[51]. В 80–90-х годах раскопки курганов становятся повальным увлечением (главным образом местные помещики), но сведения о них лишь изредка проникают в печать[52]. Некоторые деятели такого рода приобретают и печальную известность. Например, минский «краевед», невежественный, но ловкий делец, Г. X. Татур, раскопавший во многих уездах Минской губернии сотни курганов и продававший найденное любителям-коллекционерам. Составлявшаяся им карта археологических памятников Минской губернии так и не была издана, а «обобщающий труд» его «исследований» обесценен отсутствием сколько-нибудь подробных ссылок на материал[53]; все это вызывало справедливое негодование современников[54]. Однако можно назвать многих краеведов, работы которых носили серьезный характер. Это были в большинстве случаев учителя местных гимназий: А. П. Сапунов (Витебск), Ф. В. Покровский (Вильно)[55].
Е. Р. Романов (Витебск, Могилев)[56], труды их получили широкую известность, или народных училищ: К. Т. Аникиевич (с. Ивановка Витебской губ.), И. Горбачевский (Крейцбург Витебской губ.), помогавшие Е. Р. Романову в поле и потом писавшие интересные работы[57]. Кроме того, были просто любители, многие из которых занимались серьезными раскопками[58]. Упомянем, наконец, деятельность некоторых педагогов Полоцкого кадетского корпуса, широко интересовавшихся местными древностями[59] и активно помогавших развитию археологии[60].
Создание Белорусской Академии наук и Института белорусской культуры в послереволюционные годы дали толчок новым археологическим исследованиям. Здесь прежде всего следует упомянуть труды крупнейшего советского археолога А. Н. Лявданского (1893–1941)[61], таланту и исключительной энергии которого белорусская наука обязана своим быстрым развитием. Переключившись с раскопок курганов на исследования поселений, ученый обследовал Смоленщину, почти все области БССР, входившие тогда в Советский Союз. Он открыл, что почти вся территория Белоруссии на рубеже нашей эры была заселена балтийским населением, оставившим городища со штрихованной керамикой, и наметил в общих чертах другие культуры, распространенные в Белоруссии в I тысячелетии н. э. Датировки памятников, предложенные А. Н. Лявданским, до настоящего времени почти не поколеблены. Группой археологов во главе с А. Н. Лявданским было выпущено довольно много книг по белорусской археологии, где основное внимание было уделено публикациям памятников. Первостепенное значение для науки эти труды сохранили и до наших дней[62].
В послевоенные годы (с 1945 г.) работы по археологическому изучению Белоруссии были возглавлены К. М. Поликарповичем. Древности территории Полоцкой земли изучались А. Г. Митрофановым (городища штрихованной керамики и западнодвинские городища), В. Р. Тарасенко (раскопки Минска в 1945–1951 гг.), Э. М. Загорульским (раскопки Минска, 1957–1961 гг.), М. К. Каргером и группой белорусских археологов (Г. В. Штыховым и др. в Полоцке), автором этой книги (Браслав — 1955–1956 гг., Друцк — 1957–1965 гг., Мстиславль — 1959–1964 гг.), В. Н. Кузнецовым (Витебский музей, небольшие исследования городища Жуково II Езерищанского р-на Витебской обл. в 1955 г.)[63].
Источники[64]
Письменные источники, созданные в собственно Полоцкой земле, до нас не дошли, мы можем лишь догадываться об их существовании, судя по отрывкам, сохранившимся в других древнерусских летописях, и по свидетельству В. Н. Татищева, державшего в руках Полоцкие летописи (об этом см. ниже).
Главным источником по истории Полотчины остается Киевско-новгородское летописание, представленное так называемой начальной летописью Нестора в двух последних редакциях «Повести временных лет», а также Ипатьевской и частично Новгородской первой летописями[65]. Некоторые оригинальные сведения сохранила и Лаврентьевская летопись, однако их здесь немного[66]. Естественно, что все сообщения перечисленных источников— неполны, отрывочны: летописцев Киева и Новгорода эпохи феодальной раздробленности мало интересовала окраинная Полоцкая земля.
