663). 30 мая 1566 г. литовские послы въехали в Москву, а 6 июня они были приняты Иваном Грозным, который накануне вернулся из богомолья в Троице-Сергиевом монастыре.
Переговоры с литовцами и на сей раз оказались тяжелыми. Стороны, на словах заявляя о своем искреннем стремлении учинить «добрую смолву» меж двух великих государей, на деле продолжили старую игру – задрав ставки до небес, затем постепенно сбрасывали одно требование за другим, отчаянно при этом торгуясь. Московские дипломаты начали с того, что затребовали у литовцев обещания от имени их государя вернуть Ивану Грозному «Киев со всеми пригороды и с Волынью и с Подолью», не говоря уже о том, чтобы литовцы передали бы весь Полоцкий повет с поветом Озерищским и Усвятской волостью. И само собой, король должен был исправиться перед русским государем, выведя своих ратных из Ливонии. Литовцы, естественно, ответили отказом на эти претензии, в свою очередь затребовав у московских бояр возврата Смоленска, Торопца, Великих Лук, Великого Новгорода, Вязьмы, Пскова, Белой, Дорогобужа, Можайска, Путивля, Чернигова, Трубчевска, Одоева, Воротынска, Любутска, Мосальска и всех северских городов и городков664.
Ну а затем, согласно привычному сценарию, переговорщики с обеих сторон начали играть на понижение. Условия «вечного мира», предложенные попеременно русской и литовской сторонами, начали постепенно «усыхать», равно как и сроки, на которые предполагалось замириться двумя государям. Под конец переговоров о «вечном мире» речи уже и не шло, как и о серьезных территориальных уступках с обеих сторон. 17 июня на переговорах произошло, по мнению А.Н. Хорошкевич665, судьбоносное для всей Восточной Европы событие. Литовские послы предложили следующий вариант замирения. «Государь наш ныне поступаетца государю вашему изскони вечные вотчин, города Смоленска, – заявил Ю. Ходкевич, – а город бы Полтеск и город Озерища государь ваш государю нашему вернул назад и вязней бы всех полотцких отпустил и Вифлянских бы вязней отпустил», подтвердив при этом отказ от тех городов, что были взяты у Литвы еще Иваном III. И далее он выдвинул еще ряд положений, относящихся до Ливонии. «Которые замки в Вифлянской земле за государем вашим, и те б замки описати велел государь ваш за собою; а которые за государем нашим, и те б замки велел описати за государем нашим», – заявил посол. Что же до захваченных шведами замков, то Ходкевич со товарищи предложил добывать их, после чего поделить их, отдав каждому из государей те из них, которые ближе прилегали к уже контролируемым ливонским волостям666.
Итак, литовские послы предложили Ивану Грозному и его боярам разменять признание Смоленска русским городом на возврат Полоцка и Озерищ и раздел Ливонии по принципу uti possidetis. «Подобных уступок литовская сторона ранее никогда не делала, что показывает, насколько насущным для нее было установление добрососедских отношений с Российским царством», – отмечала А.Н. Хорошкевич, добавляя к этому, что теперь «решение о «вечном мире» полностью зависело от русской стороны»667. И вот тут и встал в полный рост вопрос о целях войны, чего хотел добиться Иван Грозный и его бояре, готовы ли они были разменять взятый Полоцк и Озерищи на Смоленск, северские города и Нарву с Дерптом в придачу с признанием того факта, что большая часть Ливонии останется за королем, и заключить тем самым искомый «вечный мир»? На совещании с боярами царь услышал их ответ: «Смоленск от давных лет во государской стороне, и поступаетца король государю того, что за государем готово; а Полтеск и Озерища как королю поступитца и Вифлянские земли писати на перемирие?», а значит, «с королем на докончанье не делати, а извечные бы вотчины государю в королеву сторону не описывати, а говорити бы с послы о перемирие»668.
Итак, московская сторона отказалась подписывать мир на условиях, предложенных литовской стороной, соглашаясь лишь на продолжение переговоров с целью выработать условия перемирия – традиционного исхода последних русско-литовских войн. И второй, не менее важный момент – даже согласие Сигизмунда признать за Иваном Грозным немалого куска ливонского наследства (и в перспективе нарастить его, этот кусок, за счет шведской его доли) не соблазнили московскую правящую элиту на заключение «докончанья». Уступать Полоцк и Озерище Москва категорически отказывалась – выходит, что для нее они были более важной целью, нежели «вифлянские» города и замки. В этом заключалась стратегическая ошибка московских бояр, упустивших шанс урегулировать застарелый русско-литовский конфликт, – так считала А.Н. Хорошкевич. По ее мнению, князья И.Д. Бельский, И.Ф. Мтиславский, И.И. Пронский Турунтай, В.С. Серебряный, М.И. Воротынский и И.П. Федоров, Н.Р. Юрьев, И.В. Шереметев Большой и его брат И.В. Шереметев Меньшой, М.Я. Морозов, И.П. Яковля и И.М. Воронцов в конечном итоге оказались виновны в том, что, переоценив возможности Русского государства, они своим отказом поспособствовали возникновению объединенного государства Польши и Литвы, Речи Посполитой, «в котором возродились прежние территориальные притязания, прежде всего на Смоленск», и в поражении России в пресловутой Ливонской войне669.
