ого сына Всеслава — Романа, который, возможно, его и основал.
Оживление церковного строительства в начале XII в. и, следовательно, укрепление новой идеологии в Полоцкой земле, объясняет причину появления на страницах летописей имени епископа Мины, при котором все это произошло и которому летописец Южной Руси, по-видимому, был обязан многими сведениями о Полоцкой земле.
Житие Евфросиньи Полоцкой, дошедшее до нас, правда, в списках XVI в., — единственный источник сведений о религиозной, культурной жизни Полоцка периода, следующего за описанным. Теперь, в 20–40-х годах XII в., христианская идеология проникает в среду господствующих классов еще более. Немалую роль в этом сыграли, вероятно, и княжеские семьи, вернувшиеся в 40-х годах из византийской ссылки. В Полотчине получают распространение идеи подвижничества, монастырской аскезы. Переводы с греческого большей частью, по-видимому, религиозно-нравственного содержания, которые с усердием переписываются Евфросиньей Полоцкой в период ее первоначального затворничества в полоцкой Софии, — дошедшее до нас свидетельство все возрастающей потребности в книге в Полоцкой земле в это время. Однако полоцкая просветительница, очевидно, не была слепой поклонницей Византии, с которой ее связывали еще и увы родства с императором. С ее одобрения вблизи Полоцка дерзновенно поднялся храм, резко порывавший с византийским каноном и утверждавший своим появлением первые самостоятельные высоты молодого русского храмоздательного искусства. Так византийское просвещение, попадавшее в Полотчину по прямым каналам, в XII в. стало приобретать свои русицизированные черты. В это время в Полоцке, как и во многих других древнерусских центрах, появилось, вероятно, и свое летописание. Здесь, следовательно, также возник интерес к местной истории. Главным культурным центром страны стала полоцкая София. Здесь «спасалась» Евфросинья Полоцкая, занимаясь перепиской и распространением книг, здесь, по-видимому, в это время были заложены основы ценной и знаменитой библиотеки. «В глазах образованных людей, — отмечал Р. Гейденштейн, описывая взятие Полоцка Баторием в 1579 г., — почти не меньшую ценность, чем вся остальная добыча, имела найденная там библиотека. Кроме летописей (!), в ней было много сочинений греческих отцов церкви..» Полоцкие летописи, хранившиеся в XVI в. в Софийском соборе, по-видимому, были, по свидетельству Р. Гейденштейна[853], уничтожены. Лишь некоторые отрывки из них дошли до XVIII в. и попали в Еропкинский список, который недолго находился в руках у В. Н. Татищева. Достоверность конспективных выписок из него; сделанных этим автором, почему-то подвергается сомнению.
Обратимся к непосредственным свидетельствам домонгольской письменности Полоцкой земли. К сожалению, документы, составленные в Полоцкой земле домонгольского времени, как и летописи, не сохранились. Часть погибла также в Софийском соборе (1579 г.), другая часть, хранившаяся в Бельчицком монастыре еще в начале XIX в.[854], бесследно исчезла уже теперь. Подобная же участь постигла в XIX в., вероятно, и архивы других монастырей древней Полотчины[855]. Возможно, что с течением времени раскопки в Новгороде, Витебске и Смоленске, где уже найдены иногородние берестяные грамоты, выявят и документы, составленные в Полоцке. Единственная имеющаяся сейчас грамота с упоминанием Полоцка далеко не бесспорна[856]. Все же грамоты в Полоцке писались уже в X в., что подтверждает древнейшая русская печать с именем Изяслава Полоцкого (ум. 1001 г.), найденная в Новгороде (рис. 64, 1) и посланная, видимо, туда подвешенной к какому-то княжескому посланию[857]. Печать «является первым по степени древности после гнездовской находки образцом славянского (точнее, восточнославянского. — Л. А.) письма»[858].
