– Ты оскорбил меня, Оденигбо.
– С каких это пор правда стала оскорбительна?
Наступила тишина, скрипнула и со стуком закрылась входная дверь – мисс Адебайо ушла. Угву вскочил, услышав голос Оланны:
– Так нельзя, Оденигбо! Ты должен извиниться!
Угву испугал ее крик: Оланна почти никогда не повышала голоса: при нем она не кричала с тех бурных недель накануне рождения Малышки, когда перестал у них бывать мистер Ричард, и казалось, наступил конец всему. На минуту все стихло – может быть, и Оланна тоже ушла, – а потом Угву услышал, как Океома читает стихи. Стихотворение было ему знакомо: «Если солнце не взойдет, мы заставим его взойти». В первый раз Океома читал его, когда газету «Ренессанс» переименовали в «Биафран Сан» – «Солнце Биафры». В тот день Угву чувствовал себя окрыленным, особенно от слов, которые ему больше всего понравились: «Из глины горшки обожжем, лестницу в небо из них возведем, под ногами прохладу их ощутим». Теперь же от любимых строк на глаза навернулись слезы. Жаль, не вернуть те дни, когда Океома читал стихи про импортные ведра и сыпь на задах, мисс Адебайо и Хозяин кричали, но не ссорились, а Угву угощал всех перцовой похлебкой. Теперь он подавал только орех кола.
Вскоре ушел и Океома, и до Угву вновь донесся возбужденный голос Оланны:
– Ты обязан извиниться, Оденигбо.
– Не в том дело, должен ли я извиниться, а в том, сказал ли я правду.
Оланна что-то ответила, Угву не расслышал, и Хозяин заговорил уже спокойнее:
– Ладно, нкем, извинюсь.
Оланна заглянула на кухню:
– Мы уходим, закрой за нами.
– Да, мэм.
Когда машина Хозяина уехала, в заднюю дверь постучали, и Угву пошел открывать.
– Чиньере! – удивился он. Никогда еще Чиньере не являлась так рано, да еще и в хозяйский дом.
– Завтра утром мы с хозяйкой и детьми уезжаем в деревню. Я пришла попрощаться.
В первый раз она произнесла такую длинную речь. Угву не знал, что ответить. Они молча смотрели друг на друга.
– Доброго пути, – сказал он наконец.
Чиньере прошла к живой изгороди, что разделяла их дворы, и юркнула в зелень. Больше не появится она ночью у его дверей, не ляжет молча на спину, раскинув ноги, – во всяком случае, не скоро, если этому вообще суждено повториться. Голова Угву отяжелела. Грядут перемены, несутся лавиной, грозя сокрушить его, – и не в его власти замедлить бег времени.
Угву сел и уставился на обложку «Записок Пиквикского клуба». Все дышало покоем, легкий ветерок колыхал ветви манго, в палисаднике стоял винный дух спелых плодов кешью. Но покой был обманчив – совсем не то видел Угву вокруг. Гостей к ним приходило все меньше и меньше, а по вечерам улицы городка, озаренные призрачным светом, делались пустынны и безмолвны. Универмаг «Истерн» закрылся. Многие семьи покидали город, как хозяева Чиньере; слуги ящиками закупали на рынке припасы, и машины выезжали со дворов с набитыми багажниками. Между тем Оланна с Хозяином и не думали собираться в дорогу. Войны не будет, повторяли они, люди просто напуганы. Угву знал, что женщин и детей разрешили отправить в их родные места, а мужчинам уезжать запретили. «Нет причин для тревоги», – твердил Хозяин. Нет причин для тревоги… Профессор Узомака, живший напротив доктора Океке, трижды пытался уехать, но у ворот университетского городка его задерживали народные ополченцы. Пропустили только на третий день, взяв с него слово вернуться, – он сказал, что отвозит семью на родину, потому что жена очень напугана.
– Угву, мой мальчик!
Угву обернулся и увидел тетушку, шедшую к нему со двора. Он встал:
– Тетушка! Рад тебя видеть!
– Я стучала в парадную дверь.
– Прости, я не слышал.
– Ты один дома? Где твой хозяин?
– Они ушли. И Малышку взяли с собой. – Угву вгляделся в тетушкино лицо. – Что-нибудь случилось?
– О di mma, все хорошо. Отец просил тебе кое-что передать. В следующую субботу у Анулики свадьба.
– Уже в следующую субботу?
– Надо успеть, пока война не началась.
– Да. Значит, Анулика все-таки выходит замуж.
– Ты надеялся жениться на родной сестре?
– Боже упаси.
Тетушка слегка ущипнула его за руку:
– Поглядите-ка, настоящий мужчина! Через пару лет наступит и твой черед.
Угву улыбнулся.
– Когда придет пора, вы с мамой подыщете для меня хорошую девушку, – сказал он с напускным смирением. Что толку объяснять тетушке, что Оланна обещала после школы отправить его в университет? Он не женится, пока не станет, как Хозяин, а для этого нужно много лет провести за книгами.
– Я пойду, – сказала тетушка. – Очень спешу. Будь здоров. Передай Хозяину привет и приглашение.
Не успев распрощаться с тетушкой, Угву уже воображал, как приедет на праздник. Наконец-то он будет держать в объятиях Ннесиначи, нагую и податливую. Можно пойти с ней в хижину дяди Эзе, а то и в тихую рощицу у источника, если там не будет младших. И пусть бы она не молчала, как Чиньере, а стонала, как Оланна в спальне.
