Пока его не уволили, надо работать. Резидент требует объяснений, и он их получит. Но прежде необходимо обсудить ситуацию… даже не столько с Лелевелем, сколько с его помощником. За время общения с Цешковским Гилмор составил представление о нём как о человеке умном и энергичном. Наверняка он успел обдумать случившееся и, скорее всего, пришёл к аналогичному выводу. Стало быть, необходимо вместе принять все возможные и невозможные меры, чтобы выявить в ближнем кругу председателя Комитета русского агента. И не просто выявить — обезвредить. Ликвидировать или перевербовать… ну, там будет видно.
А пока надо решить, каким образом продолжить контакты с Лелевелем. Видимо, для начала придётся сменить конспиративную квартиру на улице Капуцинок и придумать иную схему встреч. (Не раз в десять дней, как было до этого, а, скажем, через девять дней, а потом через двенадцать… Это не считая внеплановых, по ситуации. В общем, изменить график нестандартным образом.) А чтобы избежать нового ограбления, впредь возить деньги в сопровождении охраны…
Всё так. Но Гилмор понимал, что это лишь полумеры. Если Лелевель находится под постоянным наблюдением одного из ближайших людей, то и новую квартиру можно отследить, и смена графика не поможет. Судя по всему, агент располагает несколькими помощниками и ничто не мешает прицепить их не только к председателю, но и к нему, Гилмору. О секретности, увы, можно забыть.
В общем, пока агент не раскрыт, работу с Комитетом впору сворачивать. Говоря попросту, к чему стараться и тратить деньги, если секретные планы могут в любой момент оказаться в распоряжении русских?
Обдумывая ситуацию, Гилмор почувствовал, что засыпает. Нервное напряжение последних дней и усталость от любовных игр с Аглаей изрядно вымотали его. Выспаться надо, как следует выспаться… Задув свечу и повернувшись на бок, англичанин буквально провалился в сладкий сон. Провалился настольно глубоко, что ничего не слышал. Хотя, справедливости ради, люди, проникнувшие в спальню, старались двигаться бесшумно.
Их было трое. Один из них держал в руке фонарь с горевшей внутри свечой, распространявший несильный свет. Обступив кровать, огляделись, прислушались, — всё было спокойно и тихо.
— Нет ли у него под подушкой оружия? — негромко спросил один.
— Это вряд ли, — прошелестел другой. — Не будет он женщину пугать. Да и не до этого ему в спальне-то…
Третий еле слышно гыгыкнул.
— Тогда начнём, — решительно прошептал первый.
Откинув со спящего англичанина одеяло, похлопал по щеке и произнёс в полный голос:
— Просыпайтесь, мистер Гилмор, просыпайтесь. Нам надо поговорить.
Гилмор медленно открыл мутные со сна глаза и, приходя в себя, окинул незнакомцев ничего не понимающим взглядом. Потряс головой.
— Какого чёрта… — начал он.
— Поднимайтесь, не тяните. Быстрее начнём разговор, быстрее и закончим.
Окончательно проснувшись, Гилмор убедился, что незнакомцев трое, причём лицо одного закрыто маской. А вот лица двух других открыты, и это… Гилмор ужаснулся.
— Это вы? — только и спросил хрипло.
В людях с открытыми лицами англичанин узнал странных грабителей, лишь несколько дней назад напавших на него, отнявших саквояж и бесцеремонно засеявших улицу Капуцинок пятидесятифранковыми купюрами.
Глава восьмая
Глумиться над людьми не люблю. Но сейчас еле сдерживаюсь от смеха, — настолько глупый вид у Гилмора, узнавшего Каминского и Жака. Судя по выражению лошадиного лица, сюрприз удался на славу.
— Что вы здесь делаете? — бормочет англичанин, инстинктивно натягивая на грудь одеяло.
— Я же сказал: надо поговорить, — повторяю терпеливо.
Подчёркивая серьёзность намерений, Каминский направляет на Гилмора пистолет.
Атмосферу спальни взрывает женский визг. Это подруга англичанина, проснувшись и увидев у своей постели вооружённых незнакомцев, вносит посильную лепту в развитие и без того драматической ситуации. Чтобы успокоить бедняжку, Жак в свою очередь приставляет пистолет к роскошной груди, прикрытой одеялом. Средство оказывается действенным, по крайней мере, женщина умолкает, и лишь в красивых, широко раскрытых глазах плещется ужас.
— Вот так-то лучше, — говорю я. — Вам не о чем беспокоиться, мадам Аглая…
— Мадемуазель, — машинально поправляет женщина. Вдруг её глаза становятся ещё шире. — Разве вы меня знаете?
Будь она знаменитой актрисой, я бы сказал, что её знает весь Париж. Но обманывать женщину нехорошо. Поэтому ограничиваюсь туманной репликой:
— Косвенно, мадемуазель, только косвенно… — Поворачиваюсь к Жаку. — Подай мадемуазель Аглае халат, проводи в соседнюю комнату и посиди с ней, пока мы тут будем общаться с мистером Гилмором. — Заметив ухмылку на лице помощника, на всякий случай уточняю: — И без глупостей. Будь джентльменом.
— А как же, — с достоинством откликается Жак, расправляя широкие плечи, обтянутые старой заплатанной курткой.
