Арсланапа мало-помалу успокоился и отдышался. Хмельной кумыс разгорячил ему кровь, придал смелости; подумалось уже: а не настала ли пора расправиться с проклятым убыром Мономахом?! А то понастроил повсюду крепостей, никакой свободы кипчакам, никакого захудалого села не ограбишь – тотчас налетят коршунами дружинники, и – бросай всё, скачи в степь, подальше, спасай свою жизнь. Вон как раньше было привольно – приходи, грабь, бери, всё твоё!
В тот день в юрте Урусобы собрались многие знатные половцы – главы племён, орд и родов.
Опытный и искушённый в битвах и договорах Урусоба предложил:
– Попросим мира у урусов. Нам их не одолеть. Много зла мы им сделали.
Едва он замолк, как вскочил молодой хан Алтунопа, храбрый и самоуверенный воитель-богатырь, облачённый в тяжёлую дощатую бронь. Среди половцев он особо славился мужеством и воинским умением.
– Если тебе страшны урусы, то нам они не страшны! – выкрикнул он, потрясая кулаком. – Стыдно, хан, бояться врага, который слабей тебя! Разобьём их войско, войдём в их землю, заберём города! Не уйти им от нашей руки!
Алтунопу восторженными возгласами поддержали Арсланапа и Ченегрепа, Суребарь и Асуп, Куртох и Китанопа.
– Будем биться с урусами, – встал одетый в шёлковый полосатый халат, со сверкающими золотыми перстнями на пальцах, широкоскулый, с бесформенным плоским лицом, светловолосый «белый куман», хан Бельдюз. – А ты, Урусоба, помни, что ты сын кипчака, а не пастух коров!
– Веди нас, Бельдюз! Будь главой нашего войска! – вскричал Алтунопа.
Урусоба, горделиво расправив плечи и надменно вскинув голову с узкой седой бородкой, промолвил:
– Зачем, Бельдюз, бросаешь недостойные слова на мою старую голову? Урусоба был и есть сын своего народа. И он идёт за тобой! И он пойдёт туда, куда решит курултай!
– Другого я не ожидал услышать из твоих уст, хан, – разведя руками, улыбнулся Бельдюз.
Окинув всех собравшихся в юрте пронзительным недобрым взглядом исподлобья, он вполголоса продолжил:
– Алтунопа! Ты пойдёшь впереди. Узнаешь, где урусы, подашь нам весть. Тогда мы налетим на них, как степные орлы налетают на добычу, опрокинем, изрубим саблями и пойдём в их землю.
…Вечером большая сторо́жа во главе с Алтунопой покинула половецкий стан и медленно двинулась по степи в сторону захода солнца, стараясь обнаружить в темнеющей за цепью курганов дали русский лагерь.
Глава 60. Против сторожи Алтунопы
Русское воинство шло по равнине четыре утомительных дня. На пятое утро впереди показалась тёмная гряда крутых холмов, между которыми отливала серебром узенькая змеистая речка.
– Урочище Сутень, – указал на холмы проводник-берендей. – А там река Молочная. Впадает в Сурожское море[291].
Половецкие станы, по расчётам князя Владимира, располагались уже где-то поблизости, в двух-трёх дневных переходах. Но войску нужен был отдых, князья и воеводы велели ставить на берегу реки вежи, разжигать костры, на вершинах холмов разместилась ощетинившаяся копьями охрана.
На кострах жарились полти мяса, в огромных чанах булькало варево, изголодавшиеся ратники толпами собирались вокруг котлов с брашном[292].
После полудня князь Владимир вместе с воеводой Дмитром и сыном Ярополком выехал за реку. Небольшой отряд гридней сопровождал князя в пути. Тишина стояла в степи, свежий весенний воздух был напоён влагой, редкие лохматые облачка плыли над раскисшей тёмной землёй, пригревало нежаркое ещё ласковое солнышко. Высоко в лазоревом небе парил, простирая крыла, хищный степной орёл.
– Не достать стрелой, – уставившись ввысь, досадливо обронил Ярополк.
– Не на охоту выехали! – грубовато оборвал сына Владимир, пронзив его колючим неодобрительным взглядом.
Всадники обогнули курган, поросший жухлой прошлогодней травой, и очутились в чистом поле. На восходе, у самого окоёма, показалась одинокая, быстро движущаяся фигурка.
– Кто ж се? – Дмитр с тревогой, щурясь и прикрывая глаза ладонью от солнца, всмотрелся в даль.
– Как будто из сторожи ратник скачет. Рванём наперехват?
Всадники подхлестнули коней. Из-под копыт полетели жирные комья грязи.
Увидев князя Владимира, воин круто повернул и, подскакав к нему, звенящим от волнения голосом прокричал:
– Княже! Большая сторожа половецкая! Степью идут, неторопко! Окрест озирают!
– Скачем в стан! – Владимир, увлекая за собой спутников, помчался назад к реке.
Вскоре Владимир, Святополк, Ярополк и воевода Дмитр собрались в шатре Мономаха на короткое свещанье.
– Ты, воевода, и ты, сын, возьмите с собой полки смоленский и ростовский и дружину мою молодшую. Ступайте встречь половецкой стороже. Прячьтесь меж холмами, по балкам и яругам хоронитесь, не давайте поганым обнаружить себя. Наперёд посылайте сакмагонов. Как узрите поганых, неприметно обступите их, возьмите в кольцо. Перебить всех надоть до последнего ратника, никто чтоб не ушёл, не подал весть своим о нашем подходе. Ты, сыне, на рожон не лезь, воеводу во всём слушай. Помни: у Дмитра Иворовича не одна сеча за плечами.
