Следующим утром я встаю рано, вижу целый поток возбужденных сообщений от Кори про лагерь сборной США, набираю ей короткое поздравительное сообщение и отправляю эмодзи «дай пять» Джону. У меня было подозрение, что, если попробовать подать заявку в этот лагерь, ее могут взять, и я сказала об этом Джону, но всю работу по заполнению анкеты, отправке видео проделал он, и он же будет оплачивать счет.
Затем я ставлю телефон в беззвучный режим и выхожу на долгую прогулку по району Талии. Утро просто идеальное – люди сидят в кафе за уличными столиками, солнце пробивается сквозь плотную застройку, но еще не припекает настолько, чтобы мусорные баки превратились в испорченные ароматизаторы «Glade». Это Нью-Йорк, который описывала Нора Эфрон, и я вспоминаю ее идеально одетые парочки и счастливые концовки. Еще я думаю о Трэвисе, Дэниэле, Дилане с идеальными зубами и – да, о Джоне. Он сильно всех нас ранил, а теперь, совершенно неожиданно, делает детей такими счастливыми.
Ближе к концу наших отношений, когда он бросил меня в беде и я перестала ждать от него поддержки, я целиком и полностью погрузилась в состояние американской матери. Даже в лучшие времена родительские качества Джона оставляли желать лучшего, но наш брак считался равноправным, потому что он успешно пахал на работе. Ошибочно считая, что моя работа в роли домохозяйки и его выдающаяся карьера требуют одного и того же количества психической энергии, я не могла понять, откуда он берет силы волноваться о том, что я отвергаю его эго и игнорирую его сексуальные потребности. Я в тот период металась между детьми, домом, бытовыми задачами и считала, что секс, страсть и романтика могут легко подождать. И, возможно, какая-то часть меня тогда решила, что, раз он был слишком занят, чтобы поддержать меня, когда я переживала потерю, то какое право он имеет что-то ожидать сейчас от меня?
Но теперь, когда мамспринга прочистила мне голову, я начинаю понимать, каким брошенным ощущал себя Джон, когда каждую ночь я засыпала в кровати кого-то из детей, когда я перестала целовать его при встрече, а вместо этого впихивала ему ребенка, как только он переступал порог дома. Сейчас я нахожусь на его месте: за детьми Кто-то присматривает, мой мозг в течение дня загружен ментальной работой, я хорошо высыпаюсь, каждый день хожу в спортзал. Другими словами, у меня появились силы подумать о сексуальном желании и о том, как приятно чувствовать себя желанной.
Да, Джону не приходилось даже просить меня постирать и погладить ему рубашки. Да, у нас были семейные вечера и ужины – праздничные, с вкусной едой. Да, не он был рядом с детьми, когда Джо начали травить в школе и когда у Кори протек тампон на соревнованиях. Когда я из кожи вон лезла, чтобы дать его детям все необходимое, его нужды игнорировались. Так что, кто слепил снежок, который потом превратился в снежный ком? Кто был первым – курица или яйцо? Если бы он хотя бы раз взял на себя что-то из моих обязанностей, бросилась бы я встречать его в дверях в прозрачной пленке на голое тело? Или я была настолько поглощена своими материнскими заботами, что никакая помощь с его стороны не заставила бы меня оторвать взгляд от детей?
Я не знаю. Знаю только, что за этот месяц, когда у меня появилось время на себя и на подруг, внимание мужчин и – да, парочка красивых новых бюстгальтеров, во мне начали просыпаться те части, которые слишком долго спали летаргическим сном. Я смотрю на детей новым, более стратегическим взглядом и вижу, насколько они уже взрослые и самостоятельные. И я понимаю, насколько одинок и измучен был Джон, когда он от нас ушел. Я впервые начинаю видеть, какую роль я сыграла во всем этом, и перестаю воспринимать жизненный выбор Талии – безбрачие, карьеризм, страстные увлечения – как что-то эксцентричное и неразумное.
А больше всего меня удивляет и пугает то, что я смотрю на предстоящие мне еще шесть лет одинокого материнства, жертвенности и пренебрежения собой – и меня охватывает чувство глубокого внутреннего конфликта.
Эми: Народ. Я в тревоге.
Талия: …
Лина: Какой счет, моя сладкая?
Эми: Я начинаю волноваться, что после всего этого не захочу вернуться в реальную жизнь.
Лина: Эми, не глупи. Тебе сделали новую прическу, а не лоботомию.
Талия: …
Эми: Я в этом не уверена. Уж очень долго они мурыжили меня в салоне, и потом у меня появились странные мысли про мою прошлую жизнь. Я даже начала сочувствовать Джону.
Лина:!!! Джону? Швах! Где Талия? Она нам очень нужна.
Эми: Три точки появляются и исчезают. Это значит, она очень тщательно обдумывает, что написать.
Лина: Не похоже на Талию. Время два часа. Может, она за ланчем выпила три мартини?
Эми: И вырубилась в своем номере в стиле арт-деко, который похож на съемочную площадку из «Человека со шрамом»?
Лина: Или из «Декстера»[70].
Эми: О боже.
Лина: Талия, ты где? Тусишь с серийными убийцами?
