«Без еханья королевского, кгдыж то им было рецесом соймовым (…) жадным обычаем так с панов, яко и с поветников не рушитися хотели, што се снать по них и дознало, же мешкаючи мне час немалый у Красном Селе, не был на пописе нихто, одно толко з горсть калек приехало было и тые ся зась по утеханью моем здеся, до короля Его Милости, проч розехали».
Лишь когда в сентябре стало известно, что король вот-вот покажется в военном лагере, начали съезжаться магнаты и шляхта. Среди прочих панов 20 сентября 1567 года явился на сборы и князь Курбский. С пожалованных ему королём имений он выставил в поход 80 «коней», снаряжённых «по гусарску», то есть имевших в качестве основного вооружения копья и щиты-тарчи, а также 100 «коней», экипированных «по казацку», с саадаками и саблями, и 58 пехотинцев с ручницами. Основная масса шляхтичей съехалась в войско лишь во второй половине сентября и октябре того же года.
Относительно численности литовской рати оценки исследователей расходятся. Белорусский историк А.Н. Янушкевич полагал, что только посполитого рушения собралось 27 000–28 000 человек. К ним следует прибавить наёмников (если верить цифрам в частной литовской переписке того времени, их было около 4000 всадников и около 5000 пехотинцев) и более сотни артиллерийских орудий: 95 осадных, полевых и «огнеметательных» в самом войске и некоторое количество в панских почтах. Польский историк М. Плевчиньский приводит ещё бо́льшие цифры. По его подсчётам, посполитого рушения было 30 000, ещё 12 000 состояло в королевской наёмной коннице и пехоте, в том числе почти 2500 польской надворной конницы, а также 5000 наёмной литовской конницы и пехоты — итого 47 000 конных и пеших воинов.
В любом случае, в распоряжении Сигизмунда осенью 1567 года было никак не меньшее войско — а скорее всего, и большее (причём существенно больше, чуть ли не вдвое, если принять на веру данные М. Плевчиньского, которые, впрочем, на наш взгляд, существенно завышены), чем у Ивана Грозного. И это войско, видя в полевом лагере короля собственной персоной, было настроено по-боевому и жаждало реванша.
Веселовский, С.Б. Синодик опальных царя Ивана, как исторический источник / С.Б. Веселовский // Проблемы источниковедения. — Сб. III. —М.-Л., 1940.
Ерусалимский, К.Ю. Ливонская война и московские эмигранты в Речи Посполитой / К.Ю. Ерусалимский // Отечественная история. — 2006. — № 3.
Зимин, А.А. Опричнина / АА. Зимин. — М., 2001.
Любавский, М.К. Литовско-русский сейм. Опыт по истории учреждения в связи с внутренним строем и внешнею жизнью государства / М.К. Любавский. — М., 1900.
Любавский, М.К. Очерк истории Литовско-Русского государства до Люблинской унии включительно / М.К. Любавский. — СПб., 2004.
Скрынников, Р.Г. Царство террора / Р.Г. Скрынников. — СПб.,1992.
Флоря, Б.Н. Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI — начале XVII в. / Б.Н. Флоря. — М., 1978.
Хорошкевич, А.Л. Россия в системе международных отношений середины XVI века / А.Л. Хорошкевич. — М., 2003.
Янушкевич, А.Н. Ливонская война. Вильно против Москвы: 1558–1570 / А.Н. Янушкевич. — М., 2013.
Янушкевіч, А. Нявыкарыстаныя шанцы рэваншу: ВКЛ у канцы Інфлянцкай вайны 1558–1570 г. / Андрэй Янушкевіч // Беларускі гістарычны агляд. — Т. 15. Сш. 1–2. — 2008.
Bodniak, St. Z wyprawy radoszkowickiej na Moskwę w r. 1567/8 / St. Bodniak // Ateneum Wileńskie: czasopismo naukowe poświęcone badaniom przeszłości ziem Wielkiego X. Litewskiego. — R. 7. Z. 3–4. — Wilno, 1930.
Piwarski, K. Niedoszla wyprawа t.z. Radoszkowicka Zygmunta Augusta na Moskwę (Rok 1567–68) / K. Piwarski // Ateneum Wileńskie. Czasopismo naukowe, poświęcone badanio przeszłości ziem W.X. Litewskiego. — R. IV. Z. 13. — Wilno, 1927.
Piwarski, K. Niedoszla wyprawа t.z. Radoszkowicka Zygmunta Augusta na Moskwę (Rok 1567–68) / K. Piwarski // Ateneum Wileńskie. Czasopismo naukowe, poświęcone badanio przeszłości ziem W.X. Litewskiego. — R. V. Z. 14. — Wilno, 1928.
Plewczyński, M. Wojny I wojskowość polska w XVI wieku / М. Plewczyński. — T. II. Lata 1548–1575. — Zabrze, 2012.
Выписка из посольских книг о сношениях Российского государства с Польско-Литовским за 1487–1572 гг. // Памятники истории Восточной Европы. — Источники XV–XVII вв. — Москва-Варшава, 1997.
Книга посольская метрики Великого княжества Литовского, содержащая в себе дипломатические сношения Литвы в государствование короля Сигизмунда-Августа. — Т. I. (с 1545 по 1572 год). — СПб., 1845.
Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью // ПСРЛ. — Т. XIII. — М., 2000.
Памятники дипломатических сношений Московского государства с Польско-Литовским государством. — Т. III (1560–1571) // СбРИО. — Вып. 71. — СПб., 1892.
Попис войска литовского 1567 г. // Литовская метрика. — Отдел первый. Часть третья: Книги Публичных Дел. Переписи войска Литовского. — Петроград, 1915.
Разрядная книга 1475–1598. — М., 1966.
Разрядная книга 1475–1605. — Т. II. Ч. I. — М., 1981.
Разрядная книга 1550–1636 г. — Т. I. — М., 1975.
Шлихтинг, А. Новое известие о России времени Ивана Грозного / А. Шлихтинг // Гейденштейн, Р. Записки о Московской войне (1578–1582). Шлихтинг, А. Новое известие о России времени Ивана Грозного. Штаден Г. О Москве Ивана Грозного. — Рязань, 2005.
Штаден, Г. Записки о Московии / Г. Штаден. — Т. 1. — М., 2008.
Kronika Marcina Bielskiego. — T. II. — Sanok, 1856.
Четыре причины повернуть назад
Характеризуя личность последнего Ягеллона, короля польского и великого князя литовского Сигизмунда II Августа, русский исследователь Г.В. Форстен писал, что «при всей своей женственности, при свойственной ему лени и умственной неповоротливости он нередко был способен на весьма удачную дипломатическую уловку, составлял любопытные проекты, проявлял и лукавство, и жестокость». К этому стоит добавить мнение белорусского историка А.Н. Янушкевича, который отмечал, что для Сигизмунда война была не самоцелью, а лишь одним из политических инструментов, средством дипломатической и политической, внешней и внутренней, интриги. В этом отношении Иван Грозный и его литовский «брат» расходились — и существенно. Более прямолинейный русский царь был не столь искушённым интриганом, как Сигизмунд, и больше полагался на силу меча, тогда как король делал ставку на интригу, на «искрад». Исход осенней кампании 1567 года показал, кто из них был прав, а кто ошибался в своих расчётах.
Иван Грозный со свитой и полком покинул Москву 20 сентября 1567 года, через несколько дней после того, как «брат Жигимонт» собственной персоной отъехал к войску. Путь царя лежал к Твери. Подойдя к городу, он разбил свой стан в пригородном селе Медное. Здесь 5 октября, извещённый о том, каким образом принимали и чествовали его послов в Гродно и по пути туда и обратно, царь принял литовского гонца Ю. Быковского.
Обстановка, в которой Иван встретил сигизмундова посланца, была более чем символичной. «И был посланник у государя на стану на Медне, — сообщал неизвестный подьячий Посольского приказа, составивший «Выписку из посольских книг», — а стоял государь в шатрех», то есть по-походному. «А в кое поры был посланник у государя, — продолжал подьячий, — и в те поры государь был вооружен». Царь принимал гостя не один. Его окружала большая свита, также одоспешенная, «царевич Иван Иванович, и князь Володимер Ондреевич, и все бояре, и дворяне были в шатре в доспесех». По пути к царскому шатру Быковскому пришлось пройти через строй детей боярских и их людей, стоявших «перед шатром и по полем в доспесех».
Удивлённого, надо полагать, таким приёмом королевского посланца Иван «приветил» следующими словами:
«Ты Юрья тому ся не диви, что мы сидим в воинской приправе во оружии; пришел еси к нам от брата нашего от Жигимонта-Августа короля со стрелами, и мы потому так и сидим».
И на то были серьёзные основания. В королевской грамоте, что доставил Быковский царю, Сигизмунд всю вину за срыв переговорного процесса и возобновление боевых действий возлагал на своего московского «брата» и заявлял, что теперь он, «имя Божие на помочь взямши, ту кривду (которую, по мнению Сигизмунда, творил по отношению к нему Иван — прим. авт.) оборонь чинить хочет». «А своих рук невинная кровь взочнетца, и на том Бог взыщет», — подытожил свои слова король, де-факто объявляя Ивану Грозному войну.
Памятуя, как привечали его послов в Гродно (долг платежом красен), и имея общее представление о том, какое послание привёз королевский гонец, Иван обошёлся с Быковским более чем холодно. Сама обстановка недвусмысленно говорила о воинственном настрое царя и его окружения. Да и после столь «горячего» приёма сигизмундову посланцу не давали забыть о том, что здесь ему, мягко говоря, не рады. Иван пригласил гонца к столу, не допустив однако к своей руке, как это бывало прежде. На обеде Быковский сидел перед пустым столом, ибо «в столе ему от государя подачи ести и пити не было», равно как и в отведённой для него избе, куда его отвели приставы после встречи, против прежнего обычая «посылка к нему с меды не была».
Тем временем, пока проголодавшийся Юрий Быковский, сидючи в холодной избе, размышлял над тем, что его ожидает, царь совещался с боярами и со своим двоюродным братом о том, что делать дальше. 6 октября они решили, что «посланника литовского Юрья Быковского позадержати, потому что писал король в своей грамоте супротивные слова, и сам король на свое дело идет»