…Сторожа уходила из стана поздно вечером. Сгущались над степью сумерки, высыпали на тёмное небо первые звёздочки, выкатился из-за облака серебристый месяц.
Шли медленно, осторожно, прислушиваясь к каждому звуку. Во все стороны веером рассыпались сакмагоны. Крадучись, ползли они по холодной и мокрой земле, взбирались на курганы, вглядывались в чёрную, дышащую влагой ночную степь, озарённую тусклым лунным сиянием.
Путь держали на восход, по правую руку плескалась река Молочная, по левую, как богатыри в булатных шеломах, тянулись враждебные обрывистые холмы. Иной раз сердце замирало – как злой дух, высился на кургане каменный половецкий идол, мрачный и страшный. Воевода Дмитр истово крестился. Рядом с ним в позолоченном шеломе и панцирной тяжёлой броне держался Ярополк. Юноше стукнул всего двадцать один год, был он четвёртым по возрасту сыном Владимира Мономаха. Тихий и скромный, начитанный и молчаливый, старался Ярополк выглядеть спокойным, ни в чём не перечил опытному воеводе, только согревал дыханием зябнущие руки с тонкими длинными пальцами.
«Ему б, как Авраамке, в списатели – не в воины идти», – думал про щуплого худенького княжича Дмитр.
Дядька-пестун накинул на плечи Ярополка подбитый изнутри мехом плащ-корзно.
Утром, едва забрезжил вдали рассвет, за холмами показалась большая половецкая сторожа. Несколько десятков оборуженных лёгкими саблями всадников в калантырях и аварских шеломах, пустив коней шагом, беспрерывно озираясь, двигались навстречу русам.
Дмитр приказал воинам залечь по балкам и буеракам. Осторожно, почти неслышно, сжимая в руках копья и высокие щиты, смоляне и ростовцы стали обходить половцев на крыльях.
– Может, налетим? – спрашивал воеводу Ярополк.
Княжич весь преобразился, стиснул в деснице саблю, на щеках его заиграл багряный румянец, тёмные глаза полыхали огнём, губы с тонкой ленточкой усов над ними подрагивали от нетерпения.
– Пожди ще. Пешцев в чело, пред погаными поставим. Комонные ж с крыльев и с тыла ударят.
Половецкий отряд прошёл совсем близко, Ярополк и Дмитр слышали топот копыт и гортанные хриплые возгласы.
Когда передние половцы в сияющих в утреннем солнце калантырях достигли цепи высоких курганов, воевода молча подал знак. Тотчас выросла перед степняками стена пешцев. Поблескивали шишаки и мисюрки, алели червлёные щиты в человечий рост, грозно, как клыки кабана, сверкали острые длинные копья.
Повинуясь окрикам Алтунопы, степняки сгрудились в плотный кулак, развернулись и на скаку врезались в передние ряды смолян. Стена пешцев прогнулась, но выдержала этот неистовый бешеный натиск. Последовали дружные удары копий, степь огласили душераздирающие крики, ржание раненых коней, лязг железа. Снова и снова обрушивались на стену пешцев отряды обезумевших от злобы кочевников.
Воевода Дмитр вырвал меч из ножен.
– Пора! – коротко возгласил он. Из балок и оврагов на полном галопе с яростным кличем вынеслись конные дружинники. Заметались по чёрной, истоптанной копытами земле половецкие ратники. Со всех сторон уже окружило их и сжималось серебристо-алое кольцо русов, сыпались стрелы, сулицы, острые сабли с провизгом рассекали аварские шеломы. Неразбериха и путаница воцарились в рядах степняков.
Алтунопа мгновенно сообразил, что попал в ловушку.
– Урус поган! Псы! – заорал он, в бешенстве брызжа слюной.
Издав дикий вопль, хан с кривой окровавленной саблей бесстрашно вклинился в гущу врагов. Алтунопа понимал, что оставалось ему сейчас последнее – вырваться из смертоносного кольца и убежать, принести Бельдюзу и Арсланапе весть о близости русских ратей. И яростно рубился хан, только и мелькала, прокладывая ему путь, сильная рука в боевой рукавице, зловеще посверкивало в воздухе кроваво-рубиновое остриё клинка.
Воодушевлённые примером, за ханом бросились другие половцы. Кажется, добрые духи не оставили хана и его воинов, стена русов разомкнулась, Алтунопа на взмыленном актазе[293] вылетел на вольный простор. Следом скакали ещё трое или четверо прорвавших кольцо окружения лихих всадников. Но кони, хоть их и нещадно хлестали нагайками, бежали медленно, им не хватало сил для неистового галопа после голодной зимы. Русы нагоняли Алтунопу, хан слышал за спиной их крики и с горечью осознавал: не уйти! И что впереди?! Позор плена?! Нет, лучше он примет смерть на бранном поле!
Хан резко поворотил коня. Любимец богов, овеянный славой, доселе непобедимый, он хотел уйти из жизни как воин!
Подскакавший к Алтунопе дружинник упал, зарубленный саблей, но на смену убитому через мгновение подлетел другой, хан увидел его спокойное, обрамлённое седеющей бородой лицо, узнал вдруг лучшего Мономахова воеводу и с воплем бросился ему наперерез. Но актаз Алтунопы внезапно обмяк, споткнулся, хан с размаху повалился в вешнюю грязь, сабля, изогнувшись, просвистела в воздухе. Ещё миг, и тяжёлый меч воеводы со страшной силой разрубил ему череп.