Тотчас подскочил старый знакомец Тальца – сотник с сабельным шрамом на щеке. В предвкушении грубых плотских наслаждений он облизывался, как голодный волк.
Истошно визжала толстая старшая жена Арсланапы. Кто-то из угров уже успел сорвать с её шеи ожерелье, она валялась на земле и с отчаянием молила о пощаде. Молодая волошанка держалась с достоинством, спокойно и горделиво вскидывая вверх голову. Только слёзы блестели в её чёрных, как перезрелые сливы, глазах.
Сотник ухватил волошанку за косу и потащил в овраг. Угры, окружившие юрту, дружно захохотали.
– Бабник! Ненасытный! – слышались то ли одобрительные, то ли слегка осуждающие сотника возгласы.
– А эту старую жабу, – указал Коломан на Кончаку, – вернём Арсланапе. Пусть хранит в другой раз как зеницу ока своё добро.
Слова его оборвал новый взрыв смеха.
– Королевич! – не выдержал Талец. – Почто потакаешь грабежу и разврату?! Рази ж то по-христиански?
– Дмитр, иначе нельзя, не пойдут за мной, – вполголоса ответил ему королевич. – Приходится быть снисходительным к людским слабостям. Пойдём-ка лучше заглянем в юрту. Что там за русинка и что за безумная ведьма?
…Внутри юрты, испуганно прижавшись спиной к стенке, стояла облачённая в убогие серые лохмотья молодая светловолосая девушка. Под глазами её лежали тёмные тени, веки были красны от слёз, она дрожала всем своим хрупким телом.
Жалость, безмерная жалость к несчастной вспыхнула с какой-то необычайной неведомой ему доселе силой в душе Тальца. Он смотрел на бледное лицо девушки, её курносенький носик, родинку на впалой щеке.
– Исстрадалась, бедняжка! – сорвалось с уст Тальца.
На воеводу уставились лучистые серые глаза, в них промелькнуло любопытство, смешанное со страхом.
– Ты кто? – раздался тоненький нежный голосок, заставивший затрепетать сердце сурового воина.
Странно, взирая на эту девушку и слушая её, он перестал думать об Арсланапе, о мести, исчезла, испарилась только что владевшая им досада и горечь от того, что упустил, дал уйти свирепому хищнику.
– Дмитр я, – сказал он после недолгого молчания. – Русич, служу крулю угров.
– Вы будете унижать нас, брать силою?
– Что мы, половцы?! Отныне ты свободна. Яко птица в поле.
– Некуда лететь мне, Дмитр. Подрезали крылышки. Всех родных извели поганые сыроядцы!
– Ты не отчаивайся. – Талец изо всех сил старался успокоить девушку и говорил мягко и ласково. – Я вот такожде в полоне побывал. Лиха хлебнул полным ртом. Оставайся, девица, здесь на Дунае. Много селится тут наших, русичей. Да, как звать тя, дева красная?
– Ольга. – Девушка слабо улыбнулась и, вдруг разрыдавшись, бросилась ему на грудь, шепча: – Христом Богом молю, охрани, обереги, человече добрый!
Смущённый растерянный Талец с отчаянно бьющимся в груди сердцем неловко стиснул Ольгу в объятиях.
Так стояли они недвижимо посреди юрты до тех пор, пока не окликнули воеводу голоса охмелевших от радости победы угров.
…Сельга, сжимая в руке короткий кинжал, спрыгнула с телеги наземь.
– Не смей! Не подходи! Убью! Заколю! – кричала она хрипло.
Коломан, хромая и опираясь на посох, с кривой усмешкой на губах неторопливо шагнул к ней. Сельга увидела его словно стеклянный неживой левый глаз, спутавшиеся, торчащие космами волосы, горб на спине. Вне себя от ужаса, с диким пронзительным воплем выронила красавица-половчанка нож, закрыла лицо руками и ничком рухнула в зелёную траву.
– Убыр![166] Убыр! – завизжала она. – Дьявол!
Обезумев от страха, она каталась по земле, хрипела и бросала в Коломана пучки травы.
– Встань, красавица. Что, я страшен и внушаю ужас, да? – спросил королевич, дав знак телохранителям поднять Сельгу с земли.
– Толмач, – подозвал он печенега. – Спроси, как её зовут. И разъясни, кто я такой и почему ей не следует громко кричать и визжать, как свинья.
– А хороша дева, – скрипнул он зубами, обращаясь сам к себе.
На миг лицо его озарилось мечтательной улыбкой, но тотчас её сменил тягостный глубокий вздох.
– Не моя это стезя, – шепнул королевич, взмахом руки приказывая подвести коня.
С жалкими остатками орды пробирался охваченный внезапной судорогой страха Арсланапа в родные причерноморские степи. Предатель-волох провёл его узкими горными тропами через перевалы и кручи.
Пугающе нависали над солтаном и его спутниками снежные вершины Горбов[167], ночами срывались со скал стремительные лавины; они, затаив дыхание, шли над тёмными пастями расщелин и каньонов.
Наконец после долгих дней пути горы расступились, за зелёными холмами открылись бескрайние просторы степей, в нос ударил родной, близкий душе, горьковатый запах полыни.
Только теперь Арсланапа перевёл дух и успокоился. Былой страх, сковывавший волю, исчез, он снова чувствовал себя лихим храбрецом, неустрашимым воином-наездником.
Полной грудью вдыхал солтан привольный степной воздух.
