Только сейчас она заметила по правую руку от Коломана королеву Фелицию. Нурманка безыскусно нацепила на себя невесть сколько золота, тогда как Коломан, наоборот, был одет в довольно строгий долгий тёмно-лиловый кафтан без всякого узорочья. Чело его покрывала корона с изумрудными и опаловыми подвесками, увенчанная золотым крестом, в левой руке держал он свой неизменный посох.
Подойдя к королеве, Талец и Ольга отвесили и ей почтительные поклоны. Нурманка через силу натянуто улыбнулась.
Большое облегчение испытала Ольга, когда они отошли в глубину залы и отвлекли от себя любопытные взоры придворных.
После был долгий утомительный пир, причём Ольгу посадили за стол рядом с королём. Коломан сам золотой вилкой накладывал ей в тарелку лучшие блюда, наливал искристое вино в чарку и насмешливо взирал на её немного растерянное лицо чёрным глазом. Во взгляде его читала Ольга ехидство и затаённое лукавство.
«Господи, ну и надо ж было уродиться такому страшилищу! Учтив, вежлив-увежлив, да всё едино тошнит от его! – думала она с глубоко упрятанным в душу отвращением. – И как токмо Талец служит ему?! Воистину, неведомы у судьбы стёжки-дорожки».
…Наутро, облачившись в лёгкое шёлковое платье, Ольга впервые направила стопы в королевские покои. Она почти не замечала кланявшихся челядинок и челядинцев, а зайдя в камору королевы, не сразу обратила внимание и на крохотного шута, который весело подпрыгивал на деревянном коньке и смешил развалившуюся в кресле Фелицию.
– Вот как воюет наш славный король Коломан! – Карлик вертелся как юла, размахивая маленькой деревянной сабелькой. – С венецианцами, с хорватами, с греками! Всюду враги! Тут не только захромаешь – другое место от конского седла измозолишь! Ох и тяжело же быть королём!
Фелиция громко смеялась плоским безыскусным шуткам.
Ольга, хмуря брови, застыла в дверях.
– А, это ты, баронесса! Что ты там стоишь? Проходи. Садись за стол. Развлеки меня, почитай Евангелие. Я стала плохо видеть в последнее время, читать мне тяжело, а мой муж, король Коломан, порой ужасно шепелявит.
Фелиция небрежно махнула рукой в сторону круглого стола, на котором лежало раскрытое Евангелие в дорогом окладе.
– Ещё бы ему не шепелявить! Штолько жабот у его величештва! – подражая голосу короля, продолжал свои грубые шутки карлик. – Куда уж тут до крашоты шлов!
– Жанно, ты слишком разговорился! – резко оборвала его королева. – Болонд![199] Пошёл прочь, дурак! – крикнула она.
Карлик стремглав шмыгнул в дверь.
Фелиция хорошо и чисто, почти без акцента говорила на мадьярском языке, уже понятном Ольге, но порой вставляла в свою речь незнакомые молодой женщине нурманские слова.
Ольга несмело села на лавку у стола и тихо принялась читать по-латыни, сухо, бесстрастным голосом.
– Теперь я вижу, что ты в самом деле дочь боярина, – перебила её через некоторое время Фелиция. – Иначе откуда тебе знать латынь. А то жена бана Уголана говорила, будто ты простая девка, не из знатных.
– Она ошиблась, светлая государыня, – отозвалась Ольга. – Если б я была дочерью простолюдина, не сидела б я ныне пред тобой, не чла бы Евангелие. Хотя на Руси многие простолюдины разумеют грамоту.
– Ещё учить их! Как это глупо! – воскликнула королева. – Зачем простонародью грамота?! Ну ладно. Надоело это сюсюканье! Умеешь ты вышивать?
– Да, светлая государыня.
– Хорошо. Мы с жёнами банов вышиваем покрывала для костёлов. Ну а скакать в седле, владеть оружием ты можешь?
– На коня влезу, из лука стрелять умею. А меч тяжёл для рук моих. Носить доспехи – дело мужа, ратника. Не женская то стезя.
– Ты слишком хрупка, тонка в кости. Не то что я. Я люблю охоту, в молодости выходила на кабанов. Я и теперь многое могу. Пойдём в зал ристаний, покажу тебе, что умеет дочь нурмана. К сожалению, король Коломан не в состоянии оценить эти мои достоинства.
Фелиция зазвонила в серебряный колокольчик. Явилась низкорослая молодая служанка с испуганно-заискивающим выражением миловидного лица.
– Подай кольчугу, меч! Облачи меня в боевые доспехи! – приказала королева.
Служанка принялась торопливо переодевать свою госпожу, принесла и осторожно надела на неё тяжёлую дощатую броню, стала завязывать бесчисленные кожаные ремешки.
– Быстрей ты! Долго копаешься! – раздражённо кричала Фелиция. – Меч неси!
Покорная холопка, сгибаясь от тяжести, подала королеве длинный меч в ножнах.
– Какая ты хлипкая! – презрительно поморщилась Фелиция. – Изнеженная, ленивая. Вот, баронесса, – обратилась она к Ольге, – мало стало теперь рачительных расторопных служанок. Король, к сожалению, при отборе прислуги смотрит только на смазливые рожицы. Ах, гадина! Почему меч заржавел?! Не чистила, бесстыжая тварь!
Королева пришла в дикую ярость. Вне себя от злости, она ударила служанку кулаком в латной перчатке в висок. Девушка охнула и повалилась на бок на деревянный пол. Ольга в ужасе вскрикнула.