В каком-то смысле А.Н. Хорошкевич, конечно, права, обвиняя бояр в недальновидности, но, на наш взгляд, все не так просто и прямолинейно, как может показаться по первости. Иван Грозный и его бояре действовали в более сложной ситуации, нежели Василий III и тем более Иван III. Отец и дед Ивана IV могли сконцентрироваться на решении «литовского» вопроса, так как Крым был или союзником Москвы (при Иване III), или не слишком мешал ей воевать с Вильно (при Василии III). Активизация же русской экспансии в Поволжье во второй половине 40-х гг. XVI в. способствовала ухудшению отношений Москвы с Бахчисараем и переходу от войны «холодной» к войне «горячей» между двумя государями, Иваном IV и Девлет-Гиреем I. И этот поворот произошел тогда, когда русско-литовский конфликт не был урегулирован и продолжал тлеть. Если стратегическая ошибка первостепенной важности и была допущена, то тогда, когда было принято решение об «инкорпорации» Казанского, а затем и Астраханского ханств в состав Российского государства (вместо продолжения, как прежде, игры на противоречиях внутри казанской и астраханской элит, отношение которых к имперским претензиям Крыма было далеко не однозначным). Похоже, что в Москве в середине XVI в. ставка была сделана на то, что «русская» «партия» при литовском дворе сумеет надавить на Сигизмунда II и добиться заключения союза с Россией, направленного против Крыма. Именно поэтому русская сторона в конце 1550-х гг. и готова была пойти на серьезнейшие уступки литовской ради заключения «вечного мира» и этого союза. Увы, щедрые московские предложения (еще более щедрые, чем те, которые сейчас сделали литовцы) не были тогда услышаны, и мы отнюдь не исключаем, что сейчас в Москве вспомнили об этом как о примере недоговороспособности литовской стороны. И потом, в русской столице помнили о том, что Сигизмунд бездетен, после его смерти династия пресекается, и кто будет новым королем Польши и великим князем литовским – неизвестно, равно как и неизвестно и то, будет ли новый король соблюдать те договоренности, что были заключены при его предшественнике. Наконец, свое решение отвергнуть мирные предложения литовцев бояре Ивана Грозного принимали тогда, когда Москва чувствовала себя еще достаточно уверенно – голод, моровое поветрие, татарские нашествия были еще впереди, да и разногласия между боярской оппозицией и царем еще не достигли критической точки. Кто мог подумать тогда, в эти июньские дни 1566 г., о том, что пройдет пять лет, и мор опустошит русские грады и веси, татары сожгут Москву и возникнет реальная угроза не только утраты контроля над Казанью и Астраханью, но и возобновления выплаты дани Крыму?
Заслушав мнение бояр и приняв его, царь все же не до конца был уверен, что его советники сделали верный ход. Скоропостижный созыв в Москве 28 июня 1566 г. Земского собора, спустя полторы недели после того, как были отвергнуты литовские предложения670, а последовавший за этим мелочный торг вокруг условий замирения не привел к каким-либо результатам, косвенно свидетельствует об этом. Собравшимся на Земском соборе представителям церкви, Боярской думы, приказным чинам, государевым земским дворянам (опричные дворяне не был приглашены на это собрание! – В. П.), детям боярским с пограничных, прифронтовых уездов Северо-Запада и Запада671, а также купцам московским и смоленским был задан один вопрос: продолжить ли войну или принять литовские условия? Ведь царь и бояре снова, как и в конце 1540-х гг., оказались перед дилеммой – если согласиться на предложения литовцев, то тогда не только Полоцк и Озерище будут утрачены навсегда (ибо, признав их навечно литовскими, тем самым Москва лишала себя права истребовать их в будущем), но и немалая часть Ливонии с таким важным городом, как Рига, также признавались русской стороной принадлежащими Вильно672. И в таком случае что выигрывал Иван Грозный от такого раздела Ливонии?
Ответ участников Земского собора был единогласным – воевать! Но здесь стоит привести ответы, которые дали на заданный вопрос участники Земского собора, – тем и интересен этот текст, что в нем ярко выражены те мотивы, которыми руководствовались московские власти, отвергая предложенные им условия (своего рода отголосок обсуждения их, что состоялось в Боярской думе 17 июня 1566 г.). Это редчайший случай, когда мы можем взглянуть за кулисы дипломатической интриги, побывать на политической «кухне», уяснить те мотивы, которыми руководствовались московские политики, принимая судьбоносные решения. И мотивы, по которым предложение Вильно было отвергнуто, весьма разнообразны. Тон задали церковные иерархи, так ответившие на вопрос государя: «Пригоже государю за те городы ливонские стояти, которые городы взял король в обереганье, Ригу, Кесь, Володимерец, Ровной, Куконос и иные городы, которые ко государским х порубежным городом ко псковским и к юрьевским подошли. А не стояти государю за те городы, а укрепятца те городы ливонские за королем, которых городов ныне государь у короля просит, и вперед из тех городов, которые за королем, церквам, которые за государем в Ливонских городех, разорение будет, да не токмо государевым городом Юрьеву и иным городом ливонским государским и Пскову тесноты будут великие, но и Великому Новугороду, и иных городов торговым людем торговли затворятца»