– Я даю согласие, – твердо произношу я.
– Нет, – не соглашается Джон. – Нет. Я ничего не понимаю. – Он плачет. Он сломался и сейчас больше похож на ребенка.
– Дыши глубже, Джон. – Я беру его за руку. – Садись. Дальше я сама обо всем позабочусь.
Джон смотрит на меня, затем на доктора и снова на меня.
– Ты справишься с этим? – шепчет он мне.
– Да, я справлюсь. Попробуй расслабиться. Дыши глубже. Тебя не тошнит?
– Нет, – хлюпает он, изо всех сил вцепившись мне в руку.
– Хорошо. Ты держись, а я все сделаю. Думаю, нужно действовать быстро.
– Да, ваша жена права. Я готова ответить на все ваши вопросы, но откладывать операцию нельзя.
– Сейчас у нас нет вопросов, – вру я, потому что все это время у меня сводит мозг от паники, вопросов и парализующего страха, у которого нельзя идти на поводу. – Задайте ваши вопросы, а потом пусть кто-нибудь принесет мне брошюрки по теме состояния Кори. Или пришлите практиканта, который разжует для нас все, что происходит. Главное – давайте запустим процесс.
– Хорошо. Кори курит?
– Нет.
– По вашей информации, она принимает кокаин?
– Нет.
– Может ли она быть беременна?
– Нет.
– Принимает ли она оральные контрацептивы?
– Да.
– Что? – восклицает Джон.
– Не обращайте внимания.
– Есть ли гипертония в семье?
– Со стороны отца.
– Были ли сотрясения или черепно-мозговые травмы?
– Нет.
– Это прекрасно. Наверное, она сильная прыгунья.
– Очень.
– Хорошо. Значит, нужно вернуть ее на вышку. Сейчас кто-то из коллег принесет документы, которые вам нужно будет подписать, и проведет детальный опрос. Вам придется проявить недюжинное терпение. Не могу сказать точно, сколько займет операция, но обычно это как минимум восемь часов. Медбрат расскажет, чем можно будет себя занять в это время, и покажет, где кафетерий.
– Спасибо.
– На пятом этаже есть часовня. – Эта фраза гораздо доходчивее медицинских диагнозов дает мне понять, что все действительно серьезно.
– Хорошо. Почините ее, ладно? – Я надеюсь, что в моем тоне слышится угроза, а не безнадежность.
– Это моя работа, и я профессионал. Ваша работа – держаться, пока я работаю. Приедет ли кто-то еще из близких? Может, кто-то смог бы присмотреть за вашим мужем? – Она переводит на него взгляд, и я вижу, что он отпустил мою руку и его рвет в мусорное ведро.
– Он мне не муж, – говорю я, хотя непонятно, какое это имеет отношение к делу. – Но я попробую кого-то для него найти.
Доктор кивает.
– Ваша дочь в надежных руках, – повторяет она. Меня осеняет, что помимо прямых обязанностей перед ней стоит задача отвязаться от членов семьи, чтобы получить возможность сделать свою работу. Я рада, что я не на ее месте, но мне бы хотелось пойти с ней, чтобы побыть с Кори.
– Можно я тоже пойду? – спрашиваю я.
– Сходите и поцелуйте Кори перед тем, как мы заберем ее в операционную. Все знают, что лучшее лекарство – поцелуй мамы.
Я сжимаю губы, чтобы не заплакать, и думаю: «Правда? Даже в пятнадцать лет? Даже при черепно-мозговой травме?» Доктор бережно кладет мне руку на спину и ведет к кровати Кори.
– Так, – говорит доктор Бох, когда мы входим в палату, заполненную ее помощниками в хирургических костюмах. – Это мама. Она подержит Кори за руку и поможет ей заснуть. Анестезиолог готов?
– Готов, – откликается худой высокий мужчина и называет мне свое имя. – Я сейчас приложу эту маску к лицу Кори, и она начнет получать анестезию, количество которой точно отмеряется калибратором. Она будет совершенно без сознания и не будет испытывать дискомфорта все время, пока длится операция.
– Будьте аккуратны, – смотрю на них я. – Это хорошая девочка.
– Заметно, – кивает он, а затем, как в кино, объявляет всем присутствующим о готовности к операции. – Обнимите и поцелуйте ее, если хотите, – обращается он ко мне, и я обнимаю ее и целую. Глаза ее слегка приоткрыты, но я говорю ей, что она отлично выглядит, и я жду встречи с ней сегодня вечером. Потом я говорю, что люблю ее, и перечисляю все то, что я в ней люблю – ее силу, ее смелость, ее дух, и тут анестезиолог бережно прерывает меня: – Хорошо, мама, нам пора ехать. – И Кори увозят.
Я рада побыть здесь одна, после того как доктора, медсестры и вся остальная свита уходят в операционную. Безусловно, я бы предпочла, чтобы Кори была сейчас где угодно, но только не в операционной в руках нейрохирурга. Но раз уж она там, где есть, по крайней мере она не увидит, как я плачу.
Глава 19
Дорогая Кори,
Последние два месяца ты спрашивала меня, приму ли я папу назад. Ты спрашивала меня, изменилась ли я за время мамспринги, стану ли я другим человеком. Ты хотела знать, что будет, когда закончится август.