«Боже, куда я попала?! – пронеслось у неё в голове. – Экая злыдница сия крулева!»
С едва скрываемым отвращением смотрела она, как равнодушно переступила Фелиция через лежащую служанку и брезгливо стряхнула с перчатки кровь.
– Государыня, надо позвать лекаря. – Ольга нагнулась над несчастной и стала платком вытирать её залитое кровью лицо.
– Оставь. Она заслужила кару за своё нерадение.
– Господь заповедовал нам прощать и помогать страждущим, – стараясь держаться хладнокровно, возразила Ольга.
– Брось её тут! Оставь! – В голосе Фелиции чувствовались раздражение и злость. – Иначе я снова начну сомневаться, что ты дочь знатного человека! Как ты можешь возиться со всякой дрянью?!
– Все мы – рабы Божьи. Я, государыня, скажу так. – Перевязывая широкой поясной лентой голову глухо стонущей служанки, Ольга сама удивлялась своей твёрдости и спокойствию. – Многое довелось мне вынести в полоне. Видала я и отца своего, и мать, погаными изрубленных, и сестёр погубленных, и иных людей, безвинно страждущих. И побои сносила, и униженьям подвергалась великим. Об одном Господа молила: не дал бы ожесточиться сердцу, не позволил бы отринуть добродетели, злобою воспылать в отместку за беды свои.
– Ты проповеди мне тут не читай! – гневалась королева. – Не для того звана!
Ольга не успела ответить. В покой, хромая, почти вбежал возбуждённый Коломан, а за ним вошли двое стражей с копьями и щитами в руках.
– Что за крики? На весь замок шумите, нечестивые! – Король недовольно поморщился и сдвинул смоляные брови. – О, Кирие элейсон! Грехи тяжкие! Это ещё что?! Баронесса, у вас длани в крови! Моя королева, это твоих рук дело? – С холодной усмешкой указал Коломан на едва пришедшую в себя челядинку, тщетно пытающуюся подняться.
– Мне не нужны такие ленивые прислужницы! Вели гнать её! Она ничего не умеет делать! – возмущённо вскричала королева.
– А мне не нужны здесь твои вопли! В замке послы, а ты выставляешь меня на позор! Или хочешь, чтобы о твоей дикости и грубой жестокости сплетничала вся Европа, весь христианский мир? Ты что, печенеженка? Куманка? Эй, стражи! Унесите холопку! И не время предаваться ратным утехам. – Коломан зло уставился на Фелицию, которая презрительно пожимала плечами. – Ты ведёшь себя как маленькая капризная дурочка!
– Не смей со мной так! Разве ты забыл, что я дочь герцога Рожера Сицилийского?!
Королева надменно вскинула голову.
– Что-то твой папаша не торопится помогать мне воевать с венецианцами. Вот отошлю тебя обратно на Сицилию.
Коломан говорил, как обычно, спокойно, негромким, но твёрдым голосом. В словах его сквозила лёгкая насмешка.
К изумлению Ольги, на глазах Фелиции вдруг заблестели слёзы.
– Я не заслуживаю такого обращения. – Губы её задрожали, она всхлипнула и едва удержалась от рыданий.
Как странно было Ольге смотреть на эту высокую сильную женщину, унижающуюся перед маленьким щуплым уродцем. Но он был – властью, он был для неё опорой, без него она, в сущности, стала бы никем, лишилась бы всего – богатства, слуг, покоя.
– Чего ты заслуживаешь, мне известно! – отрезал Коломан. – Только, ради Христа, не рыдай тут. Этим ты меня не разжалобишь.
Злобно сплюнув, он неторопливо поковылял к двери.
– Разреши, государыня, покинуть тебя сегодня, – попросила Ольга, едва король вышел.
– Позже. Утешь меня. Я так несчастна! – Фелиция внезапно расплакалась.
– Что ты, светлая государыня?! В чём твоё несчастье? – Ольга невольно усмехнулась. – Несчастье – когда унижают, когда насилуют душу твою, когда бедствуют близкие твои.
– А меня… Меня разве не унижают?… Они все… Против меня… И Коломан… И старая Анастасия… И твой муж… Да и ты… Ненавижу вас! Мой сын… Он так несчастен… Коломан не любит его… Считает плодом греха.
– Успокойся, прошу тебя. Вижу, тяжко тебе. Но не надо так убиваться. Помни: крули, государи ценят в жёнах гордость, достоинство, уменье сокрыть беды свои, упрятать их ото всех.
– О, как ты права, баронесса Ольга! – Пересиливая свою слабость, королева опустилась в высокое кресло. – Ты умная, умнее жён наших баронов. Это потому, что тебе пришлось пережить унижение и позор. – Она громко высморкалась и вытерла нос. – Вот теперь я точно знаю, что ты не из простых. Дочь колона или раба не смогла бы… понять этого. Сейчас ты можешь идти. Я должна побыть одна. А потом я пойду к Коломану. Как наложница на ночь, чтобы купить милость к себе и к сыну.
Ольга поклонилась королеве и быстро выскользнула из покоя. На душе у неё было тягостно, вдруг стало казаться, что воротилось прошлое, что вот сейчас она услышит пение нагайки и гортанный хриплый голос проклятого Арсланапы.
Вечером дома она жаловалась Тальцу:
– Экие мерзкие люди Коломан с Фелицией! Злобные, жестокие! Уж не ведаю, смогу ль кажен день зреть их.
– Что деять, милая. Тако уж вышло, служим им. – Талец тяжело вздохнул. – А на Русь тянет. Вот сижу, думаю, сомненья имею. Может, тамо лучше будет?