[1037]. Заметим также, что при столкновениях с немцами и Вячко не обращается в Полоцк, а идет на мир с тевтонами, согласившись разделить с ними свои земли. Лишь позднее, восстав против Риги и ограбив тевтонов, этот князь посылает Владимиру Полоцкому богатые подарки — «лучших тевтонских коней, баллисты, панцири и тому подобное», как бы «замаливая грехи»[1038]. Создается впечатление, что самостоятельность феодальных князьков Полоцкой земли, контролирующих двинский водный путь, была в это время особенно велика, и князья жили с Полоцком далеко не мирно. Потребовались грозные события немецкой агрессии, чтобы заступничество Полоцка стало необходимым, однако князь Владимир отнесся к западнодвинским вассалам, по-видимому, сурово[1039].
Следует заметить, что, несмотря на внутренние распри, в начале XIII в. Полоцкое княжество было достаточно крепким, чтобы противостоять немецкой агрессии на собственно Русских землях. Колонизуя прибалтийские племена, крестоносцы вместе с тем все время вынуждены были считаться с полоцким Владимиром. То епископ Альберт засылал к нему послов, желая приобрести его расположение, подобно тому, как это сделал Мейнард, и полоцкий князь, мы видели, судил тевтонов и ливов, а «при походе Владимира на Гольм, рижане «боялись за положение (своего. — Л. А.) города, так как сооружения его еще не были крепки»[1040], то Альберт отпускает с подарками захваченного Вячку (очевидно, боясь мести Полоцка)[1041], то дважды за год (1210 г.) шлет послов «к королю полоцкому попытаться, не удастся ли добиться какого-либо мирного соглашения с ним» и соглашается платить Владимиру за ливов дань (облагая их, очевидно, уже в тройном размере)[1042]. Одна фраза «Хроники Ливонии» открывает нам причины такого стремления немцев найти доступ к полоцкому князю. Упомянутый Арнольд посылался в Полоцк помириться с его князем и узнать, «не откроет ли [он] рижским купцам доступ в свои владения». Следовательно, в этот напряженный период отношений немецкие купцы через Полоцкую землю не пропускались. Теперь становятся понятными не дошедшие до нас первые договоры Полоцка с орденом, о которых сообщает хроника Генриха. Содержание первого договора установить нетрудно: Владимир соглашался пропускать немецких купцов и не вмешиваться в войны с эстами и другими языческими племенами (что, очевидно, имело место), немцы же обязывались допускать сбор дани полочанами с ливов, либо выплачивали ее сами[1043]. Как видно из текста хроники следующего года (1211 г.), дань с ливов («христианские повинности», а также «десятина» — десятая часть доходов) все же собиралась немцами и, по-видимому, в Полоцк поступала лишь небольшая ее часть[1044]. При дальнейших переговорах и заключении второго договора (1212 г.) требования с обеих сторон остались в основном прежними, однако Владимир требовал также прекращения крещения ливов, что едва не привело к войне. По состоявшемуся в конце концов соглашению, Владимир, по свидетельству Генриха, якобы отдал Ливонию ордену безданно, что все же кажется сомнительным. Вероятнее, Полоцк получил за это крупную единовременную сумму[1045].
Покончив с колонизацией ливов, «окрестив», латгаллов и освободив руки соглашением с Полоцком, крестоносцы двинулись на завоевание эстов; и о Полоцкой земле хроника замолкает. Лишь судя по известию об обращении эстов в Полоцк с просьбой о помощи и о сборах Владимира в этот поход (чему помешала его неожиданная смерть, 1215 г.)[1046], можно понять, что Полоцк, как и раньше, оставался главной антинемецкой силой.
В. Н. Татищев под 1217 г. приводит отрывок из Полоцкой летописи, принадлежавший сподвижнику Волынского — Еропкину, казненному в 1740 г.[1047] Этот отрывок, достоверность которого опротестовал Н. П. Лыжин, видевший в нем памфлет на события царствования Анны Иоанновны (на власть Бирона, положение Елизаветы Петровны и т. д.)[1048], убедительно защищавшийся А. П. Сапуновым[1049] и игнорируемый все же В. Е. Данилевичем, содержит любопытные дополнительные сведения. Борис Давидович Полоцкий, имевший двух сыновей (Василько и Вячко) от первой жены, вторично женился на католичке поморянского происхождения Святохне и имел от нее сына Владимира. Желая устранить пасынков от престола и освободить его тем самым для младшего сына, Святохна уговорила мужа послать их в западнодвинские города. С помощью подложного письма пыталась их погубить, но была изобличена, и пасынки остались живы, а Святохна наказана. Подлинность отрывка, по убеждению А. П. Сапунова, доказывается прежде всего многими совпадениями с хроникой Генриха, которую предполагаемый Н. П. Лыжиным автор памфлета, Еропкин, не мог еще знать (казнен в год выхода хроники — 17 июня 1740 г.). Генеалогию Бориса, якобы сына Давида Всеславича, предложенную А. П. Сапуновым, все же нельзя считать убедительной[1050]. Вряд ли это был брат Евфросиньи Полоцкой — Давид, который также не дожил бы до 1217 г.[1051] Борис Давидович Еропкинского списка был тем самым Борисом, сыном Давида Ростиславича Смоленского, который упомянут в летописи под 1195 г. как друцкий князь[1052].
Если первые, не дошедшие до нас договоры с Ригой (1210, 1212 гг.) были составлены еще в Полоцке от имени полоцкого князя и учитывали главным образом его интересы, а смоленские представители лишь участвовали как представители еще одной заинтересованной стороны[1053], то в следующие десятилетия первенствующая роль в сношениях и торговле с Ригой и о. Готландом переходит к Смоленску. Судя по дошедшему до нас договору 1229 г., этот город теперь гарантирует выполнение условий договора не только «оу волости князя смоленского», но и «оу полоцкого князя вѣлѣсти и оу витебского князя вѣлѣсти»[1054] и, следовательно, Полоцк становится подчиненным Смоленску.
Однако вскоре положение меняется в корне. Политическая слабость Полоцкой земли 30–50-х годов XIII в. была использована экономически и политически крепнущим Литовским государством[1055], постепенно захватившим всю Северную Белоруссию. Нам трудно определить, как это произошло, так как источников почти не сохранилось. Ряд данных и прежде всего хроника Генриха показывают, что в начале XIII в. Литва значительно окрепла и стала внушительной силой. Если в начале века (1201 г.) полоцкие князья, по-видимому, еще держали ее в узде (см. выше), то в последующие времена литовцы беспрестанно и беспрепятственно нападают на кукенойсского князя Вячко[1056], а герцикский князь Всеволод, лишь породнившись с ними, покупает себе спокойствие[1057]. Касаясь этого времени, И. Длугош и М. Стрыйковский сообщают о походе литовцев на Полоцкую землю под 1216 г.[1058] Позднее их воинственные войска мы видим уже за пределами Полотчины «около Торопца» (1223 г.), «около Торжьску» (1225 г.), снова «около Торжьку и также Бѣжици» (1246 г.)[1059]. Лишь изредка сообщается о полочанах, боровшихся теперь (1222, 1232 гг.) со Смоленском. В 1258 г. полочане и Литва выступают против этого города уже совместно[1060]. Где-то в эти годы, по-видимому, и произошло подчинение Полоцкой земли литовским феодалам. Под 1262 г. мы уже читаем о полоцком князе Товтивиле, павшем от руки убийц Мендовга в следующем, 1263 г. при дележе наследства («роспрѣвшся… о товаръ»)[1061]. Частью наследства Мендовга считалась, вероятно, и Полотчина. Так кончился древнерусский период политической истории Полоцкой земли.
Заключение
Мы проследили историю Полоцкой земли на протяжении пяти веков ее существования и, насколько возможно, рассмотрели вопросы, связанные с этническим составом племен, населявших ее в дофеодальное время, с ее экономикой, политикой и культурой. Очевидные недостатки исследования проистекают прежде всего от неполноты источников, от известной «многоплановости» поставленных проблем и от вынужденной ограниченности объема. Сейчас надлежит подвести некоторые итоги и попытаться определить то место, которое заняла Полоцкая земля в общерусской истории.
Период второй половины I тысячелетия н. э. в Восточной Европе характеризуется окончательным распадом родо-племенной организации общества, распространением нового феодального способа производства, возникновением классов и образованием русской народности. В эту эпоху впервые начинает играть определенную роль и Полоцкая земля, участвующая первоначально в образовании этнической территории восточнославянских племен, а затем и государственной территории Киевской Руси.
Мы видели, что Полоцкая земля возникла в IX–X вв. на территории этнически сложной. Здесь только что в основных чертах завершилась ассимиляция местных балтийских племен пришлым славянским населением. Как проходил этот процесс — мы не знаем, но кажется вероятным, что это был мирный симбиоз пришельцев с аборигенами. Во всяком случае в XII в. различия тех и других настолько снивеллировались, что, описывая «токмо словѣнеск язык в Руси», летописец безоговорочно причисляет к нему и полочан.