Тем же вечером, когда Угву готовил ужин, спокойный голос по радио объявил, что Нигерия начинает полицейскую операцию против мятежной Биафры.
Угву чистил на кухне лук и смотрел на плечи Оланны, которая помешивала суп на плите. Лук словно очищал его, слезы смывали с души всю грязь. В гостиной звенел голосок Малышки, игравшей с Хозяином. Угву не хотелось, чтобы кто-то из них зашел на кухню. Пусть еще немного продлится волшебство, пусть лук приятно жжет глаза, блестит как шелк кожа Оланны. Оланна говорила о северянах в Ониче, убитых во время контрнаступления. Угву нравилось, как она выговаривала «контрнаступление».
– Это жестоко, – повторяла она, – жестоко. Но Его Превосходительство грамотно провел операцию. Неизвестно, сколько людей погибло бы, если б он не отбросил северян обратно на Север.
– Оджукву – великий человек.
– Да, великий, но все мы способны причинять друг другу зло.
– Нет, мэм. Мы не то что эти хауса. Мы убивали во время контрнаступления, потому что нас заставили. – «Контрнаступление» у него получилось почти как у Оланны.
Оланна, покачав головой, надолго умолкла.
– После свадьбы твоей сестры мы съездим погостить в Аббу – здесь стало совсем пусто, – сказала она. – Если хочешь, можешь остаться с родными. На обратном пути мы тебя заберем, мы ведь совсем ненадолго, самое большее на месяц. Наши солдаты прогонят нигерийцев через неделю-другую.
– Я поеду с вами и Хозяином, мэм.
Оланна улыбнулась, будто ждала от него этих слов.
– Что-то суп никак не загустеет, – пробормотала она и начала рассказывать, как в детстве в первый раз готовила суп, как умудрилась дочерна закоптить дно кастрюли и все-таки суп вышел очень вкусный.
Угву так наслаждался голосом Оланны, что даже не услышал грохота – бум-бум-бум! – где-то далеко за окном. Но Оланна вдруг встрепенулась и перестала мешать суп.
– Что это? – спросила она. – Слышишь, Угву?
Выронив ложку, она кинулась в гостиную. Угву за ней.
– Что это? – Оланна прижала к себе Малышку. – Оденигбо!
– Они наступают, – невозмутимо сказал Хозяин. – Думаю, надо уезжать сегодня.
Услышав с улицы громкий гудок автомобиля, Угву замер на месте, боясь подойти к дверям, даже выглянуть в окно.
Хозяин открыл дверь. Зеленый «моррис минор» заехал во двор в такой спешке, что одно колесо сползло с дорожки, поломав лилии у края газона. Из машины вылез человек, и Угву испугался при виде его наряда: брюки, майка и домашние тапочки!
– Немедленно уезжайте! Федералы вступили в Нсук-ку! Мы эвакуируемся! Срочно! Я объезжаю все дома, где еще кто-то остался. Срочно уезжайте!
Лишь когда человек запрыгнул в машину и умчался, Угву вспомнил, кто это. Университетский секретарь. Он несколько раз бывал у них. Он пил пиво с фантой.
– Собери вещи, нкем, – распорядился Хозяин. – Я проверю воду в машине. Угву, живо запирай дом! И не забудь забрать вещи из своей комнаты.
– Что собирать, что? – воскликнула Оланна.
Малышка расплакалась. Снова загрохотало – бум-бум-бум! – ближе и громче.
– Это ненадолго, мы скоро вернемся. Возьми самое необходимое, одежду. – Неопределенно махнув рукой, Хозяин схватил с полки ключи от машины.
– Суп еще варится, – сказала Оланна.
– Неси его в машину.
С растерянным видом Оланна завернула кастрюлю с супом в кухонное полотенце и понесла к машине. Угву сновал туда-сюда, кидая в сумки одежду и игрушки Малышки, припасы из холодильника, одежду Хозяина, покрывала и платья Оланны. А грохочет-то все ближе! Бросив сумки на заднее сиденье, Угву кинулся запирать двери и опускать жалюзи. За окном сигналил Хозяин. Угву застыл посреди гостиной, голова шла кругом, хотелось в туалет. Он помчался в кухню, выключил газ, схватил с полки три альбома с фотографиями, так заботливо собранные Оланной, и побежал к машине. Едва он захлопнул дверцу, Хозяин тронулся с места. Улицы города будто вымерли, так было на них тихо и пусто.
У городских ворот солдаты Биафры пропускали машины по одной. Вид у солдат был бравый: защитного цвета форма, начищенные до блеска ботинки, на рукавах нашивки – половина желтого солнца. Угву хотелось оказаться среди них. Хозяин помахал им и крикнул: «Так держать!»
В воздухе вилась пыль, окутывая все вокруг мутным бурым одеялом. Вдоль шоссе тянулись толпы людей – женщины с коробками на голове и младенцами за спиной, босоногие ребятишки с узлами одежды, мешками ямса, ящиками, мужчины с велосипедами. Многие почему-то средь бела дня несли зажженные керосиновые лампы. Какой-то малыш споткнулся, упал, мать наклонилась и помогла ему встать, и Угву вспомнился дом, братишки-сестренки, отец с матерью, Анулика. За них нечего бояться. Им не придется бежать – их поселок слишком отдаленный. Просто Угву не побывает у Анулики на свадьбе, не обнимет Ннесиначи, как мечтал.
Но он скоро вернется. Война быстро кончится: армия Биафры отравит нигерийцев к черту газом – и все! Он еще вкусит сладость Ннесиначи, еще будет ласкать ее нежное тело.