История с королевским посланиями видным московским вельможам имела неожиданное продолжение. По свидетельствам с «той» стороны и более поздним рассказам иностранных наблюдателей, миссия Козлова была лишь частью интриги, замешанной в Москве и почти испечённой в Вильно. В случае успеха она привела бы к победе Сигизмунда II над его наследственным неприятелем.
Приведём некоторые свидетельства существования обширного заговора среди московского боярства. Начнём с рассказа польского хрониста Мартина Бельского. По его словам, задача, которую должен был решить королевский посланец, заключалась в том, чтобы склонить видных московских бояр к переходу на сторону короля. Как только Сигизмунд со своей ратью выступил бы в поход против московского, перебежчики должны были арестовать Ивана и передать его в литовские руки. Однако Козлов был схвачен и посажен на кол, поэтому интрига не получила продолжения. Сигизмунд распустил большую часть войска и уехал в Гродно.
В изложении немецкого авантюриста Г. Штадена история с боярским заговором выглядела следующим образом. После введения опричнины очень скоро «у земских лопнуло терпение! Они начали совещаться, чтобы избрать великим князем князя Володимира Андреевича, на дочери которого был женат герцог Магнус; а великого князя с его опричниками убить и извести. Договор (Contract) был уже подписан». И тут «великий князь ушёл с большим нарядом (mit grossen Geschuze); он не знал ничего об этом сговоре (consilio) и шёл к литовской границе в Порхов. План его был таков: забрать Вильну в Литве, а если нет, так Ригу в Лифляндии». Бояре решили, что настал тот самый долгожданный момент, чтобы претворить свой изменный замысел в жизнь. Но не тут-то было. По словам Штадена, «князь Володимир Андреевич открыл великому князю договор и всё, что замышляли и готовили земские. Тогда великий князь распустил слух, что он вовсе не хотел идти в Литву или под Ригу, а что он ездил «прохладиться» (spaziren geritten) и осмотреть прародительскую вотчину (Vaterland und Erbe). На ямских вернулся он обратно в Александрову слободу и приказал переписать земских бояр, которых он хотел убить и истребить при первой же казни».
Другой немецкий авантюрист, Альберт Шлихтинг, попавший в плен при взятии Озерища, в 1570 году, бежав из Москвы в Литву, в своих кратких «Новостях из Московии» дополнил версию Штадена новыми подробностями. По его описанию, «три года назад (то есть осенью 1567 года — прим. авт.) в.к.в. (Сигизмунд — прим. авт.) был в походе, то много знатных лиц, приблизительно 30 человек, с князем Иваном Петровичем (традиционно под ним понимают князя И.П. Шуйского, но скорее всего речь шла о конюшем И.П. Фёдорове — прим. авт.) во главе, вместе со своими слугами и подвластными, письменно обязались, что передали бы великого князя вместе с его опричниками в руки в.к. в, если бы только в.к.в. двинулся на страну». Однако Сигизмунд медлил. Тогда «многие (заговорщики — прим. авт.) пали духом; один остерегался другого, и все боялись, что кто-нибудь их предаст. Так и случилось».
Впрочем, это-то как раз и неудивительно. Как говорил французский политик Шарль-Морис Талейран, «предательство — это вопрос даты. Вовремя предать — это значит предвидеть». В общем, продолжал Шлихтинг, «три князя, а именно: князь Владимир, двоюродный брат великого князя, на дочери которого должен был жениться герцог Магнус, князь Бельский и князь Мстиславский отправились к Ивану Петровичу и взяли у него список заговорщиков (der vorbitnus) под тем предлогом, что якобы имелись ещё другие, которые хотят записаться». Получив же этот список на руки, «предвидевшие» поспешили отправить его Ивану Грозному «с наказом, что если он не хочет быть предан и попасться в руки своих врагов, то должен немедленно вернуться в город Москву». Царь последовал их совету.
Ливонский хронист С. Хеннинг в свою хронику также вставил небольшой рассказ о заговоре московских бояр против Ивана Грозного. Учитывая близость к королю и связи среди литовской аристократии, он изложил ту версию событий, которая была в ходу при дворе Сигизмунда II. По его словам, польский король собрал в Радошковичах большое войско для того, чтобы «оказать поддержку и ободрить многих видных господ в Москве, и в особенности некоторых из самых близких родственников Великого Герцога, которые пришли к согласию промеж себя и решили оставить Великого Герцога из-за его ужасной тирании и перейти к королю Польши». «К сожалению, [их] план дал осечку из-за того, — продолжал ливонец свой рассказ, — что один из заговорщиков (он, как говорили, был единокровным братом Великого Герцога) выдал план [заговорщиков]». Результат доноса был весьма печален, подвёл итог Хенниг:
«Великий Герцог, который уже был ужасным чудовищем, стал ещё более безжалостным, подобно фараону Египта, и отправил своих опричников с приказом убить, изрубить и полностью уничтожить и истребить всех тех заговорщиков, наряду с их всеми родственниками и семьями, их жёнами, детьми, слугами, скотом, собаками, кошками и даже рыбой в прудах — со всем, что они имели, так, чтобы вся память и сведениях о них фактически исчезли от лица земли».
