– Что удумала, дрянь! – Вывернув длань взвизгнувшей от боли Елены-Айгюн, князь вырвал нож.
– Убивец! – прошипела гортанным глухим голосом половчанка. – Отца убил! Брата убил!
– Вот как заговорила! – зло процедил сквозь зубы Святополк. – А сколько сёл русских твой отец со братцем вместях спалили, сколько смердов моих сгубили и в полон увели, сколько ратников побили! Получили по заслугам! Да и то… Я им почести воздал. Как-никак, родичи. Схоронил обоих в кургане возле Спаса на Берестовом. Можешь побывать там.
По знаку князя челядинка зажгла на столе в покое свечу. Челядинок Святополк к супруге приставил своих, русских, а всех половчанок, верных своей госпоже, велел прогнать, опасаясь тайных интриг и нашёптываний.
На лице дочери Тогорты не было видно слёз и страданий.
– Что, думаешь, я разревусь, когда узнаю о гибели отца? – ядовито усмехнулась Елена-Айгюн. – Отец сам в своей смерти виноват. Зачем отдал меня за тебя? Ты – наш враг, враг всех кипчаков! Ты и каназ Мономах. Отец продал меня тебе! И я не пойду смотреть на его могилу!
«И что делать с этой дрянью?! – размышлял, скрипя от злости зубами, Святополк. – Надо потолковать с митрополитом Николаем. Бывший Полоцкий епископ, верно, рад поставлению, будет сговорчив. Постричь стерву в монахини, тогда я стану свободен… А у базилевса ромеев Алексея Комнина растут дочери… О, Господи! Они ж девчонки совсем… Ну и пусть. Встану в один ряд с Мономахом, который всю жизнь гордится своим происхождением от императора ромеев Константина Девятого![210]»
– Выпусти меня отсюда! Дай коня! Я ускачу в степи! Я – кипчанка, и не для меня жить затворницей у тебя в тереме, каназ! – тем же гортанным голосом стала просить Елена-Айгюн.
– Это будет позор! Нужен развод, роспуст![211] Иначе мне не вступить в новый брак! – решительно отверг её предложение великий князь.
Половчанка вдруг расхохоталась, но смех её был глухой, как карканье противной старухи.
– Ты собираешься снова жениться?! Да ты ни на что не способен! Ты как жалкий евнух! – выкрикнула дочь Тогорты.
Если бы хотел мёртвый хан отомстить одному из своих убийц, то был бы сейчас доволен. Таких уничижающих слов Святополк не слышал ни от кого.
«Убить её, что ли?! Кто мешает?! – Длань сама собой потянулась к сабле в ножнах, но своё оружие князь оставил в горнице. – Нет! Верная мысль – потолковать с митрополитом. Думаю, грек поймёт»…
– Прежде, чем что сказать, думай, – спокойным голосом промолвил Святополк и, круто повернувшись, вышел из покоя, громко хлопнув дверью.
– Охранять княгиню! Никуда не выпускать! – приказал он двум послушно кланяющимся холопкам и добавил: – Справите дело, каждой по кольцу подарю!
По крутой винтовой лестнице он спустился в горницу.
Глава 34. На копырёвом конце
Опасливо озираясь и сжимая холодеющими скрюченными пальцами тугие мешочки, седобородый иудей Иеремия осторожно пробирался на Копырёв конец, к дому ростовщика-сына.
Когда-то в старину в этих местах, на крутых холмах и в глубоких яругах[212], шумел лес, высокие сосны тянули к небу свои раскидистые кроны. Позже выросла здесь пригородная слобода, которую облюбовали переметнувшиеся в Киев из Германии, Таврии[213] и из страны хазар[214] иудеи.
Купцы, златокузнецы, шорники[215] заселили вчерашние пустоши и отвоёванные у леса участки. Оживился дальний северо-западный конец Киева, зазвенело золото, серебро, появились степенные раввины в широкополых шляпах и длинных плащах.
При князе Ярославе на деньги иудейской общины Копырёв конец, доселе защищённый от нападений врагов только невысоким тыном[216], был обведён крепостной стеной из крепкого бруса, со стрельницами, смотровыми башенками, наполненными гравием и землёй городнями[217]. Широкий шлях пересекли обитые железом массивные ворота, названные с чьей-то лёгкой руки Жидовскими, через ров переброшен был подъёмный дощатый мост. Многие оборотистые иудеи держали в Киеве лавки, ремесленные мастерские, снаряжали караваны с товарами во все уголки Европы.
Среди тех, кто освоился на Руси и пустил здесь крепкие корни, был и сын Иеремии, ростовщик Иезекииль. Невестимое число золотых и серебряных монет, слитков, драгоценных изделий проходило через его цепкие руки, частью оседая в обитых бархатом и цветастым сукном ларях.
С трудом распознал в сгущающихся сумерках Иеремия сыновнее жильё, огороженное новеньким частоколом, с воротами, украшенными резными узорами тонкой работы. Да, разбогател его сынок, на широкую ногу поставил дело. Мелькнула в голове старика мысль – а не мотнуть ли ему сюда, в Киев, не оставить ли землю мадьяр с её пронизывающими степными ураганами? Но отбросил Иеремия сомнения и колебания. Он – глава общины, её представитель, посланник в Киеве; если сбежит, потеряет уважение среди всех своих соплеменников. Будут обходить его стороной, боясь приблизиться на расстояние меньше семи шагов. Позор, и только! Да и сыну навредить можно.
