, что почти тычусь носом ему в рожу. – Ты только мешаешь.
Толстый пожимает плечами и говорит прыщавому:
– Мне надо вернуться в магазин. Если он начнет махать руками, звони в полицию.
И уходит. Герой, а? Я кладу тысячу на прилавок, отключаю кассу от электричества, принимаюсь сворачивать провод, и Лидор, когда это видит, хлопает в ладоши.
– Я звоню в полицию, – говорит прыщавый и начинает набирать номер.
– Зачем, – говорю я и забираю у него телефон. – День рождения сегодня, все довольны, не надо портить.
Прыщавый смотрит на свой телефон у меня в руках, потом на меня, а потом выбегает из магазина. Лишь бы день не закончился плохо.
Я кладу телефон прыщавого на прилавок и поднимаю кассу обеими руками.
– Теперь мы быстро отсюда уходим, – говорю я Лидору веселым таким голосом, будто у нас игра. – Вернемся домой и покажем маме, какой у тебя подарок.
– Нет. – Лидор топает ногами. – Сначала запустим дрон, а потом домой, ты обещал.
– Да, – объясняю я как можно нежнее, – но касса тяжелая. Папа не может и таскать ее, и запускать дрон. Сейчас касса, а завтра сразу после школы пойдем запускать дрон в парке.
Лидор думает секундочку.
– Тогда сейчас дрон, – говорит он, – сейчас дрон, а завтра касса.
Очень вовремя. Как раз когда прыщавый бегом возвращается в магазин с охранником.
– Это что ты тут творишь? – говорит охранник. Он такой низенький, волосатый и больше похож на пинчера, чем на охранника.
– Ничего, – подмигиваю я и ставлю кассу на место. – Просто смешу ребенка, у него сегодня день рождения.
– С днем рождения, лапочка, – совершенно равнодушно бросает охранник Лидору. – До ста двадцати, но сейчас вам с папой пора отсюда уходить.
– Да, – говорит Лидор, – нам пора запускать дрон.
В парке мы играем с дроном. В инструкции написано, что он может подниматься на сорок метров, но после примерно двадцати он теряет сигнал от пульта, пропеллер перестает вращаться и дрон падает. Лидор приходит в восторг.
– Кто любит Лидора больше всего на свете? – спрашиваю я.
И Лидор отвечает:
– Папа!
– А как папа любит Лидора? – спрашиваю я; дрон вертится вокруг Лидора, и тот кричит:
– Всем сердцем!
– До неба, – кричу я, – до луны и до звезд!
У меня в кармане вибрирует мобильник, но я его игнорирую. Это, конечно, Сильви. Дрон над нами становится все меньше и меньше, еще секунда – и он потеряет сигнал и упадет, и тогда мы оба бросимся бежать по траве, чтобы его поймать, и если у Лидора получится, снова зазвучит его невероятный смех. В этом вонючем мире нет ничего прекраснее, чем смех ребенка.
Кому: Сафи Морэ
От кого: Михаэль Варшавский
Тема: RE: RE: Квест-комната “Поломка на краю галактики”
Вниманию Сафи Морэ.
Тот факт, что ближайший четверг выпадает на День памяти погибших в Катастрофе, мне известен, и, если мне будет позволено сказать, именно по причине поиска достойного занятия на этот печальный и ужасный день я изначально и обратился к Вам. Таким образом, лично я не вижу никакого повода или предлога для закрытия Вашей квест-комнаты в обозначенные сроки. В конце концов, Ваша квест-комната посвящена небесным телам, а они, насколько мне известно, не сходили со своих орбит даже в ту пору, когда шесть миллионов евреев были отправлены на смерть.
С уважением,
Михаэль Варшавский
Кому: Михаэлю Варшавскому
От кого: Сафи Морэ
Тема: RE: RE: RE: Квест-комната “Поломка на краю галактики”
Дорогой господин Варшавский.
День памяти жертв Катастрофы предназначен для того, чтобы мы могли обратиться мыслями к ужасному и травматичному событию, подобного которому не знал мир в целом и наш народ как таковой. И я лично буду чувствовать себя некомфортно, игнорируя это событие и открывая нашу квест-комнату, как в обычные дни. На мой личный взгляд, в эту важную и печальную дату нам всем лучше хотя бы на сутки посвятить свое время изучению этого чудовищного периода и углублению наших знаний о нем и отложить другие занятия, сколь бы захватывающими они ни были, на менее нагруженный смыслами день.
С уважением,
Сафи Морэ
GooDeed
Одна богатая женщина обняла бедного человека. Абсолютно спонтанно, вообще не запланированно. Он подошел попросить немножко денег на кофе. В районе, где она жила, не было попрошаек, и он застал ее совершенно врасплох. Да и попрошайка не был типичным попрошайкой. Он был белый, хорошо говорил на английском, и хотя у него и была тележка из супермаркета и было ясно, что он живет на улице, выглядел он чистым и побритым. Богатая женщина поискала в кошельке монетки, но там были только сотенные. Если бы она нашла десятку или даже двадцатку, она бы отдала ему не моргнув глазом, но ей показалось, что сотня – это слегка чересчур, да и ему, наверное, будет неловко ее принять.
В отношениях попрошайки и прохожего есть понятные правила игры. Разговаривать друг с другом вежливо, не смотреть в глаза, не спрашивать “Как тебя зовут?” и не давать больше двадцати долларов. Двадцать – это предел нормальной щедрости, а больше – это уже попытка привлечь к себе внимание, впечатлить, заставить бедного человека сказать: “Мадам, вы потрясающая женщина” – или остаться неблагодарным. Ей не хотелось оказаться в таком положении, и она сказала человеку с тележкой из супермаркета: