Городничий Яцко Быстренский, писарь Лука Гарабурда, не раз до того приезжавший в Москву в составе дипломатических миссий, и шляхтич Василий Грибун заявили присланным от Ивана переговорщикам — детям боярским Василию Розладину, Ивану Черемисинову и Михайле Безнину, — что воевода полоцкий и владыка Арсений «бьют челом государю царю и великому князю, штоб стреляти по городу не велел, а вотчина государева город Полотеск Божей да ево». Довойна и епископ просили прекращения огня сроком на неделю: «унять» «розлитие крови крестьянской» с тем, чтобы воевода мог «со всею землею» «умыслить» и бить челом государю. Иван Черемисинов с этой вестью поскакал к царю.
Иван Грозный велел прекратить огонь, положив Довойне на размышления срок до утра субботы 6 февраля. А пока суд да дело, царским повелением воеводы князья А. Курбский и В. Серебряный со стрельцами приказов Романа Пивова и Осы Гурьева и детьми боярским Большого и Сторожевого полков должны были ночью завершить установку тур напротив Великого посада вдоль берега Двины и замка на правом берегу Полоты, что и было сделано к утру субботы. Одним словом, делу время, а переговорам час. Чтобы там ни обещали литовские переговорщики, нельзя было терять ни минуты времени. Опыт подсказывал Ивану и его воеводам, насколько опасно затягивание осады. По этой причине ещё 4 января царь со своим двоюродным братом и боярами приговорили «посылать из всех полков на Луки на Великие по запасы» не только на оставшиеся зимние дни, но и на всю весну.
Утром 6 февраля переговоры продолжились. Выехавшие из города Лука Гарабурда и Василий Грибун встретились с Иваном Черемисиновым. Они сообщили царскому переговорщику, что «пан Довойна и кнежита, и шляхтичи, и рохмитсры, и бурмистры, и ляхи, и мещаня» бьют челом государю, «штоб государь милость показал, дал сроку до вторнику», до 9 февраля: сдача города — «дело великое», надо бы обговорить его в деталях со «многими людми» в Полоцке. Без тех же «консультаций» «великого дела» вершить никак нельзя. На предложение Черемисинова поехать прямо к Ивану и ему заявить о намерениях Довойны и городского совета Гарабурда ответил, что он не уполномочен на такой ответственный шаг. В общем, как отмечал потом составитель частной разрядной книги (не сам ли Иван Черемисинов?), «тех было ссылок весь день, и того дни в субботу переволокли дела, никакова договору не учинилось».
Тем не менее Иван Грозный согласился дать полочанам срок подумать до утра воскресенья, а пока велел город не обстреливать. Давая такое согласие, Иван немного проигрывал: «лехкой» да «середней» наряд не были способны нанести фатальный урон укреплениям и гарнизону Полоцка, а «болшой» наряд всё ещё подтягивался к осаждённому городу. С его прибытием, вне зависимости от исхода переговоров, дело разрешилось бы и так. Ну а если Полоцк прежде откроет ворота — и то хорошо: получится сэкономить на ядрах и «зелье», не говоря уже о прочем.
В воскресенье 7 февраля начался новый раунд переговоров. От Ивана Грозного в них снова участвовал Иван Черемисинов и молодой да горячий Михайло Безнин, а с литовской стороны — Лука Гарабурда и Василий Грибун. Литвины по-прежнему настаивали на продлении срока перемирия до вторника. Но вмешавшийся в разговор Черемисинова с посланцами Довойны Безнин заявил от имени дворовых воевод: «будет с полоцкими людми дело, и они бы делали ранее, а не будет дела, и они бы розъехалися и государевым делом промышляли», потому как «государьской рати про што без дела томитца?» Иван Черемисинов резко оборвал его, заявив: «Вы де молотцы молодые, смышляете битися, и ты поедь прочь, а дай нам с Лукошем поговорити о крестьянской крови, штоб кровь крестьянская не пролилась».
Создаётся впечатление, что Иван Грозный, утомившийся уже бесплодными речами и чувствовавший, что Довойна и его советники тянут время, решил разыграть старую сценку про «плохого и хорошего полицейского». Опытный, немало повидавший Иван Черемисинов должен был сыграть роль «доброго полицейского», тогда как молодой Безнин — роль «плохого». В общем, в ходе переговоров «партнёры» порешили на том, что в ночь «паны со всеми людми переговорят и на чем уложат», а утром в понедельник и доложат. Царь согласился, поскольку именно в воскресенье «болшой» наряд наконец-то завершил своё сосредоточение у Волова озера в нескольких верстах (одна верста равна примерно 1,067 км) северо-восточнее Полоцка. Доставить его отсюда на позиции было делом одного дня, а там уже было неважно, что порешат полочане: согласятся ли открыть ворота или же продолжат сопротивление. Как и в Смоленске летом 1514 года, голос «болшого» наряда должен был стать самым лучшим и самым убедительным аргументом в пользу Ивана.
События утра 8 февраля показали, что Иван Грозный не ошибся в своих предположениях. Выехавший поутру из города Грибун заявил подъехавшему ему навстречу Ивану Черемисинову, что да, совет состоялся, но «многие люди шатаютца, а иные люди бьют челом, и иные не хотят». А потому пожаловал бы государь, дал бы сроку им до следующего понедельника, чтобы совсем уж договориться. Черемисинов с сожалением ответствовал Грибуну: как же так, обещали вчера «дело свершено учинить», а сегодня всё переменили и слово своё назад взяли. На что посланец Довойны заявил: а какие, мол, ко мне претензии — с чем меня послали, с тем я и приехал. При этом со стен посада в Ивана несколько раз выстрелили из пищалей, показав тем самым, что продолжения переговоров не будет — город станет сопротивляться и дальше.
Черемисинов с плохой вестью поскакал в царскую ставу. Иван Грозный, узнав о том, что все эти дни полочане пытались водить его за нос, приказал возобновить обстрел Великого посада из наряда. Канонаду открыли пушки из-за Двины: с этой стороны посад не имел стены, и русские ядра свободно залетали в город, разбивая и поджигая дома. Пока же наряд обрабатывал посад, Иван начал совещаться со своими воеводами и «розмыслами» — инженерами, «как бы над острогом промыслити». Было решено (и за ночь сделано) придвинуть туры к самому посаду и ограждавшему его острогу с северной стороны, оборудовать там артиллерийские позиции и «поиззакопаться» там стрельцам.
Очевидно, что 9 февраля Иван и его воеводы планировали подвергнуть Великий посад мощному артиллерийскому обстрелу, после чего, возможно, бросить в бой штурмовые колонны. Однако до этого дело не дошло. Поутру по приказу Довойны солдаты гарнизона «болшой острог и ворота острожные и в остроге церкви и гостины дворы и лавки в торгех и все острожные дворы зажгли во многих местех, а посадских людей из острогу стали забивать в город». Это решение полоцкого воеводы белорусский историк А. Янушкевич вслед за польским хронистом М. Стрыйковским считает фатальной ошибкой, решившей исход осады.
На наш взгляд, это не так. От М. Стрыйковского и не стоило ожидать иного объяснения причин падения Полоцка. На самом же деле город был обречён с того самого момента, когда провалилась мобилизация литовского войска. Довойна и его ротмистры ничего не могли поделать в этой ситуации. Полоцк с его устаревшей средневековой фортификацией (справедливости ради отметим, что традиционная русская деревоземляная фортификация была всё же устойчивее к огню артиллерии, чем, к примеру, каменные замки Ливонии), слабой артиллерией и малочисленным гарнизоном (даже если исходить из приведённой неким итальянцем цифры в 6 тысяч бойцов) не мог долго сопротивляться армии Ивана Грозного и его «болшому» наряду. Вопрос стоял только один: когда именно город падёт и как это произойдёт. Капитулирует ли он, не выдержав огня русской артиллерии, или же потребуется кровопролитный штурм, как в октябре 1552 года? Главные виновники полоцкой трагедии — Сигизмунд II и паны-рада, которые не сумели предотвратить эскалацию конфликта и мобилизовать силы и ресурсы Великого княжества Литовского для отпора Ивану Грозному. А эти силы, как показали события 1567 года, имелись.
Но вернёмся обратно к осаде Полоцка. Дым и всполохи пламени, шум и крик, доносившиеся со стороны посада, вызвали нешуточное возбуждение на передовых русских позициях. Стрельцы и казаки, дети боярские и их послужильцы поняли, что добыча, столь желанная и ради которой они претерпевали все сложности осады, вот-вот ускользнёт из их рук. В едином порыве они бросились на штурм и, воспользовавшись суматохой и неразберихой в посаде, сумели взобраться на ограждавшие посад городни, «в острог вошли и палися на полотцских животах и с ляхи учали битися». По приказу Ивана из государева полка князья Дмитрий Овчинин Оболенский и Дмирий Хворостинин со своими конными сотнями ворвались в пылающий посад, потоптали замешкавшихся солдат полоцкого гарнизона и прекратили учинённые ратниками бесчинства, «государьских людей отвели здорово» из посаду.
Пока же развивалась эта драма, великое множество мужиков, баб, стариков и детей — жителей Полоцкого повета, скопившихся было в посаде, — бежали, спасаясь от пламени, дыма и разъярённых бойцов с обеих сторон, в русский лагерь. Летописец бесстрастно записал в повести о взятии Полоцка, что только в расположение Государева полка вышли «мужеска пола 3907 человек, а жонок и девок 7253 человеки». Что же до других полков, «тем же не бе числа». Была взята богатая добыча, а сам посад сгорел дотла.
Ещё не до конца остыли угли грандиозного пожарища, как посоха начала тянуть на пепелище пушки «болшого» наряда и оборудовать под них позиции, а стрельцы и казаки стали устраивать «закопы» и ставить туры, из-за которых они намеревались обстреливать замок и отбивать вылазки гарнизона, буде такие состоятся. «