Я не знала ответов на эти вопросы, поэтому даже и не пыталась отвечать на них. А потом ты со своими новыми классными подружками тайком выбралась из общежития и ударилась головой о вышку. Ты постыдилась сказать об этом тренеру, а просто пошла и легла спать одна, а теперь ты можешь никогда не прийти в сознание. У меня ощущение, что весь большой мир схлопнулся до этого факта и все твои вопросы, да и вообще любые вопросы в мире вдруг стали очень легкими, а сложными остаются только те, которые актуальны именно сейчас: что случится с моей красивой и лучшей в мире дочкой? Все ли с ней будет в порядке?
Я не могу смириться с тем, что сейчас я знаю ответы на твои вопросы, но не могу их тебе сказать. Могу произнести их только в своем сердце. Поэтому я так и сделаю и буду молиться снова и снова, что как-нибудь ты их услышишь.
Приму ли я назад папу? Если честно, я не думаю, что от этого мы станем счастливее. И я не хочу этого делать только затем, чтобы заставить его остаться в наших жизнях. Мы же не хотим быть с ним, если нам придется его заставлять, правда? Мы справимся сами. Но если ты хочешь, чтобы я была с папой, потому что ты веришь, что так будет лучше для нашей семьи, он и я попробуем услышать тебя, потому ты – самая умная, самая смелая и самая чистая сердцем девушка, которую я когда-либо знала. И я буду доверять тебе во всем и всегда.
Изменилась ли я за время мамспринги? Да, но не так, как ты думаешь. Я не стала снова ходить по вечеринкам с Талией, как это было раньше. Я ни единого раза не пожалела, что родила тебя и Джо. Я не купилась на модную одежду, туфли на высоких каблуках и даже на модные сумки (хотя я больше не вернусь к плохо сидящим лифчикам, и клянусь на могиле моей матери, что потрачу столько, сколько нужно, на качественную поддержку твоей груди, если или когда это потребуется). Мне понравилось иногда наряжаться и ходить на свидания. Поэтому вот какую перемену ты увидишь во мне, когда мы вернемся домой: я на своем примере покажу тебе, что проживание жизни в радости – не отпуска, а жизни – еще одна важная составляющая материнства, наряду с кормлением детей полезными овощами и лекциями по поводу сутулости.
Когда ты поправишься – а ты поправишься, моя девочка, – ты будешь часто ходить на свидания, поступишь в университет, познакомишься с прекрасным человеком, родишь ребенка – может, все это даже случится именно в таком порядке. И ты будешь вспоминать меня и никогда не предашь себя ради имиджа идеальной мамы. Ни на одну секунду. А если вдруг тебе этого захочется, ты наденешь очень хороший лифчик, который я купила тебе еще пятнадцать лет назад, оставишь детей под присмотром относительно надежного человека и займешься тем, что доставляет радость именно тебе. А если ты не знаешь, что тебе доставляет радость, то ты будешь думать об этом до тех пор, пока не узнаешь.
И твой последний вопрос: что случится, когда лето закончится? Ты вернешься домой. Это единственное, что важно. Ты вернешься домой, и вместе мы решим про все остальное.
Первые три часа проходят очень быстро, потому что я плачу, смотрю определения медицинских терминов, снова плачу, читаю про нарушения мозговой деятельности, снова плачу, и все это занимает много времени. Около полудня у меня почти полностью разряжается телефон, и я настолько обезвожена, что наконец выползаю из палаты, где лежала Кори. В комнате отдыха я вижу Джона. Он спит, сидя в метре от телевизора, надрывающегося новостями. Я смотрю на него. Он выглядит вымотанным, как ребенок, который с рассвета до заката играл на улице.
Я знаю, что если он спит во время нейрохирургической операции нашей дочери, он очень устал. Конечно, дети выжали из него все соки, как когда-то из меня. Но еще у Джона есть такое свойство – выключаться, когда зашкаливает напряжение. Он заснул, когда я рожала Кори, когда был стресс на работе, когда мы потеряли третьего ребенка. И для него это действенное средство – он просыпается с новыми силами и готовностью двигаться вперед. Но когда он спал, я всегда чувствовала себя одинокой.
А сейчас я смотрю и не могу поверить, что из-за этого мужчины я проливала слезы. Три года назад, сама того не зная, я избежала пожизненного заключения с партнером, который в прямом смысле этого слова проспал самые тяжелые моменты нашей жизни, оставляя меня справляться с ними в одиночестве. Самое плохое событие в моей жизни обернулось самым счастливым.
Если с Кори все будет в порядке – пожалуйста, пожалуйста, пусть с ней все будет в порядке! – я больше никогда не буду тосковать по моему браку. Я буду благодарить за то, что у нас было – за чудесных детей, за наши счастливые моменты. Я помогу Джону быть лучшим папой, где бы он ни решил жить. Но при этом я буду ходить на свидания и начну жить по-настоящему, а не томиться по браку, который и счастливым-то не был. В Пенсильвании, к сожалению, нет Дэниэла, но, возможно, я познакомлюсь с кем-нибудь сравнительно приятным. Или буду время от времени ездить к нему в Нью-Йорк. Может, мы найдем какой-то способ сохранить наши отношения.
Если Кори будет жить – обещаю я небесам – я тоже буду жить. А если не будет… тогда совершенно неважно, что я буду делать.