[809]. Речь шла, очевидно, не о Спасском храме, как это думал А. М. Сементовский, так как памятник дошел до нас почти нетронутым, а о каком-то другом храме, который поляками был воспринят (как увидим, благодаря величине) как главный. Однако к XVI В. памятник был уже столь плачевного вида, что Пахоловицкий не занес его на рисунок.
К востоку от Спасской церкви М. К. Каргером действительно были раскопаны остатки большого трехнефного храма с галереей, выложенного из плинфы с утопленным рядом и датирующегося рубежом XI и XII вв. В плане храм полностью повторял витебское Благовещение. В богато декорированных фресками и майоликовыми полами притворах (найдены многочисленные куски смальты, которой не было даже в полоцкой Софии) располагались останки мужских монашеских погребений[810]. Это и был, по-видимому, большой собор — усыпальница епископов, о существовании которого косвенно можно заключить по житию Евфросиньи. К этому, тогда уже разрушающемуся памятнику и относится, очевидно, баториевский документ 1582 г.
Местность, где был выстроен Спасо-Евфросиньевский монастырь, до недавнего времени еще называлась «Спас-Юровичи». Юрий или Георгий, как известно, был отец Евфросиньи, и у нас возникает вопрос: не было ли здесь храма, который бы был посвящен ее отцу и дал, следовательно, название местности? Описывая поход Грозного на Полоцк в 1563 г., Лебедевская летопись неоднократно называет церковь «Егорий Святый», «Георгий Великий». Так, подойдя к Полоцку со стороны Невеля и пройдя «Егорий Святый», Иван Грозный увидал «в городе Полотцске верхъ церькви Софии и послал в большой полкъ ко князю Володимиру Ондръевичю и в воеводами Большово полку да и во все полки бояромъ и воеводам, чтобы пѣв молебны и прося у бога помощи знамена бы роз-вертели.»[811] Составитель текста — несомненно участник событий — назвал прежде всего Владимира Андреевича и Большой полк именно потому, что они стояли (как он указал ранее)[812] по-соседству, т. е. в Спасском монастыре.
От церкви Егория Грозный перешел к озеру Волову и поставил свой полк «против города», а головы стрелецкие и сотник со стрельцами стояли перед полком «блискю города»[813]. Позднее, между оз. Воловым и «Святым Георгием» были поставлены воеводы «с нарядом большим». К Георгию Великому перебрался Грозный из Бельчиц, когда «Двина-река учала портиться» (таять. — Л. А.)[814]. Наконец, другие источники, менее подробно освещающие события, отмечают, что Грозный остановился не у Георгия, а у Спаса[815], путая тем самым оба храма. Все это показывает, что церковь Георгия в XVI в. существовала вблизи Спасского монастыря (не входя в него) и сравнительно недалеко от располагающегося к востоку от него озера Волова. Случай сохранил нам прямое свидетельство о местонахождении церкви Юрия домонгольского времени. Вблизи ограды монастыря, ближе к городу у костела Св. Ксаверия (ныне кладбище «Ксавериевка») в середине XIX в., оказывается, виднелись кладки, сложенные из домонгольских плинф[816]. В настоящее время это место утеряно. Будем надеяться, что специальное исследование кладбища их снова откроет, и мы обогатимся еще одним памятником полоцкого зодчества домонгольской поры.
Крупнейшим событием в полоцкой и во всей древнерусской архитектуре была постройка уже упоминавшимся Иоанном в Евфросиньевском монастыре Спасской церкви (рис. 56 и 57). Необычайная толщина стен и пилонов храма в ущерб внутреннему пространству (рис. 58) привели Н. И. Брунова к мысли о конструктивном значении этой особенности, а осмотр чердачного помещения окончательно это подтвердил. Выяснилось, что большая высота барабана объясняется наличием в его основании массивного декоративного постамента (рис. 59), а вся конструкция в целом потребовала значительного умощнения опор[817].
Перед нами шестистолпный крестовокупольный храм с сильно выступающей единственной наружной апсидой. Его центральный неф расширен за счет боковых, крайне суженных, а трансепт расширен путем смещения центральной пары столбов к западу. Боковые Нефы храма на востоке оканчиваются небольшими внутренними полукружиями с узкими оконными проемами. Внутреннее пространство нартекса по площади довольно велико, но уступает трансепту. Четыре западных столба, первоначально необычно широкие, позднее были стесаны и получили вид восьмигранника. Без того толстые стены памятника усилены пилястрами с полуколоннами. отвечающими внутренним членениям храма. По вертикали нартекс состоит из двух частей: нижнеи для молящихся и хора вверху. Здесь же два небольших помещения: южное принадлежало Евфросинии, а северное — ее сестре Евдокии. Вход на хоры по узкой лестнице расположен в северной части западной стены здания. Перекрытия храма — сводчатые, на четырех восточных столбах покоится трехлопастный массивный постамент, служивший зрительно связующим звеном между закомарами и барабаном. Первоначальное покрытие храма было позакомарным, причем нартекс был ниже центрального куба здания и в верхнем уровне совпадал с довольно высокой апсидой.
