– Да. И менее чем через месяц она туда возвращается, поэтому сильно не привязывайся.
Все это время я стою рядом и чувствую, что мои руки становятся все длиннее и длиннее, и вот они уже скоро дотянутся до стоп, а я превращусь в лужу и расплывусь по полу.
– То есть мамой мне ее не называть?
– Если ты будешь продолжать в том же духе, она может попросить вызвать ей такси, – острит Дэниэл.
Не в силах выносить это далее, я откашливаюсь. Они оба поворачиваются в мою сторону, как будто я только сейчас вошла в ресторан.
– Я, наверное, сейчас сниму свой плащ-невидимку. Прощу прощения, что так долго стояла и подслушивала ваш разговор – совсем забыла, что он на мне. – И я демонстративно начинаю снимать с себя невидимую накидку и вешаю ее на спинке стула, а затем сажусь напротив Кассандры и протягиваю ей руку.
Она улыбается, но не очень-то приветливо.
– Очень приятно. Я слышала о вас много хорошего, и этим летом благодаря вам я получала от папы гораздо меньше назойливых проверочных сообщений с текстом «как дела?». Хорошее начало!
– Что ж, принимаю комплимент! – нервно произношу я.
– А еще мне сейчас достанется бесплатно суп фо-бо[81], так что я довольна. Вы одобрены, так что мы можем переходить к следующему этапу.
– Ого, какая решительная, – говорю я Дэниэлу. – Она так себя ведет со всеми твоими женщинами?
Кассандра фыркает.
– Все его женщины, очень смешно. А вы смеетесь над его латинскими шутками?
– Что сказал Марк Антоний своему слуге, который гулял с его собакой? – тут же, прокашлявшись, включился Дэниэл. – Шарпей diem![82]
Мы обе стонем.
– Вы первая, кого он привез знакомиться, – сообщает Кассандра.
Дэниэл еле заметно качает головой.
– Я встречался с другими женщинами. Просто не ощущал необходимости привозить их в этот ресторан, где моя дочь сидит в засаде пять дней в неделю.
– Здесь очень хороший фо. – Она смотрит на меня. У нее блестят глаза, как и у Дэниэла, но она кажется более совершенной версией отца, более сильной. И очевидно, что она, как и Кори, остра на язык и скора на выводы. Они бы с ней, скорее всего, поладили при условии отсутствия областей конкуренции. Кори очень любит соревноваться.
– Выглядит вкусно. Можешь и мне заказать? – прошу я ее. – Я не могу правильно выговорить название. В моем исполнении оно звучит фоу-боу – как-то наигранно и неестественно.
– Папа, – говорит она, вежливо посмеявшись над моими лингвистическими загонами, – ты встречаешься с женской версией самого себя?
– Она не знает латынь, но любит те же самые книги и готова по полдня ездить в метро и читать. А еще она притворяется, что не знает ничего про то, в чем мне нравится чувствовать себя экспертом.
– Никуда ее не отпускай! – восклицает Кассандра не без сарказма и поворачивается ко мне: – Папа много обо мне рассказывал? Он дал понять, что я – центр его вселенной?
– Да, – киваю я. – На первом же нашем свидании он сказал мне – что бы ни произошло между нами, ты всегда будешь главной. А потом, когда ты однажды выйдешь замуж и родишь детей, мне придется поселиться у тебя на чердаке и заплетать волосы твоим детям.
Она смеется.
– Но, правда, это обоюдоострый нож. У меня двое детей – Корин и Джозеф. Их детям тоже могут понадобиться прически. Как у твоего папы дела с французскими косами?
И тут она выдает мне информацию, которую не факт что мне нужно было знать.
– Вообще-то, когда мама от нас ушла, – беспечно бросает она, – папе пришлось научиться заплетать мне волосы. И он добился мастерства в этом деле.
Я поворачиваюсь к Дэниэлу, сбитая с толку.
– Я думала, у вас совместное воспитание.
С кем же была его дочь все те ночи, когда мы с ним были вместе? Разве не со своей матерью?
– Сейчас – да, – говорит он. – Джорджия вернулась – почти как твой муж Джон. Только вернулась она женатой на другой женщине.
– Сколько ее не было? – спрашиваю я, едва оправившись от шока.
– Давай посчитаем, Касси?
Она ненадолго задумывается.
– Когда она ушла, я была в первом классе, а когда вернулась – в четвертом.
Три года. Почти как у нас с Джоном, и Дэниэл ни разу не упоминал о произошедшем. Это потому, что тема слишком болезненна для него?
– Было тяжело позволить ей вернуться в вашу жизнь?
Я адресую этот вопрос Дэниэлу, но за него бодро отвечает Касси:
– А я и не позволила ей просто вернуться. Ей пришлось унижаться около года. Я была на нее так зла!
Я сравниваю это с тем, как последние месяцы Кори пытается шантажировать отца айфоном – кстати, к моей радости, Джон быстро развеял ее иллюзии на этот счет – и другими более мелкими вещами.
– Что заставило тебя изменить решение в конце концов?
– Думаю, просто время, – пожимает плечами она. – Я почувствовала, что достаточно поиздевалась над ней. К тому же, мне нужно было, чтобы кто-то возил меня на занятия в шахматный клуб, пока папа на работе.
