не встретил должного понимания и со стороны шляхты, и тех, кто «охвоч» был до войны. 7 февраля 1563 г. паны рады разослали новое послание, в котором, обращаясь ко всем, «хтокольвек ест народу шляхетского, водне звыклости предков своих», призвали явиться на службу. А чтобы простимулировать служебное рвение шляхтичей, они пообещали всем явившимся ежемесячное жалованье в зависимости от того, с чем ратник явился в военный лагерь363. Как справедливо отмечал А.Н. Янушкевич, «фактически эти меры означали попытку превращения посполитого рушения и наемное войско, содержавшееся за плату»364.
Однако и эта чрезвычайная, выходящая далеко за рамки традиции мера не дала результат. Имея на момент начала осады Полоцка, по сообщению М. Стрыйковского, 2 тыс. литовской конницы и пехоты и 1,4 тыс. польской365, М. Радзивилл Рыжий ничем не мог помочь Полоцку.
В Полоцке если и не знали о катастрофическом положении дел в Минске, то, во всяком случае, надеялись на то, что проблема будет разрешена и литовское «рыцерство» вынудит московитов убраться. Нужно было только ночь простоять да день продержаться, и 5 февраля во время ежедневного объезда Иваном позиции своего войска «приехали ко государю бояре из болшого полку князь Иван Дмитреевич Белской да князь Петр Иванович Шуйской, штобы послать к городу дворян говорите»366. Оказывается, из осажденного города к воеводам Большого полка пришла весть о готовности неприятеля к переговорам.
8. «Полоцкое взятье»: переговоры
Почему полоцкая верхушка решила вступить в переговоры с русским командованием? Похоже, что полоцкий воевода Ст. Довойна, наблюдая за действиями московитов, пришел к выводу, что своими силами город отразить атаку неприятеля не сможет367. Однако если потянуть время, то, может быть, наивысший гетман сможет собрать войско и спасти город от падения? Такой ход мысли воеводы и его советников представляется вполне логичным (и мы не исключаем, что Довойна получил от Радзивилла послание, в котором гетман писал полоцкому воеводе о необходимости потянуть время – во всяком случае, ход переговоров свидетельствует в пользу этого предположения).
В царской «ставке» к предложению Довойны отнеслись благожелательно. Иван Гроный готовился к долгой осаде, и 4 февраля на всякий случай приговорил со своим двоюродным братом Владимиром Андреевичем и воеводами отправить гонцов в Великие Луки, с тем чтобы там готовили запасы на зиму и на весну. Обоз для Государева полка должен был снарядить высланный в Великие Луки дворцовый дьяк Г. Шапкин, а сопровождать его и обоз «для береженья» должны были сотенные головы князь И. Охлябинин и князь Н. Гундоров со своими «сотнями»368. Успешное же завершение переговоров позволяло надеяться, что не нужны станут новые громоздкие приготовления и получится избежать кровопролития (стоит заметить, что и московское командование, и сам Иван крайне чувствительно относились к потерям среди ратных людей и старались по возможности минимизировать их, ибо дети боярские, стрельцы и казаки – все они не были «пушечным мясом»).
На встречу с выехавшими из Полоцка городничим Яцко Быстринским, писарем Лукой Гарабурдой и шляхтичем Василием Трибуном Иван Грозный распорядился отправить детей боярских Ивана Черемисинова, ветерана казанской и астраханской эпопей, опытного и заслуженного военачальника, и Василия Розладина. Встретившись с полоцкими посланцами, они донесли до государя весть о том, что-де полоцкие власти «бьют челом царю и великому князю» о прекращении огня сроком на неделю, после чего Довойна со «всею землей» готов сдаться369.
Переговоры завершились поздно, в 3-м часу пополудни. Иван пошел навстречу Довойне и полочанам, «дал им сроку до утра, а из наряду тое ночи бити не велел», однако приказал и дальше вести осадные работы. «А туры государьские многие вкруз города поставили по государеву наказу», – записал московский книжник, а составитель разрядной повести уточнил его сведения: «А на ту ночь противу субботы веле государь царь и великий князь боярину и воеводе князю Ондрею Михайловичю Курбскому туры поставити противу острогу от Полоты и Двины, сниматися з боярином и воеводою со князем Васильем Семеновичем Серебреным». Из этого свидетельства следует, что возведением тур занимались в ночь на 6 февраля служивые Большого и Сторожевого полков вместе с высланными от Государева полка стрелецкими головами Романом Пивовым и Осой Гурьевым с их людьми. «И боярин и воевода князь Ондрей Михайлович Курбской тое ночи по государеву цареву и великого князя приказу туры поставили дал Бог здорова», – с удовлетворением записал книжник370.
На следующий день, в субботу 6 февраля 1685 г., переговоры продолжились. Черемисинов встретился с Трибуном и Гарабурдой, которые настаивали на продлении срока прекращения огня до вторника, поскольку «в городе многие люди и со всеми с теми людми переговорити и уложити, как им бити челом государю». Черемисинов предложил литовцам поехать со своими предложениями к воеводам, однако получил отказ. «То дело великое, – заявили литовские переговорщики, – не уговоряся со всеми людми, того дела делати нелзе»371. В общем, переговоры закончились безрезультатно, однако Иван Грозный не унывал – гигантские орудия «болшого» наряда, влекомые усилиями тысяч посошан, были на подходе, а потому он решил дать полочанам срок до утра следующего дня372.