– А, отец! – Иезекииль, полный, высокий, с короткой курчавой бородкой, держа в руке свечу, встретил его на крыльце. – Что случилось? Почему ты всё время озираешься? За тобой что, гонятся?
– Тсс! Тише! – выразительно приложил палец к губам Иеремия. – Не шуми. Имею дело в Киеве. Тайное, спешное и важное.
– Проходи, чего ты встал здесь. – Сын жестом пригласил его в дом.
Иеремии сухо поклонилась в пояс невестка; несколько ребятишек, громко галдя, ухватили его за подол долгого плаща; Иезекииль отогнал их прочь и провёл отца в узкую камору с высоким побелённым потолком. На стенах в серебряных семисвечниках горели толстые восковые свечи, в углу пылала печь, косящатые окна были плотно затворены.
Иеремия положил на стол мешочки с монетами. Сын изумлённо вытянул длинную шею.
– И что это? – Глаза Иезекииля хитровато забегали.
– Король угров Коломан поручил мне одно опасное и тяжёлое дело.
– При чём здесь Коломан? Это что, его золото?
– Садись и слушай, Изя. – Иеремия сел на лавку, поманил к себе сына и шёпотом на ухо изложил ему намерения Коломана.
Иезекииль побледнел, прикусил губу, лицо его напряглось.
– Да, это действительно опасное дело, – сказал он после недолгого молчания. – Нельзя ли как-нибудь избежать его выполнения?
– Нет, Изя. Или ты думаешь, король что, шутил со мной? – Иеремия недовольно передёрнул плечами. – Что мне делать? Посоветуй.
– Надо пустить слух, что у тебя есть деньги, – морща и разглаживая пухлой ладонью лоб, сказал Иезекииль. – Я бы сам предложил князю Святополку кредит… Но я боюсь, отец. Когда узнают, что это золото Коломана, мне может не поздоровиться.
– Зато какой будет прибыток! Изя, подумай! Мы ведь не все деньги дадим князю. Можно и людинам дать в долг. Резы возьмём себе. Коломан не будет считать, ему важно другое.
– Ты прав, отец. Мы разбогатеем на этом золоте. Но… О том, что оно принадлежит королю, должен сказать князю не ты и не я, а венгерский посол. А нам останется вовремя унести ноги из Киева, спастись от княжеского гнева.
Руки Иезекииля дрожали от волнения.
– Изя, князь не станет ссориться с иудейской общиной Киева. Откупитесь дарами.
– Плевать на общину, отец. О себе подумать надо.
Иеремия вздохнул. Да, новое поколение сильно отличается от его сверстников. Вот он ради своей общины согласился на это столь рискованное дело, а его сын циничен, холоден, думает только о своей выгоде.
– А что, князь Святополк в самом деле не сможет выплатить кредит? – осторожно спросил Иеремия.
– Сможет, но не захочет. Он жаден, скуп, отец. Кроме того, у него есть наложница-чудинка, которая требует больших расходов. Когда он овдовел, то какое-то время жил с ней невенчанный, а потом женился на дочери половецкого хана Тогорты.
– Через эту наложницу и надо нам действовать! – стукнул себя по лбу Иеремия. – Теперь я начинаю убеждаться, что это верное дело. Ты можешь сходить к ней? Есть у тебя с ней дела?
– Иногда я продаю ей ожерелья, браслеты, мониста.
– Вот и воспользуйся. Скажи ей, что я даю в рост деньги и продаю драгоценности с отсрочкой выплаты. Падкое на украшения женское сердце не устоит перед соблазном взять у меня в долг. А платить придётся князю. Понял?
– Понял. Но чего добивается король Коломан?
– Он хочет заставить князя Святополка расплачиваться за кредиты городами и землями. Или вынудить выполнять какие-то свои условия.
– А король не так глуп.
– Изя, замолчи! – прикрикнул на сына Иеремия. – Король Коломан – мудрый человек. Он сильно отличается от остальных королей, князей и императоров.
Иезекииль пожал плечами.
– Завтра же сходи к чудинке, – продолжал Иеремия. – Надо торопиться. Коломан не простит нам задержки.
Он глухо закашлялся и отёр платком губы.
…Белокурая красавица чудинка от души радовалась золотой гривне и усыпанным яшмой и лалами[218] браслетам. Она не могла и предположить, в какой хитроумно расставленный капкан угодил её всегда такой щедрый на слова любви и ласки господин.
Глава 35. Крах надежд
Князь Олег плакал, закрыв лицо руками и припав к шее коня. Он остановился где-то в глуши, на островке земли посреди болота. Отчаяние, бессильная злоба, досада, горечь поражения – все эти чувства внезапно нахлынули ему в душу. Исчез лишь страх – страх загнанного зверя, страх, заставлявший Олега мчаться по пыльной дороге к тёмному лесу, мимо крутых оврагов и топких болот, подальше от злополучной реки Колокши, где его войско было столь жестоко разбито новгородцами и суздальцами под водительством молодого Мстислава Владимировича.