Свидетельствуют о распространении письменности в Полоцкой земле и другие эпиграфические материалы. В русле Западной Двины ниже Полоцка расположены четыре огромных камня с иссеченным на них шестиконечным крестом и однообразной надписью: «Г(оспод)и помози рабу своему Борису» (рис. 65 и 66). Еще два таких камня известны на суше у дер. Каменка в р-не Вилейки Минской обл. и у дер. Высокий Городец Толочинского р-на Витебской обл. Наконец, между Друцком и Оршей располагался еще один камень, так называемый Рогволодов, с надписью и латой: «В лъто 6679 (1171) мая в 7 день доспен крест сий. Г(оспод)и помози рабу своему Василию, во крещении Рогволоду сыну Борисову» (цитирую по В. П. Тарановичу. — Л. А.)[859]. В русле Западной Двины находились еще два камня с надписями «Сулиборь хрьст», «Святополк — Александр»[860].
В вопросе о назначении камней единого мнения не было. Предполагалось, что камни эти отмечали границу, либо указывали мели на реке[861]. Оба мнения критики не выдерживают, так как большая часть камней расположена в Западной Двине и не совпадала с границей, а другая часть камней располагалась на суше вдали от этой реки и ее мелей. Недавно путем остроумных сопоставлений акад. Б. А. Рыбаков пришел впервые к убедительному решению. Широко известно, что очень крупные камни, лежащие на поверхности земли (и в воде), связывались народом со сверхъестественной силой и им поклонялись со времен неолита вплоть до XIX в. Доказав, что камни были связаны с борисоглебским циклом аграрных обрядов, хорошо известным у восточных славян, и отметив, что полоцкий князь Борис правил в Полоцке в 1127–1128 гг., в период, судя по новгородским летописям, необычайных неурожаев, Б. А. Рыбаков показал, что «огромные кресты и надписи, призывающие помощь бога его рабу Борису», возникли весной 1128 г., в дни борисоглебских аграрных празднеств (2 мая), и призывали всевышнего дать урожай.
Надпись на Рогволодовом камне была иссечена сыном Бориса Рогволодом в подражание своему отцу, вероятно, также в трудную для Рогволода минуту[862]. Назначение двух оставшихся камней не определено.
Перейдем к более мелким надписям.
В полоцких городах обнаружено 6 уникальных пряслиц с надписями: «Бабино пряслень» (Витебск, конец XI — начало XII в.), «ника» (Друцк, XIII в.), «къняжинъ» (Друцк, XII–XIII вв.,)[863], три (рис. 67) именные надписи на пряслицах, по свидетельству Г. В. Штыхова, найдены им в Полоцке[864]. Крайне интересны печати, свидетельствующие о распространении в Полоцкой земле (вероятно, пергаментных) грамот. Так, в Новгороде вымыта дождем уникальная древнейшая на Руси печать, принадлежавшая полоцкому князю Изяславу (ум. 1001 г.). По степени древности это первый после гнездовской находки (X в.) образец восточнославянского письма (рис. 64, 1)[865]. Следовательно, уже в конце X в. какие-то грамоты пересылались из Полоцка в Новгород. Существуют две печати-перстня с. княжескими знаками и надписями: «КЗ ВСЛВ ПЛТСК» и «КЗ БРСЪ»[866]. Перстни могли принадлежать Всеславу Полоцкому (1044–1101 гг.) и Борису Всеславичу (ум. 1128 г.), как думает Г. В. Штыхов, однако в Полоцке княжил и другой Всеслав (1161, 1167, 1178 гг.) и другой Борис (Рогволодич, ум. после 1171 г.), и вопрос, может быть, будет решен только после тщательного анализа надписи. Княжеские вислые печати обнаружены в Полоцке при раскопках Г. В. Штыховым. Одна — с колончатой надписью «ИАГИА» (святая) и каким-то изображением на одной стороне и архангелом Михаилом — на другой. Другая — с изображением Георгия и Софии и соответствующими надписями.
Любопытно, что точно такая же печать найдена в Кукенойсе[867]. Может быть, прав Г. В. Штыхов, предполагая, что обе печати могли принадлежать матери Евфросиньи Полоцкой, которую звали София[868] (отец, как известно, был Георгий). По-видимому, из Полоцка происходит печать (рис. 64, 2) с именем полоцкого епископа Дионисия (ум. 1183 г.), который к тому же, по свидетельству В. А. Янина, запечатлел свое имя на страницах Изборника Святослава 1073 г.