Утром воскресенья 7 февраля история повторилась. Трибун и Гарабурда, встретившись с Черемисиновым, снова заявили о желании Довойны продлить перемирие до вторника. А дальше в переговорах произошел любопытный поворот. От дворовых воевод боярина И.П. Яковли и князя П.И. Горенского по государеву наказу прибыл сын боярский Михаил Безнин, который вмешался в ход переговоров. Новый посланец с ходу заявил, что-де «прытко будет с Полотцскими людми дело, и они бы делали ранее; а не будет дела, и они бы розъехалися и государевым бы делом промышляли; а государеве рати без дела про что томитися?»373. Однако его вмешательство не привело к прекращению переговоров, и летописная повесть кратко сообщает, что Иван Грозный дал Довойне сроку до утра понедельника.
Итак, Довойна получил продление перемирия до утра понедельника 8 февраля, и не столько потому, что Иван верил в то, что Полоцк вот-вот ударит ему челом и откроет ворота, – о том, что полоцкий воевода не искренен, в русской «ставке» догадывались изначально. Нет, причина была в другом – вечером 7 февраля «пришол з болшим нарядом боярин и воевода князь Михайло Петрович Репнин да воевода Борис Сукин и стали межу государеву полку и болшова полку у Волово озера»374. Чтобы поставить его огромные орудия на уже подготовленные позиции и начать бомбардировку, нужно было время, и продление перемирия было на руку Ивану Грозному и его воеводам.
Утром 8 февраля Иван Черемисинов снова отправился к полоцким стенам за ответом. На этот раз его навстречу выехал одни Василий Трибун, который сообщил русскому переговорщику, что-де город пока не готов сдаться, «многия люди шатаютца, и иные бьют челом, и иные не хотят» и дал бы государь сроку еще неделю для того, чтобы полочане пришли, наконец, к единому мнению. Ответ Черемисинова предугадать было несложно. Он заявил Трибуну, что-де «вчера, естя били челом, а хотели свое дело свершено учинить, а ныне хотите слов своих переменити»375, на что литовский переговорщик сказал, что он здесь ни при чем, «с чем де меня из города паны выслали, и яз то и говорю»376. После этого он повернул коня и вернулся обратно в Великий посад. «Фортка» у Кобыльничей башни закрылась, и по Черемисинову из башни было сделано несколько выстрелов из пищалей377.
Этот жест красноречивее всего показал истинные намерения Довойны и его советников на этих переговорах. Однако в русской «ставке» были готовы к такому развитию событий. У царя на руках была козырная карта – ultima ratio re gum, пушки «болшого» наряда, дошедшие до Полоцка.
9. «Полоцкое взятье»: «последний довод королей» в деле
Выстрелы по царскому посланцу положили конец паузе в боевых действиях. Ответ Ивана Грозного на сделанное с литовской стороны «предложение» был недвусмысленным: «Царь и великий князь велел по острогу и по городу из болшово наряду (составлявший летописную повесть книжник несколько поторопился с «болшим» нарядом – он только-только прибыл, и нужно было еще несколько дней, чтобы установить огромные орудия на подготовленных позициях. – В. П.) стреляти и учал советовати, как бы над острогом промыслити»378. Обстрел города велся с разных направлений (поскольку, как уже было отмечено, русские воспользовались паузой в боевых действиях на время переговоров и, по словам летописца, «по государскому приказу воеводы туры блиско Острожных ворот и острожные стены и наряд за турами поставили, и пушкари и стрелцы под турами стали»379). Наиболее губительным был огонь из-за Двины, поскольку Великий посад с этой стороны не имел стены.
Сам полоцкий воевода, поняв, что его замысел раскрыт, утром 9 февраля 1563 г. отдал приказ оставить Великий посад и собрать все оставшиеся силы в замке. «И в те поры воевода полоцкой Давоин и ляхи посады в болшом остроге зажгли во многих местех», – записал составитель разрядной повести о взятии Полоцка380. Летописная повесть расписала это событие более полно. По словам московского книжника, по приказу Довойны польские наемники «болшой острог и ворота Острожные и в остроге церкви и гостины дворы и лавки в торгех и все острожные дворы зажгли во многих местех», а тамошних посадских людей, полоцких мещан, «из острогу учали забивати в город»381.
Столбы дыма, крики и шум, доносящиеся из Великого посада, вызвали возбуждение у русских детей боярских, стрельцов и казаков, сидевших в закопех и за турами напротив посада. Желанная добыча уходила из-под самого носа, что допустить было невозможно – какой смысл в войне без «дувана»? И вот «стрелцы царевы и великого князя и боярские люди и казаки в острог вошли и палися на Полотцских животех и с Ляхи учали битися»