Наш первый летописный свод «Повесть временных лет», написанный, как известно, Нестором около 1113 г. и отредактированный около 1116 и 1118 гг., содержит довольно много сообщений о Полоцкой земле. Ранние сведения ее особенно отрывочны и наименее достоверны. Они написаны, вероятно, по слухам и преданиям. Рука современника обнаруживается лишь в изложении событий XI в. (например, статья 1044 г., где летописец сообщает, что Всеслав носит «язвено» на голове и до сего дня». Как первоначально указывал К. Н. Бестужев-Рюмин, а позднее подробно разработал А. А. Шахматов[67], «Повесть временных лет» — памятник неодновременный, составленный, по крайней мере, четырьмя летописцами. Неоднородность эта прослеживается и в сообщениях о полоцких событиях. Сведения, занесенные в летописный свод 1073 г. шахматовской схемой летописания, написаны с явной симпатией к полоцкому князю Всеславу. Автор интересовался им, хорошо знал легенду о его рождении, о битве на Немиге (указаны даже месяц и число) и т. д. Сообщения о событиях, касающиеся Полоцкой земли после 1073 г., почти отсутствуют. Мы вообще ничего не знали бы о деятельности Всеслава Полоцкого в последней четверти XI в., если бы не «Поучение» Владимира Мономаха, составленное им в конце жизни (летописец, правда, дает нам точную дату смерти Всеслава, но сообщение это все же проскальзывает незаметным). Если первый летописец, Никон, был современником Всеслава и явно симпатизировал ему, выражая интересы и политические устремления Киево-Печерского монастыря в то время, то второй, вероятно Нестор, им не интересовался. Для него события 1067–1069 гг. были делами давно минувших дней, хотя, по-видимому, хорошо еще известными. Он ничего не говорит о столкновении Глеба Святославича (Новгородского) со Всеславом, о нападении последнего на Смоленск, о мести Мономаха, «ожегшего» Аукомль и Логожеск, и т. д. (обо все этом мы узнаем из «Поучения» Мономаха). Его волнуют другие события, те события, которые прошли перед ним в последнее десятилетие — начало XII в.
Ипатьевская летопись содержит наиболее полное количество сведений для XII в. по интересующему нас вопросу. Летопись в этих сведениях восходит к южным первоисточникам, среди которых одним из главных была, по предположению А. А. Шахматова, «Черниговская летопись, сочувствовавшая Ольговичам»[68], по М. Д. Приселкову, «Летописец Святослава Ольговича»[69]. Следует думать, что основная часть полоцких сведений взята составителем Ипатьевского свода именно оттуда, так как Оль-говичи, как увидим, больше всего интересовались полоцкими событиями[70].
Новгородско-псковское летописание лишь изредка дает по интересующему нас вопросу оригинальные сведения главным образом о местных событиях. Так например, в «Повести временных лет» под 1021 г. мы читаем только сообщения, что полоцкий князь Брячислав разграбил Новгород, но был настигнут на Судомири реке[71], а в Софийской I летописи и в Воскресенской[72] сведение дополняется известием об условиях соглашения Брячислава с Ярославом Мудрым. Под 1065 г. в Псковской летописи читаем о походе Всеслава Полоцкого на Псков, о чем молчат все другие летописи[73]. Более подробные сведения находим в Новгородских и Псковских летописях и о походах Всеслава на Новгород в середине и во второй половине XI в.[74] Наконец, оригинальные сведения о Полоцкой земле находим в Новгородско-Псковском летописании в статьях, относящихся ко второй половине XII в.[75], и т. д. Все же следует отметить, что Новгородско-Псковское летописание, несмотря на соседство Новгорода и Пскова с Полоцком, основным источником по истории Полоцкой земли называть нельзя. Статьи, содержащиеся в Новгородско-Псковских летописях, лишь дополняют наши сведения, почерпнутые главным образом из Ипатьевской и повторяющей ее в этих статьях более поздней Воскресенской летописей, что, вероятно, объясняется извечной враждой названных городов с Полоцком.
Говоря об источниках, следует отметить и упомянутое уже «Поучение» Владимира Мономаха, попавшее в Лаврентьевский свод. Из него мы узнаем о походе Всеслава в 1076 г. на Смоленск, о борьбе его с новгородским Глебом, с Владимиром Мономахом и т. д.[76]
Наконец, значение источника приобретает для нас сообщение В. Н. Татищева[77], располагавшего, как известно, некоторыми документами, которые до нас не дошли. Сообщая оригинальные сведения о полоцких событиях, он писал в примечаниях, что «сие выписано из летописца Еропкина, который видно, что пополниван в Полоцке, ибо в нем много о Полоцких, Витебских и других литовских князьях писано, токмо я не имел времени всего выписать, и потом его видеть не достал, слыша, что отдал списывать»