Церковь построена из плинфы уже известным нам способом с утопленным рядом и, очевидно, первоначально не штукатурилась. Горизонтальные полосы кирпичной подкрашенной кладки и розовой цемянки по вертикали перерезались пилястрами с полуколоннами и узкими окнами, расположенными в два р-яда между ними. Высота апсиды усиливалась четырьмя тонкими романскими тягами. В свою очередь и лопатки основной части здания, подчеркнутые полуколоннами, вели взгляд вверх к закомарам и далее к трехлопастному постаменту, барабану и кресту. Это впечатление стройной башнеобразности здания усиливалось его силуэтом: благодаря высокой апсиде и пониженному нартексу массы ступенчато нарастали вверх, соединяясь воедино в куполе и кресте, образуя строгую, стройную и монолитную композицию. Спасский храм Евфросиньевского монастыря — вершина архитектурной мысли Полоцкой земли.
В заключение упомянем крайне интересные наблюдения, сделанные М. К. Каргером в Новогрудке. Раскопанная им Борисоглебская церковь, датируемая началом XII в., прочно связывается с полоцкой архитектурной традицией. Этот маленький трехапсидный храм, с почти одновременной галереей, опоясывающей его с двух сторон, был богато расписан фресками.
Подобно витебскому Благовещению, центральная часть храма была выложена из белого тесаного камня, перемежающегося двумя горизонтальными рядами плинф на цемянке. Галереи, пристроенные к нему впритык (и непосредственно к пилястре с полуколонной), были сложены в собственно полоцкой технике — с утопленным рядом. Все это показывает, что полоцкие мастера в древности пользовались широкой известностью и в соседних землях: их вызывали всякий раз, когда требовалось возвести храм или сделать к нему какие-либо добавления. В начале XII в. в Новогрудок были приглашены мастера для строительства церкви из Витебска, позднее, вероятно, в середине XII в., галерею к этому храму пристраивали зодчие Полоцка[818].
Что же представляло собой каменное зодчество Полоцкой земли в целом? Какими путями оно развивалось, какие идеи отражало и какое место заняло в зодчестве всей Руси?
Архитектура Полотчины прошла в своем развитии три основных этапа. На первом, н середине XI в., когда княжество и князь приобрели впервые политическую независимость от Киева, когда умами княжеской и боярской знати владели идеи величия Полоцка, не уступающего, по их представлениям, Киеву и Новгороду, а Полоцк стал во главе христианизирующейся земли, в нем, на самом возвышенном и эффектном месте, была возведена третья на Руси грандиозная София — многонефный, семиверхий храм, символизирующий новые идеалы и созданный, как и две другие Софии, византийскими мастерами. В период конца XI — первых двух десятилетий XII в. каменное храмостроительное искусство начало проникать и в Другие центры земли, как бы окончательно закрепляя здесь христианизацию провинций. Теперь византийская архитектурная традиция, так легко первоначально привившаяся в незнакомых с нею древнерусских центрах, всюду столкнулась на Руси с местными многовековыми национальными традициями деревянного зодчества. Не барабан, а шатер, не статичная кубичность, а стройная, иногда ступенчатая пирамидальность деревянных построек, идущих еще с языческой поры, — вот то, что привычно было русскому глазу, что не могло не сказаться на каменном зодчестве, как только им всецело овладели русские. Поиски новых форм начались уже с конца XI в.
В Витебске, стоящем на скрещивании торговых путей, где издавна западноевропейская речь смешивалась с норманно-греческой, в демократической части города возникла церковь Благовещения, причудливо сочетавшая идеи византийского крестовокупольного храма с некоторыми западноевропейскими чертами. В другом княжеском центре — Минске заложен совершенно своеобразный памятник, свидетельствующий, по-видимому, о «доморощенности» его зодчих. Непропорционально мощные фундаменты при его общей величине возможно также свидетельствовали о стремлении мастеров вытянуть объем вверх и больше приспособить тем самым храм к местным вкусам