Талия: ЧЕРТ ВАС ПОДЕРИ Я НА РАБОТЕ
Эми: Сегодня воскресенье!
Лина: Пришли нам подтверждение, что ты жива, чтобы мы знали, что ты не связана в подвале у Декстера.
Талия: Я сейчас выключу телефон, и все.
Эми: Но что же делать с моим экзистенциальным кризисом?
Талия: Сомневаюсь, что ты найдешь решение до того, как я добью съемку, чтобы не платить больше этим идиотам $500 в час.
Лина: Она права. Это все сложные вопросы – баланс между свободой и семейными обязанностями, старые возлюбленные и новые. Прощение и сочувствие к Джону – это неплохо. На самом деле это здоровое отношение.
Эми: Нет. Ты сейчас говоришь не как хорошая подруга. Ты должна сказать, что мне не о чем беспокоиться, что Джон – отвратительный гад, и таким он был всегда, а дети без меня жить не могут.
Лина: Но если они могут…
Эми: Да как ты смеешь!
Лина: Я не говорю, что они об этом мечтают. Попробую объяснить. Вдруг твоя самооценка во многом базируется на твоем ощущении нужности детям? Может, ты подсознательно всегда думала, что без тебя они пропадут, и то, что они сейчас прекрасно проводят время с Джоном, воспринимается тобой как угроза?
Эми: Повторяю еще раз: да как ты смеешь!
Лина: Ладно. Наверное, пока ты не можешь этого принять.
Эми: И не приму.
Лина: Возможно, Талия видит это иначе.
Талия: Не вижу.
Эми: Мне нужны новые подруги. Потупее.
Лина: Не забывай, ты выбрала нас не просто так. Была причина.
Эми: Прости, но никак не могу вспомнить, какая.
Лина: Внешность. Ты явно выбирала по внешности. Ладно, пока. Пришли твои дети.
Эми: Что за?..
Оказывается, Джон начал два раза в неделю привозить детей к Лине на ужин. Узнав об этом, я сразу почувствовала себя гораздо лучше. Если у него и получается управляться с детьми, то не без посторонней помощи. По средам их возит в бассейн моя соседка Джеки, по понедельникам и четвергам их кормит ужином Лина. Такой режим позволяет Джону иногда спокойно проводить совещания по конференц-связи у себя в квартире. Я начинаю кичиться – какой слабак, не может справиться со всем сам, как я. Но очень скоро я осознаю собственную глупость. Джеки на пенсии, а ее муж все еще работает полный день. Дети – в аспирантуре. Мне никогда в голову не приходило попросить ее о помощи, хотя она неоднократно ее предлагала. Мне не приходило в голову отвезти детей на ужин к Лине, которую они обожают, уехать и посвятить пару часов себе. Я, конечно же, слышала поговорку о том, что одного ребенка растят всей деревней, но ко мне же это не относится. Хотя почему бы и нет?
Я решила обсудить этот вопрос с Мэттом в следующий раз, когда мы встретимся за обедом. Я не признавалась себе в том, что копания Лины и Талии в моей психике выбивают меня из колеи. Я начинаю вставать в оборонительную стойку («у них же нет детей, разве они могут что-то понимать»?), обижаться («я же не шучу об их собственных немаленьких тараканах») и чувствовать себя покинутой («если все так запущено, что же они молчали раньше»?).
Как бы там ни было, я больше не обсуждаю эту тему с подругами, но это не значит, что она перестала меня волновать. Поэтому я решаю спросить мнения человека, который в теории ну никак не способен мне ничего посоветовать, потому что ему всего двадцать с небольшим лет.
В ответ Мэтт лишь пожимает плечами.
– Ты знаешь, это настолько вне моей компетенции, – совершенно легко признает он.
– Ну попробуй. Просто говори «ага» и слушай, что я говорю.
– Ок, – соглашается он. – Начинай.
Я делаю глубокий вдох.
– Собственно, ты разрушил мою жизнь. До приезда сюда я была ею вполне довольна и не замечала, какая она грустная и одинокая. А теперь я сходила на пару свиданий, больше времени уделяю себе, и мне уже не очень хочется через несколько недель возвращаться в грусть и одиночество.
Мэтт чешет подбородок и задумчиво наклоняет голову.
– Наверное, тебе стоит почаще ходить на свидания.
Я начинаю смеяться.
– Я тебе рассказываю, что бросила детей и свои обязанности и мне слишком это понравилось, а ты говоришь мне продолжать в том же духе?
Мэтт кивает.
– Ну вообще-то, да. Я почти уверен, что в свое время ты не нагулялась. Отдай дань бурной молодости, если можно так выразиться, и, возможно, тебе будет гораздо легче вернуться потом домой.
– Но что, если к тому времени я буду уже не очень нужна дома?
Мэтт качает головой.
– Извини. Не могу ответить на этот вопрос. Мне нужно срочно позвонить маме и спросить, как вскипятить воду.
– Ха. Я поняла твою мысль.
– Если они хоть немного похожи на меня, ты им будешь нужна. Как максимум – всегда, как минимум – на уровне назойливости. Тебе нужно ковать железо, пока горячо.