– Мой сын Джо тоже играет в шахматы, – улыбаюсь я. – И он сейчас как раз с отцом. Нельзя сказать, что он над ним издевается, но я бы поняла, если бы это случилось. Джон исчез из нашей жизни схожим образом, как твоя мать.
Она кивает, и я понимаю, что для нее это не новость.
– Папа говорит, что люди уходят из семьи, когда пытаются убежать от самих себя. Он говорит, что нужно им посочувствовать, потому что в этом случае они рискуют потерять любимых людей, но от себя все равно не убегут.
– Моя подруга Лина говорит то же самое. И еще она бы добавила, что те, кому хватает смирения вернуться и попытаться что-то исправить, заслуживают этой возможности.
– Да, – соглашается Касси, пожимая только одним плечом. – Я знаю, что это было правильное решение. Мама теперь моя лучшая подруга. Сейчас, когда я уже взрослая, – Дэниэл на этих словах вскидывает брови, – я понимаю, о чем все это было, насколько безысходно могут чувствовать себя женщины в Америке, рано ставшие матерями. Все общественные системы поддержки материнства больше не работают. Ты остаешься совершенно одна. Я прочитала об этом две книги и вижу, что матери моих друзей все время ходят какими-то озлобленными, как будто они хотят, чтобы все было по-другому. – Она занервничала, возможно, поняв, как далеко зашла. – И ваш этот хэштег «мамспринга». Такое ощущение, что единственный способ снова почувствовать себя личностью – это убежать из семьи.
Я поперхиваюсь супом.
– Это совсем не то, что случилось со мной! Я не чувствовала безысходности. Я устала от того, что одна воспитываю детей, это правда. И ты попала в самую точку насчет общественной поддержки, отпуска по уходу за детьми, помощи от бабушек и т. д. – Я ненадолго задумываюсь, чтобы собраться с мыслями. – А моя работа… она такая же, как у твоего папы, а в сфере образования приходится трудиться очень много. Но что касается мамспринги, меня вытолкали в отпуск подруги и семья. Я не хотела уезжать. У меня просто не было выбора.
Кассандра пожимает плечами, отмахиваясь от меня в характерной для подростков манере.
– Я просто говорю, что я бы поняла, если бы вы хотели убежать. В конце концов, по ощущениям, вы прекрасно проводите здесь время.
Я смотрю на нее. Ей шестнадцать, напоминаю себе я. Она ненамного старше Кори. Она говорит, как взрослая, потому что выросла в городе и хорошо начитана, но на самом деле она незрелая. На самом деле она не понимает моей ситуации. Но тем не менее, не права ли она?
Молчание начинает затягиваться. Я смотрю на Дэниэла и говорю, в надежде закрыть эту тему:
– Твоя дочь права. Я прекрасно провожу время. Но у хэштега «мамспринга» есть срок хранения.
Дэниэл сжимает губы и кивает.
– Да, – только и говорит он.
Касси снова пожимает плечами, и на этот раз левое оказывается немного выше правого.
– Я просто говорю, – снова начинает она, а Кори меня предупреждала, что любая фраза, начинающаяся с «я просто говорю», мне не понравится. – Амиши в конце румспринги принимают важное решение – вернуться в общину или уйти из нее навсегда. Не вижу никакой разницы в этом плане с вашей мамспрингой.
Я смотрю на Дэниэла и вижу в его глазах вопрос. Он что, думает, что и я стою перед развилкой? Он думает, что есть шанс на то, что я останусь? На его лице грусть, и, возможно, на моем тоже. Я все-таки сделала это – влюбилась в него, хотя до нашего знакомства я даже не думала, что так может быть. И иногда, когда я открываю утром глаза и вижу его рядом, мне кажется, что уехать отсюда будет невозможно.
– Разница есть, – говорю я и понимаю, что не настолько она и большая.
Скоро я подойду к перекрестку. Очень скоро. Дэниэл, Нью-Йорк, пьесы, обеды, музеи, длинные ленивые дни – часы уже тикают. Меня ждет моя реальная жизнь. Выбор близко. И я думаю: я что – как Джон, как мама Кэсси – тоже пыталась убежать от себя и поэтому оказалась здесь? А если так, почему я чувствую, что именно здесь я себя нашла?
Глава 17
Дорогая мама,
я прочитала «До встречи с тобой», и мне стало грустно. Очень, очень грустно. Я задумалась – когда лето кончится, что будет с нами? Мне кажется, все будет как-то странно.
Я понимаю, что должна была задуматься об этом раньше, но вы же с папой не воссоединитесь после всего этого? Ты сказала мне, что с кем-то встречаешься в Нью-Йорке, но не хочешь посвящать меня в детали. Если ты с кем-то познакомилась, значит, ты не рассматриваешь возможность дать папе еще один шанс? А когда-нибудь думала об этом?
Если ты вернешься домой в конце месяца и у папы не будет варианта вернуться к тебе, он уедет? Я знаю – до начала всего этого мы говорили про его отъезд, но это было так давно! Кажется, что все сильно изменилось. Он не такой, каким я его себе представляла. С ним весело, и мы для него важны. Он знает, что совершил ошибку, и пытается все исправить. Но он все время говорит о тебе, у него на столе – твоя фотография, и я вижу, что он думает о том, можно ли войти в одну реку дважды и как все это будет.