Глава 18. Золото… деньги… кредит
Редкие кучевые облака плыли над знойной долиной, лёгкий ветерок дул с севера, оттуда, где у самого окоёма тёмно-зелёной громадой высились отроги Татр. Внизу, под крепостью, журчала на камнях стремительная речка, серебрилась лукавой змейкой, весело посверкивая под полуденными лучами. Тишина царила в словацкой Нитре, жизнь словно бы застыла, замерло всё; как тени, бесшумно скользили вдоль палисадов и заборолов оружные стражи.
В княжеском дворце, окружённом деревянным тыном, в тёмном мрачном покое умирал венгерский король Ласло. Тонкие свечи мерцали у его изголовья, исхудавшее от болезни лицо короля заострилось, на тонкой длинной шее выдавался кадык, испарина проступала на высоком лбу. Уходила жизнь из тела пятидесятипятилетнего государя, монахи в чёрных капюшонах читали над ним по-латыни гнусавыми противными голосами молитвы, ставни стрельчатых окон были плотно закрыты.
Ласло то приходил в сознание, то впадал в беспамятство и бредил. В Эстергом посланы были скорые гонцы; монахи, шепча молитвы, чутко прислушивались и ловили каждый звук за окнами. Ждали Коломана, ему надлежало по смерти Ласло воздеть на чело священную корону Венгрии. Недолюбливали монахи королевича, не жаловал он их, не был щедр на подношения церквам и монастырям, ни одного костёла не построил, ни одной захудалой базилики не возвёл, но он всегда поддерживал римского папу против германского императора Генриха и потому считался истинным сыном римской церкви. Не то что его братец Альма – тот готов и самому дьяволу душу заложить, сносится тайком с отлучённым и проклятым германцем, надеется с его помощью овладеть престолом. Нет, такому человеку никак нельзя отдавать корону.
Монахи горестно вздыхали, на глазах их проступали слёзы, заканчивалась для них спокойная сытая жизнь. Коломан жесток, прижимист, не станет давать им новые угодья и пашни, Альма – вовсе лютый враг, может и самой жизни лишить.
– А помните, братья, как Коломан приказал повесить аббата Франциска из Тюрингии? – спросил, опасливо озираясь, жирный как боров бенедиктинец.
– Тише. Тсс! – зацыкали на него, отчаянно замахали руками другие. – Скачут, идут сюда.
На высокой лестнице раздался знакомый многим стук посоха и шарканье. В дверях появился Коломан в долгом чёрном кафтане и низких чёрных же башмачках на шнурках. Голову его покрывала войлочная шапочка, руки судорожно сжимали посох.
– Оштавьте меня одного ш королём! – неодобрительно окинул он чёрным глазом толпу монахов.
Те, покорно кланяясь, бесшумно выскользнули из покоя. Коломан снял шапку и скромно присел на лавку у ног умирающего. Ласло слабо улыбнулся, чуть заметно кивнул ему и срывающимся голосом зашептал:
– Это ты?… Мой племянник… На тебя… Оставляю своё дитя… Мадьярскую державу… Я пресёк распри… Раздвинул её границы… Ты… Продолжай начатое… Помни… С горних высот будут смотреть на тебя… Наш предок – князь Арпад[168]… И твой отец Геза… Войди в землю хорват… Проложи мадьярам путь к Ядранскому морю[169]… Я не успел… Это главное дело… Второе: обереги… Нашу державу… От посягательств германца… Если захочешь воевать с Русью… Делай это тихо… Чужими руками… Понял?
– Не совсем, дядя. Поясни. – При последних словах Ласло Коломан заметно оживился и подался всем телом вперёд.
– Золото… Евреи… Деньги… Кредиты… – шептал Ласло. Взор его помутился, он начал бредить.
Коломан торопливо поднялся и распахнул дверь.
– Лекаря сюда! Живей! – приказал он слуге.
– Королевич, тут не лекарь нужен уже – священник, – с горестным вздохом вымолвил просунувший голову в дверь покоя жирный монах-бенедиктинец.
Коломан озабоченно хмурил чело.
«Не успел, не успел поведать мне о Руси», – думал он с досадой, глядя на неподвижное тело дяди и хлопочущих вокруг него лекарей и монахов.
– Король скончался, – хрипло сказал долговязый монах в тёмной сутане с большим серебряным крестом на груди.
– Вели седлать коней! В Эстергом скачем! – коротко велел Коломан дворецкому. – Надо спешить! Как бы Альма не перебежал мне дорогу.
…Король Ласло умер в жаркий день 29 июля 1095 года. На престол Венгрии вступил Коломан – он стал девятым по счёту королём из династии Арпадов.
Глава 19. Король Коломан
Изумлённо смотрел Авраамка на красавицу-половчанку. Ему не верилось: неужели это та самая Сельга, возлюбленная несчастного и глупого князя Романа? Шестнадцать лет без малого минуло, а она вот стоит перед ним, всё такая же красивая, гибкая как лань, бархатистые ресницы прикрывают томные кошачьи глаза, иссиня-чёрные с лёгкой проседью волосы перетянуты шёлковой ленточкой, на ней короткая куртка, атласные голубые шальвары, высокие сапожки облегают тонкие сильные ноги.
Словно воротилось далёкое прошлое, вспыхнуло в памяти былое: степь, вежи, багряное вечернее солнце, раздражённый голос Романа, пронзительный Сельгин смех.