После того как помощник уводит женщину, я запросто усаживаюсь на край постели и жестом приглашаю Каминского устроиться на другом краю. Таким образом полусидящий англичанин оказывается между нами, и это ему не нравится. Понимаю. Кому вообще понравится, если будят среди ночи, да ещё угрожают оружием?
Надо отдать должное Гилмору: он уже взял себя в руки и сам начинает разговор.
— Как вы меня здесь нашли? — спрашивает угрюмо.
Ну, что ж, законное любопытство. Я мог бы сплести историю о том, как мы долго и упорно выслеживали англичанина и проследили его путь вплоть до постели актрисы, однако предпочитаю удовлетворить любопытство Гилмора, не прибегая ко лжи. Достаю из кармана и разворачиваю лист бумаги.
— Узнаёте? — спрашиваю на всякий случай.
Англичанин впивается взглядом в бумагу и делает невольное движение.
— Но ведь это же… — начинает сдавленно.
— Совершенно верно, — соглашаюсь я, не дожидаясь конца фразы. — Это письмо мадемуазель Аглаи, которое я нашёл в вашем бумажнике. А его взял мой помощник во время ограбления, помните? Из письма стало известно, что у вас есть любовница-актриса. Есть и адрес, по которому состоится ваше свидание в ближайший вторник. То есть здесь и сегодня. Ну-с, личные моменты письма я опускаю, — они пикантны, однако меня не интересуют… Трудно ли было вас найти, имея на руках точные сведения? А попасть в дом и вовсе пустяк. Один из моих помощников прекрасно вскрывает любые замки. (Каминский ухмыляется и смотрит в сторону комнаты, в которой Жак сейчас коротает время в обществе прелестной мадемуазель Аглаи.)
Лицо Гилмора стремительно багровеет.
— Идиот… — невольно произносит он сквозь зубы.
— Если вы о себе, то согласен, — поддерживаю англичанина. — Носить в кармане личные письма — верх неосторожности. Особенно для профессионального разведчика.
Гилмор бросает взгляд исподлобья.
— Как вы меня назвали? — переспрашивает настороженно.
— Профессиональным разведчиком. И не пытайтесь отрицать очевидное. Или вы хотите сказать, что контакты с политическими эмигрантами и снабжение их деньгами доверили простому посольскому клерку?
Англичанин молчит, видимо, собираясь с мыслями.
— А теперь, когда я удовлетворил ваше любопытство, займёмся моим, — предлагаю дружелюбно. — У меня тоже есть к вам вопросы.
— Вот как…
— Разумеется. Вы же не думаете, что я с помощниками навестил вас просто так, чтобы пожелать доброй ночи или полюбоваться прелестями вашей подружки?
Судя по лицу, Гилмор так не думает.
— Что вас интересует? — спрашивает медленно.
— Всё, что касается работы Интеллидженс сервис с польской эмиграцией и прежде всего — с Комитетом профессора Лелевеля. Особенно попрошу остановиться на так называемом плане полковника Заливского…
Похоже, я недооценил Гилмора. Сильным ударом он сбивает Каминского на пол и, соскочив с постели, бросается к окну, ведущему в небольшой сад. Должен сказать, что таких шуток я не люблю. Стремительно перекатившись через широкую кровать и чуть не наступив на пана Войцеха, успеваю схватить англичанина за шиворот ночной рубашки в тот момент, когда он уже распахнул створку окна. Чувствительно бью в челюсть. И еле успеваю сдержать разъярённого Каминского, который, вскочив с пола, рвётся добавить. Гилмор и без того лежит, упираясь головой в стену и постанывая.
— Ещё раз дёрнешься, пристрелю на месте, — свирепо заявляет пан Войцех.
— Нет-нет, дружище, — поправляю укоризненно, переводя дыхание — Он нам ещё кое-что должен сообщить. Уж так сразу и стрелять! Может быть, потом, после разговора…
— Ну, искалечу, — соглашается Каминский, принявший во внимание мои доводы.
Между тем Гилмор кое-как поднимается на ноги, растирая челюсть. Вероятно, короткое обсуждение трудных вариантов его дальнейшей судьбы возымело действие, — больше не дёргается. Понимает, что разговора не избежать. Но сначала ему предстоит выполнить небольшую формальность.
— Садитесь, — говорю я, указывая на туалетный столик мадемуазель Аглаи. — Напишете небольшой документ. Я продиктую.
Гилмор выдерживает паузу.
— Что за документ? — спрашивает хмуро.
— Обязательство сотрудничать с министерством внутренних дел Франции.
В глазах у Каминского вспыхивает безграничное изумление. Для него это неожиданность. Он не понимает, какая связь существует между эмигрантом-поляком в моём лице и французским министерством, да ещё столь серьёзным.
Гилмор поражён не меньше.
— Так вы работаете на французов? — спрашивает недоверчиво.
— А что вас удивляет? — отвечаю вопросом на вопрос.
Англичанин качает головой.
— Я был уверен, что меня посетили русские агенты, — признаётся он.
— С чего такая уверенность?
— Судя по вашим помощникам, вы и есть тот человек, который организовал провокацию с деньгами, — говорит Гилмор вполне логично. — А кому тот скандал может быть нужен, кроме русских? Кто ещё противодействует польской эмиграции? И при чём тут Франция?
Я качаю головой.