Итак, иностранные свидетели, которые считаются достаточно надёжными (во всяком случае, отечественные и зарубежные историки обычно ссылаются именно на них, живописуя ужасы тирании Ивана Грозного), были уверены в том, что при дворе московского государя созрел обширный заговор. Правда, русская версия событий, изложенная в составленном уже после Смуты Пискаревском летописце, выглядела несколько иначе. По словам составителя, после учреждения опричнины «бысть в людех ненависть на царя от всех людей», и «присташа ту лихия люди ненавистники добру сташа вадити великому князю на всех людей, а иныя по грехом словесы своими погибоша. Стали уклонятися [к] князю Володимеру Андреевичю. И потом большая беда зачалася».
Таким образом, русский книжник считал, что заговора не было, но глухое недовольство и разговоры вокруг извечных русских вопросов «Кто виноват?» и «Что делать?» были. Этим и воспользовались некие «лихие люди», оговорившие старицкого князя и его единомышленников.
Старицкий князь отнюдь не случайно оказался в центре интриги. Любопытные сведения, правда, без ссылки на их источник, приводит российский историк Р.Г. Скрынников:
«Летом 1567 г. в земщине широко распространились слухи о посещении царём Кириллова (Кирилло-Белозерского монастыря — прим. авт.). Неосторожными и двусмысленными речами насчёт намерения постричься в монахи Иван дал богатую пищу для всевозможных нежелательных толков в земщине, ободривших оппозицию (…) Толки эти поддерживались также слухами, будто царь и его ближайшее окружение ведут в слободе (Александровской слободе, опричной резиденции царя — прим. авт.) монашеское житьё, как бы примеряясь к монастырской жизни».
В результате в земщине стали обсуждать больной вопрос: кто займёт трон в случае, если Иван действительно отречётся от власти и уйдёт в монастырь? Недовольные царской опричниной полагали, что наиболее достойным кандидатом на освободившееся место был Владимир Старицкий — не потому, что он отличался каким-то особыми талантами и харизмой, но по той причине, что в силу близкого родства с царём и по бесцветности был удобной альтернативой царевичу Ивану Ивановичу, слывшему достойным преемником своего отца.
Так кто же прав: Бельский, Хенниг, Шлихтен со Штаденом и другие, или же неизвестный автор Пискаревского летописца? И как относиться к разговору Ивана Грозного с английским посланником А. Дженкинсоном, в котором царь упомянул о взятых у королевского эмиссара Ивашки Козлова грамотах, адресованных к английским купцам в России с просьбой пособить боярам-заговорщикам деньгами «и всякими другими способами»? Иван, правда, потом заявил, что он не верит показаниям Козлова и этим грамотам и полагает, что всё это хитрая интрига Сигизмунда, имеющая своей целью поссорить его с англичанами. Однако это не отменяет того факта, что грамоты были.
А ведь заговоры в придворной среде, имевшие своей целью осуществить перемены на троне, были в то время отнюдь не редкостью. Той же Елизавете I пришлось иметь дело с несколькими подобными крамолами. В организации некоторых из них активное участие приняла даже Испания. Заговорами сопровождалась и ожесточённая политическая борьба во Франции между католиками и гугенотами. И в этой борьбе также не обошлось без иностранного вмешательства — хоть бы и той же Испании, открыто поддерживавшей Католическую лигу. В результате заговора лишился власти и был объявлен сумасшедшим шведский король Эрик XIV, причём свергли его родные братья, действовавшие не без поддержки Сигизмунда II. Да и в Испании сын Филиппа II, наследник престола дон Карлос, вознамерился было бежать в мятежные Нидерланды, но был арестован и отправлен под стражу, где и умер через несколько месяцев. Почему, в таком случае, Русское государство, где вокруг трона в конце 1530 — начале 1550-х годов кипели нешуточные страсти, должно было спустя полтора десятка лет стать островком тишины и благолепия?
В том, что часть недовольного политикой Ивана Грозного боярства могла попробовать (и ведь не в первый раз!) переменить сидящую на московском троне персону, нет ничего невозможного и исключительного, равно как и в том, что свой замысел бояре рассчитывали осуществить при помощи Сигизмунда II и литовских магнатов. Естественно, полное представление о заговоре и его масштабах могло бы дать следственное дело, но оно, равно как и материалы сыска относительно новгородской измены, не сохранилось. Тем не менее слишком большое количество имеющихся в нашем распоряжении прямых и косвенных свидетельств не позволяют отмахнуться от версии о существовании боярского заговора как не заслуживающей доверия.